Месть из прошлого

– Что ее сын претендовать на русский престол никак не мог, – закончил за папу Алексей.

– Правильно. Русская православная церковь во все времена и всем желавшим вступить в брак разрешала и разрешает – заметь, до сегодняшнего дня! – только ТРИ венчания по жизни. Не бывает исключений – ни для крестьянина, ни для царя. Седьмая-девятая-или-какая-там-жена считается обыкновенной сожительницей, и ее дети не могут претендовать на трон. Ни при каких условиях и положении! Да что там недействительный брак, Алеша! – продолжал воодушевленно папа. – Кто из священников стал бы венчать в девятый раз? И не просто кого-то, а державного русского царя?..

Алексей задумчиво закурил и помахал рукой, разгоняя дым. Папа перестал шагать по комнате и выжидательно уставился на него.

– Вы хотите сказать, Николай Николаевич, что пан Мнишек не дал бы своей дочери Марианне разрешение выходить замуж за сына девятой сожительницы царя, – начал медленно Алексей…

И папа быстрой скороговоркой закончил вместо него:

– Потому что никто и никогда бы не воспринял его всерьез как претендента на русский престол ни в России, ни в Европе. Ребенок, рожденный вне церковного брака, претендующий на трон? Бред!

– А пан Мнишек все же дал разрешение…

– Дал. Почему? Ни в одной из исторических работ я так и не нашел внятного ответа. Из-за амбиций получить Псковскую область? Желания угодить папе римскому и протолкнуть католицизм в Московию? Что за чушь! Пожертвовал дочерью человеку, у которого не было ни малейшего шанса удержаться на престоле?

– Вот поэтому-то Дмитрия и объявили самозванцем, Николай Николаевич.

– А-а-а, самозванцем… А как ты, Алешенька, объяснишь тот факт, что все – ближние бояре, мать, войско – все, кто бы ни встречался с Лжедмитрием I, а затем с Лжедмитрием II, признавали в обоих мужчинах законного наследника? А потом и в атамане Заруцком, то есть в Лжедмитрии под номером три?

Алексей неуверенно пожал плечами:

– Преследовали собственную выгоду или боялись за жизнь?

– Возможно, – легко согласился папа. – А армия? Которая тоже признала в трех самозванцах царя? Во время военных действий в руках так называемого Лжедмитрия I находились восемнадцать русских городов! Население восемнадцати городов признало в проходимце царя? Тоже из-за выгоды? Какой же?

Алексей промолчал.

Лиза знала, что как только папа сядет на своего любимого конька – древнюю русскую историю – его не остановить. Воспитанность Алексея не позволяла ему прервать разошедшегося Николая Николаевича. Подобный разговор мог затянуться до полуночи, что случалось не раз, но Лизе было все равно. Лишь бы сидеть в уютном кресле, видеть в полумраке кабинета склоненную к столу худощавую фигуру Алеши и мечтать, мечтать…

– Давай призовем на помощь элементарную логику, – понемногу раздражаясь, продолжал папа. – Согласен, можно подговорить, убедить, уговорить, подкупить, наконец, нескольких человек, особо приближенных к Кремлю. Но не целую же армию! Да, можно было договориться с высшей боярской верхушкой, но с населением 18 городов и десятком тысяч воинов?

Прямо-таки удивительно. Буквально все, кто видели царевича, признавали в нем наследника Ивана Грозного. Даже собственная мать, царица Мария Нагая. Потом уж начали поговаривать, что, дескать, нет, не признала, что ее заставили… Но позволь… Почему свидетельства тех очевидцев, которые говорят, что она признала в царевиче сына – ложны, а тех, кто говорит, что не признала – правильны?

– Судя по всему, «беглый монах» или «Лжедмитрий» обладал немереными гипнотическими способностями. Ему бы только в политиках ходить! – «Лжедмитрий» папа произнес непередаваемо ядовитым тоном и начал загибать пальцы. – Лихо уговорил польского короля Сигизмунда дать ему денег на вторжение в Россию – раз. Пана Мнишека – отдать замуж дочь – два. Очаровал девушку «княжеских кровей» да так, что она, забыв обо всем на свете, стала женой до венчания того на царство – три. Убедил многотысячную русскую армию сражаться на его стороне – четыре. И, заодно уж, заставил поверить опальную вдову-царицу в то, что он-де и есть ее сын! Прямо граф Калиостро, а не средневековый русский царевич!

Алеша негромко засмеялся и потянулся за стаканом чая.

– И вправду смешно, – папа тоже весело рассмеялся и уселся напротив Алексея. – Знаешь, что мне больше всего нравится в объяснениях историков? То, что когда какой-то персонаж ведет себя не так как следует, по мнению этих самых историков, когда поступки персонажа не укладываются в придуманную ими же теорию, его тут же объявляют ненормальным!

– Ну, Николай Николаевич, будьте же справедливы… Кого это историки объявили ненормальными?

– Мальчик мой, – всплеснул руками папа и опять выскочил из кресла. – Да во времена смуты действовала целая армия безумных людей! Да что там «смутные времена»! Начиналось все с Ивана Грозного. Оказывается, Иван Грозный был шизофреником. Отсюда тяга к бесконечным женитьбам. Больному на голову царю церковь дала разрешение венчаться семь или десять раз – восхитительно! Кстати, тут у меня возникает вопрос. На каких основаниях можно ставить диагноз четыре столетия спустя? А Марина? Ладно, вышла замуж не известно за кого. Но зачем ей понадобилось иметь от безродного проходимца сына? Которого никогда и ни при каких условиях не повенчают на царство? Все ради тоже же призрачного трона? Очень похоже, что Марине можно поставить тот же диагноз, что и ее свекру – вялотекущая шизофрения. Итак, Иван Грозный – шизофреник, Лжедмитрий – явно психически ненормальный человек, самозванец, а вместе с ними полубезумные Заруцкий, Марина, инокиня Марфа, пан Мнишек с семьей, польский король с армией, ибо все они совершали, немыслимые с точки зрения нормальной логики, поступки. Не многовато ли сумасшедших?

Лизу стала потихоньку одолевать дрема. В полусне видела она сердито шагающего по кабинету отца и сидящего в пол-оборота Алексея. Длинная тень шевелилась на полу, доходила до книжного, упирающего в потолок, книжного шкафа, в котором Лиза любила рыться в холодные морозные вечера. Сладко пахло папиными сигаретами и кожей старого кресла.

– И все-таки, Николай Николаевич, мне трудно принять вашу версию, – услышала она сквозь вату полудремы голос Алексея.

– Это не моя историческая версия, – опять громко перебил его папа. – Вот лежит подлинный документ, где черным по белому записана правда. То, что тебе трудно принять новое прочтение истории, меня не удивляет. Когда в течение всей жизни твердят, что Дмитрий был самозванцем, поверить в другую версию практически невозможно. Так уж устроен человек.

Алексей оглянулся на кресло, где сидела Лиза, прижал палец к губам и накинул на лампу полосатый платок. Комната стала похожа на большой зеленый аквариум. Лиза зевала, прислушивалась к любимым голосам папы и Алеши и рассматривала сквозь уютный полусон разноцветные полоски на потолке.

– Николай Николаевич, что вы собираетесь делать? – понизив голос, спросил Алексей. – В такие неспокойные времена?

– Не знаю, друг мой, – тихо и очень грустно ответил папа. – Не решил пока. Но у меня к тебе есть одна просьба, Алешенька. Пожалуйста, сохрани этот документ, любым способом сохрани. И не оставь Лизочку в трудные времена.

Елизавета Ксаверьевна устала и замолчала. Часы показывали четверть пятого.

Я выключила ночник, поставила на прикроватный столик лекарство и вытерла рукой ее мокрые от слез щеки.

– А мне можно будет взглянуть на письмо? – осторожно спросила я.

– Конечно, девочка, – прошептала старушка и вложила мне в руки маленькую потертую книжицу. – Алексей исполнил просьбу папы. Он сохранил документ и спас меня.

Я посидела еще немного, подождав, пока дыхание старушки не успокоилось. Наконец она задремала.

Когда я выходила из спальни, старая дама выглядела счастливой, спокойной и больше не плакала. Ничто не предвещало смерти, а утром Елизавета Ксаверьевна не проснулась.

И вот Мур рассказал мне о своих подозрениях, что, возможно, дама умерла не своей смертью. Ее ближайшую подругу отравили, а работающего на Елизавету Ксаверьевну садовника убили вчера в отеле фешенебельного района Беверли-Хиллз.