Месть из прошлого

Голова не болела, но плечо ломило немилосердно. В этой конторе что, напряженка с обезболивающим?

Впрочем, ничего удивительного. В городе, где я живу, в славном и всемирно известном Беверли-Хиллз, на 39 человек приходится один врач. Правда, этот врач не сможет помочь в моей ситуации, потому что он – пластический хирург.

Традиционного госпиталя в городе нет, зато есть Родеро-драйв с миллионными бутиками, где стремятся отовариваться все звезды Голливуда и иностранные нувориши. А еще есть небольшая тюрьма с камерами на одну персону, где потенциального клиента ждет мягкая кровать, личный телевизор и телефон.

– Мур, – прокряхтела я и села, поддерживая больничную рубашку, так и норовящую соскользнуть вниз. – Не буду лежать здесь! Хочу домой.

– Сегодня не отпустят, – Джон сочувственно смотрел на меня.

– Не хочу лежать в больнице! – громко заявила я, чувствуя себя невыносимо глупо под его жалостливыми взглядами.

– Лиза, – спокойно поправляя плоские неудобные подушки за моей спиной, ответил Мур. – Если ты серьезно считаешь, что кто-то столкнул тебя с пирса, то безопаснее остаться на ночь здесь. Ты мне не ответила – зачем тебя понесло на пляж?

– Хотела почитать дневник Марины и подумать в одиночестве, – пробурчала я.

– А где оставила Маринин дневник? – вопросил Мур.

– Был со мной. В руке держала, когда шла к машине.

– Подлинник?!

– Нет, перевод, – успокоила я Мура.

Тот только покачал головой.

– Вот так-так. Кто-то спер его. Что же такое получается? Толстяк из Анахайма прав? Секретной польской организации действительно нужен дневник?

И тут-то я вспомнила, о чем думала на пирсе перед тем, как упала с досок и, подскочив на кровати от волнения, схватила Джона за руку:

– Мур, я обнаружила кое-что в переводе. Потрясающий факт, который никто из нас не заметил. Таинственная магия чисел – 23 и 17. Вот скажи – когда расстреляли последнюю царскую семью?

Мур с опаской покосился на меня:

– Николая II?

– Да.

Мур возвел очи к больничному потолку и сделал вид, что вспоминает дату.

– В июле 1918 года, – корректно напомнила я. – Так?

– Кажется, так, – осторожно согласился он.

– Да не кажется, а точно, – возмутилась я. – По старому, юлианскому стилю убийство произошло ночью 4 июля. По новому же, грегорианскому календарю, убийство падает на 17 июля. Ты знаешь, что после революции большевики отказались следовать старому календарю? Дескать, потому что его использовала православная церковь – опиум для народа – и перешли на новый. Разница между юлианским и грегорианским календарем составляет 13 дней. А когда празднуется день святой великомученицы Марины православной церковью, в курсе?

– Нет, – Мур вопросительно смотрел на меня.

– Тоже 17 июля, – тихо ответила я. – По новому стилю.

В комнате повисло молчание, нарушаемое только тиканьем электронных часов на стене.

– Ты хочешь сказать, что предсказание Марины о гибели царской семьи не миф? – наконец потрясенным и тихим голосом пробормотал Мур. – Оно исполнилось? Триста лет спустя после насильственной гибели ее сына, потомка Марфы и Филарета постигла та же страшная участь?

– Не знаю, – неуверенно прошептала я в ответ. – Но скажи, почему семью расстреляли именно в день святой Марины? Глухой ночью? Возможно ли такое совпадение? И Елизавета Ксаверьевна всегда плакала, глядя на портрет, и говорила о возмездии и каре…

И еще икона на портрете Марины. Не обратил внимания? Какая-то странная, не похожая на канонические… Я так и не поняла, что за святой изображен на ней… А в руках у Мнишек – католические четки… Марина приняла православие перед венчанием – причем здесь четки?

– Вот что, Лиза, – быстро перебил меня Мур и приветливо помахал рукой появившейся в дверях медсестре с осиной талией и огромным «голливудским» бюстом. – У тебя был долгий день. На сегодня хватит разговоров и волнений. Прими лекарство – и спать. Завтра поговорим. Если что – я в соседней палате, никуда на ночь не уйду…

– Мне здесь не нравится, – понимая, что ночь все же придется провести в госпитале, недовольно закапризничала я, запивая водой огромные розовые пилюли, протянутые любезной медсестрой. – Подушки микроскопические, одеяло колючее, холод собачий. Воняет хлоркой… Дай телефон позвонить домой и предупредить своих. Вот только что бы наврать, чтоб не волновались?

– Все уже сделано. Сказал твоему брату: ты останешься на ночь у меня.

Я подавилась водой. Мур успокаивающе похлопал меня по спине.

– Ну не надо так переживать. В конце концов ты – молодая женщина и я не Квазимодо, Сергей все понял.

Интересно, что такое понял Сергей? Мур просто не представляет, какой концерт ожидает меня завтра!

Когда Мур вышел, чтобы «переговорить с врачом», я быстренько перезвонила Машке и наврала ей, что не с кем было оставить детей и что смогу приехать только завтра. Потом набрала номер Сергея и напомнила о поездке в Лас-Вегас.

– Надеюсь, ты не наделаешь там глупостей? – хмуро осведомился брат.

– Каких глупостей? – озадачилась я.

– Таких, сама знаешь каких. Не обзаведешься третьим, чистокровным, американским мужем? В Лас-Вегасе с этим просто…

Я нажала отбой и соединилась с Галиной. Вот от нее-то мне не удалось скрыть ничего. Подружка орала минут двадцать без перерыва.

– Ты богатая женщина, одинокая, – бушевала Галка, и я ее не прерывала, а только отставила трубку подальше от уха. – Как можно доверять человеку, которого совершенно не знаешь? Ну и что из того, что он в полиции служит? Там, что ли, одни ангелы? Потащилась на океан, ночью, встречаться невесть с кем! Слов нет на твою глупость!

Не знаю, как удалось бы прервать разозленную донельзя Галку, если бы само небо не пришло мне на помощь – батарейки мобильника умерли и визгливая нотация подруги прервалась на полуслове.

Под воздействием гигантских пилюль, меня неудержимо потянуло в сон. Плечо больше не болело и, поудобнее устроившись в тощих подушках, противно воняющих каким-то лекарством, я отбыла в царство Морфея.

На следующее утро, подписав огромную кипу документов и убедив недоверчивых эскулапов, что за мной будет великолепный уход, господин Мур с великими предосторожностями загрузил меня в машину и порулил по направлению в Лас-Вегас. Почему-то он облачился в полицейский прикид и, надо отдать должное, смотрелся крайне устрашающе.

В машине Мур опять начал пытать меня вопросами о добеверли-хиллзской жизни. Может, из-за дурацкой его формы, а может, и потому, что выскочить из несущегося на бешеной скорости джипа было бы весьма проблематично, я покорилась неизбежному, послушно отвечая на многочисленные вопросы.

Мне пришлось рассказать о наших весьма и весьма непростых отношениях с Галиной. Мур вытряс из меня буквально все подробности, факт за фактом, несмотря на мое стойкое сопротивление.

Как я уже говорила, Галка когда-то вытащила меня в Штаты и тем самым дала возможность поддержать семью в момент кризиса. Правда, когда бедность помахала мне ручкой, в дружеских отношениях наметилось некоторое похолодание.

В момент знакомства с Елизаветой Ксаверьевной Галина с мужем проживала в Европе. Из Праги я регулярно получала восторженные открытки и коротенькие письмеца с красочными фотографиями.

В один прекрасный день у Галки закрутился бешеный роман с пылким югославом. Там было все, о чем взахлеб пишут гламурные журналы всего мира – сказочная любовь, ревность, свидания в заснеженных отелях, катание на горных лыжах в Альпах – всего не перечислить.

Роман горел ярким факелом, рыцарь клялся в вечной любви, и Галина решила оставить американского супруга. Но как выяснилось, убежать от ярма семейной жизни было не так-то просто. Муж подружки принадлежал к братии с нетрадиционной секс-ориентацией. Брак по обоюдному согласию был заключен как взаимовыгодный союз – Галина получала американский паспорт, а супруг – репутацию семейного человека. Но договор имел и изнаночную сторону – в случае развода Галина оставалась нищей.