Страница 15 из 63
- Я малость разумею по-ихнему. На торге встречались на Хортице. Слыхал сегодня - князь их плох. Кияне ранили.
…Грохочет бубен. Пляшет бахши. Сверкает огонь.
Оцепенели булгары, будто зелье сонное пили.
…Грохочет бубен. Пляшет бахши. Блещет огонь.
Онемели, одурели пленники.
…Грохочет бубен. Пляшет бахши. Свищет огонь.
Быстрее. Быстрее. Быстрее.
Грохочет бахши.
Пляшет бубен.
Кричит огонь.
…Ох, трудно. Невмоготу. Троится в глазах.
Грохочет огонь.
Стонет бубен.
Рычит бахши.
…Булгары сиротливо завыли.
Грохочет мозг.
Скачет бахши.
Стонет огонь.
…Пленные принялись подвывать.
…Грохочет бубен. Пляшет бахши. Плачет огонь.
Быстрее. Быстрее. Быстрее.
Грохочет бубен…
Грохочет бубен…
Грохочет бубен…
…Пляшет бахши.
…Пляшет бахши.
…Пляшет бахши.
Блещет огонь…
Блещет огонь…
Блещет огонь…
Быстрее!
Быстрее!
Быстрее!
Бахши с воплем рухнул наземь.
Идар с жутким ревом встал на колени, запрокинул голову. С яростью вонзил ногти в лоб, глаза, губы, десны. Вскочил, перемахнул черва телегу - и жадно слился с пламенем.
- Сильный бахши, - говорили наутро в стане.
- Знахарь Кубрат, - усмехались юнцы, которые, конечно, знали больше всех, - бог Хан-Тэнгре еще не удосужился их высечь, - уж каких заклинаний не шептал над раной. Чем ее только не пользовал. Золой посыпал. Козье легкое, творог, баранью шкуру свежую прикладывал. Натирал горячим корнем чемерицы. Смазывал топленым жиром. Ничего не помогло. А бахши…
Пожилые, бывалые, битые:
- Нет. Кубрат тоже сильный. Но он - знахарь. Знахарь лечит травами, листьями. Толченой костью. Ртутью, серебром. Кровью птиц и зверей. Он лечит тело. Он над душою не властен. Над нею властен бахши.
- А душу Хунгара, сказал бахши, похитили злые духи. Душа бахши пустилась искать душу хворого бека. Оказалось, злые духи спрятали ее в тело уруса. Урус был слабый, больной после плетей - вот и су-мели втиснуть. Помните, как страшно он закричал? Духи не хотели отдавать бекову душу, и душа бахши схватилась с ними.
- Это когда бахши кружился?
- Тогда он летел в потустороннем мире. Боролся с духами, видно, когда упал, стал биться, корчиться на земле, испуская пену.
- А-а…
- Душа бахши кинула тело уруса в огонь, чтоб высвободить душу Хунгара, И душа Хунгара вернулась к хозяину.
- А куда урусова девалась?
- Кто знает. Может, у них вовсе нет души.
- Почему?
- Не люди.
- У всех есть душа. Даже у камней.
- Ну, тогда улетела к себе домой, на Русь,
- Или бродит где-то здесь. Берегите детей.
- Очень сильный бахши.
- Проснулся?
- Спит. Желтый, тихий, Не лучше Хунгара.
- Устал. Легко ли - сражаться с духами.
- Сильный бахши.
- Хунгар-то - сразу очнулся, пить попросил,
- Как он теперь?
- Лежит с открытыми глазами. Даже говорит. Правда, шепотом. Чуть живой.
- Ничего, окрепнет. Теперь пойдет на поправку. Душа вернулась к хозяину…
- Зачем звал?
Смотрит в сторону. Угрюмая. Как всегда. Хунгар исказил серые губы в усмешке.
- Хоть бы для виду спросила, лучше мне, хуже. Может, хочу чего. Ведь хворый. Чужие, совсем чужие - и те не бессердечны к хворому. Пусть показную, но выказывают заботу. Так заведено между людьми. А ты - жена.
Не шелохнулась.
Чудовище. К чему тебе красота, создание бездушное? Красота - доброта. Ей положено быть нежной. Только тогда от нее тепло и радость. Со сварливостью, черствостью, тупостью - она страшнее уродства. Уродство небольшое несчастье. От него плохо лишь уроду. Злая красота - беда для всех.
Хунгар будто впервые увидел жену. Вот дрянь. Кто ты есть, в самом деле? Чьих чистых кровей, что налилась до бровей, как мех по завязку - пенистым кумысом, этаким достоинством босым? Дочь нищих: глупого оборванного сказочника и готской рабыни, готовой на все ради хлеба. Отребье. В грязных ромейских вертепах, средь вонючих шлюх место твое, а не в шатре степного бека.
Смотрите, а? Всякую пеструю козявку изводит зуд казаться синей бабочкой.
Сколько сил, сколько дум, и тревог, и времени ухлопал Хунгар, лелея пустое место. Нет. Ничтожество - не пустое место. Хуже. Пустое место безвредно. Ничтожество - опасно, ядовито. Оно жалит. Сколько зла при-шлось снести от гадкой твари.
Надо было прогнать ее к бесу, а лучше - продать в Корсунь, в дом терпимости, и отца ее туда - прислужником, завести ораву толстозадых жен и ласкать их себе на здоровье. Жаль, поздно поумнел,
Н - ну, ничего. Он возьмет свое напоследок,
- Прочь, чертова дочь! - гаркнул Хунгар по-былому. - Эй, есаул! Спишь, осел? Грох в горох твою мать. Живо найди мне Уйгуна.
…Голова гудит, в сердце боль. Серую похлебку, которую дают раз в день, по утрам,- проворонишь, до завтра сиди голодный, - и ту не хочется есть.
Слушая гомон веселых булгар, видно, довольных ночным событием, Руслан бесился: тоже язык. Ничего не понять. Зверье. Потом его осенило: по нутру тебе их речь иль нет, не перестанут пастухи болтать по-своему. С волками жить - по-волчьи выть. Учись. Сгодится. Бог весть, когда домой попадешь. И попадешь ли когда-нибудь,
Он нетерпеливо ждал Кубрата. Там еще груда мешков на земле, должен позвать. Кубрат его позвал, но ни Руслану кидать те мешки, ни Кубрату его понукать явно не хотелось.
- Ворочай потихоньку. Управишься до вечера, и хорошо. Скучно. Потолкуем.
- Учил бы меня по-вашему.
- Да? Добре. Только не сейчас.
- Ожил твой зять?
- А? Ожил, ожил! - сам ожил мрачный старик.
- Сильный бахши.
- О! Сильный. Наверно, сильный. Однако, - старик оглянулся, понизил голос, - не бахши Хунгара вылечил.
- А кто?
- Я с вечера дал хорошее питье. Отвар из редких трав. Здесь, на Днепре, их отыскал. Но все говорят - бахши хороший. А меня… ночью даже к костру не пустили
- Это почему?
Бахши не любит знахаря, знахарь не любит бахши. Он в бубен стучит, кричит, незримых духов гонит. Но хворь не дух. То есть дух, но не бесплотный. Хворь бродит в образе бабы, птицы, змеи. Ее можно потрогать. И одолеть только тем, что можно потрогать: амулетами, травами. И еще - слышимой речью. Всем, что создано синим небом,, которое тоже всякий видит над собою.
- Если бахши непричастен… что стало с Идаром? Зачем… - Смерд заплакал, жалкий, брошенный, совсем по-детски.
- Кто знает, сыне, кто знает. Знает один Хан-Тэнгре. Один Хан-Тэнгре. Он добрый. Он мудрый. - Кубрат долбил истово, тупо, с испугом - а вдруг божество не поверит его чистосердечию. - Он ясный. Хороший. Верь ему. Он поможет. Светлый Хан-Тэнгре. Славный Хан-Тэнгре. Великий…
Опять кровь. Весь бок намок. Бек зажал рану скомканной рубахой, сказал прибежавшему брату:
- Слушай. Давно… ты был малышом - ударил я тебя по щеке, всю жизнь сердце болело. Каюсь до сих пор. Прости. Я ухожу. Не хнычь, не девушка. Дай руку…
Он почти перестал дышать. И, боясь - не доскажет, судорожно, с хрипом, лишь горлом, а не глубью легких, втягивал воздух, бил кулаком в неподвижную грудь, чтоб ее всколыхнуть.
- Запомни мою речь.
Ты - из рода Аттилы.
Не подпускай к себе непутевых…
…Чтоб о тебя до визга обжигались.
Никому не давай пощады…
…Особенно - урусам.
Это хитрый народ. Терпеливый. И - переимчивый. Засели в лесах, болотах. Сквозь кусты глядят, на ус мотают: у кого что хорошо, что плохо. Ждут, молчат…
…Они - наша смерть.
Режь их, где можешь…
Рот его наполнился кровью. Захлебываясь ею, он сплевывал на руку брата, охал, кашлял, мотал головой, скрежетал зубами.
- Жги под корень всякую лесную, горную и город-скую нечисть. Держись за степь, за тех, кто в ней живет по старому укладу. За все степное…Не позволяй булгарину пахать.
Помни: первая борозда, проведенная булгарином, станет прямой тропой к могиле нашей славы…