Страница 29 из 40
И Визнер, взяв щипцы, заступил на дежурство. Сосредоточившись, он сделал несколько раз глубокий вдох и выдох, спрашивая себя, действительно ли он так напился. На самом же деле его временная отключка явилась следствием сильного нервного напряжения, вот уже больше суток он находился в состоянии повышенной раздражительности. Ему и сейчас больше всего хотелось отбросить щипцы и пойти поговорить с Утой, но его нервозное состояние не позволяло ему выдержать спор с отцом. Стоя за грилем, он совершал какие-то бессмысленные и бестолковые действия, например клал на решетку зараз слишком большое количество сарделек и сосисок, просто так, не думая об этом, и с какой-то болезненной лихорадочностью без конца переворачивал их туда-сюда, с одного бока на другой, находя в этом для себя некое успокоение. Буцериус принес ему его недопитую бутылку пива. Но поскольку Визнер настолько был поглощен своими манипуляциями с сосисками, Буцериус вернулся на свое место и пристально наблюдал оттуда за другом. Но тут произошло следующее (Визнер мгновенно очнулся и повеселел). Открылась калитка, и вошла Катя Мор. Визнер следил за ней, как она, заметив Буцериуса, направилась к нему. Оба немного поговорили друг с другом, затем Буцериус показал на гриль и на Визнера, и Катя Мор помахала ему оттуда. Визнер ответил ей тем же. Не прошло и двух минут, как она приблизилась к грилю. Визнер сразу испытал величайшее удовлетворение, что стоит за грилем, очень этим занят, и его роль представилась ему сейчас делом чрезвычайной важности. Привет, сказал он, делая вид, что не может отвлечься от сосисок. Каким ветром занесло ее сюда, спросил он. Катя Мор ответила, его друг, сын крестьянина, рассказал ей вчера вечером о пикнике и добавил, если она хочет и у нее будет время, она может безо всякого прийти сюда, ей будут рады, как и всем остальным. Это точно, сказал Визнер и засмеялся. Сюда кто только не приходит. Так она И стояла рядом с ним, и Визнер блаженствовал, а что, если он являлся для нее главной точкой притяжения па этом пикнике, а вовсе не Буцериус. Возьми себе пива, если хочешь, сказал он, вон там, рядом с сарайчиком, стоит бадейка, а в ней холодные бутылки. С удовольствием, сказала Катя Мор и направилась За пивом, а Визнер гадал, что теперь произойдет, подойдет ли она снова к Буцериусу, рядом с которым стоял свободный стул, или вернется к нему. Она вернулась к нему. Как у нее прошел день, спросил он так безучастно, как только мог. Катя сказала, она ездила во Франкфурт. И, спросил он, что она там делала? Ничего особенного, ответила она. Погуляла немножко но набережной Майна, сходила в один музей. Визнер выжидательно смотрел на нее, побуждая ее рассказывать дальше. Он чувствовал себя на седьмом небе от счастья. В музее есть маленький садик, а в нем кафе, она съела там кусок творожного торта. Вот как, сказал Визнер. Жаль, конечно. Что «жаль», спросила она. Жаль, сказал он, если бы она прошедшей ночью хоть словом обмолвилась, что собирается прогуляться по Франкфурту и сходить там в музей, они с Буцериусом поехали бы с ней. Так-так, подумал Визнер, это ты очень хорошо сказал, что они с Буцериусом могли бы тоже поехать, так гораздо меньше бросается в глаза, чем если бы он сказал, я поехал бы тоже. И вообще, сказал он, наверняка нашлись бы и еще желающие, они могли бы отправиться целой компанией, правда, если хорошенько подумать, то, пожалуй, нет, у него, Визнера, не было на это времени, но другие могли бы поехать, и у нее была бы неплохая компания. (Супер, просто высший класс, как он это все сказал! Отличный зигзаг мысли, Визнер, похвалил он себя.) Она: да, пожалуй, так было бы веселее. Возникла пауза. Катя оглянулась, разглядывая садовый участок. А что ты видела в том музее? Она: в музее она видела женщину на пантере. Он: на пантере? А что она на ней делала? Катя Мор засмеялась. Она лежала на ней, ну, как на диване (она жестом изобразила ее позу). Визнер не нашелся что сказать и разом повернул весь ряд сосисок. Хочешь одну? Она: что? Он: сосиску, хочешь одну из них? Она: нет, спасибо. Он: еще и ростбиф есть. Она снова скользнула взглядом по присутствующим. Нет, спасибо, я не хочу. Опять зависла пауза. Визнер вдруг почувствовал себя не в своей тарелке и начал сгорать от стыда. Нить разговора оборвалась, и любая попытка продолжить его, так ему казалось, выглядела бы искусственно и могла только испортить дело. Так ты все загубишь, все загубишь, твердил он себе. Но Катю Мор это абсолютно не тревожило, она вдруг неожиданно стала сама рассказывать дальше. О Франкфурте, более подробно о музее, и складывалось такое впечатление, будто она действительно верит в то, как интересно Визнеру все, что она рассказывает про этот музей. Визнера это, конечно, интересовало, но только из совсем других соображений. Разговор между ними оживился, оба они непринужденно смеялись, Визнер снова был очень естествен в обмене репликами, а когда что-то говорил о Франкфурте, воображал, будто гуляет с Катей Мор по набережной вдоль Майна, заходит с ней в музей, бродит по садику и съедает кусок творожного торта. Спустя некоторое время, после совершенно обалденного для Визнера разговора с ним, Катя Мор оставила его, вернулась к Буцериусу и села рядом с ним. Визнер, внимательно следивший за ними, еще какое-то время продолжал орудовать возле гриля, раздавал сосиски, вкладывал их в булочки, поворачивал на решетке куски мяса, пока наконец не смог присоединиться к ним. Он сел перед ними на траву, закурил и выпил пива.
И снова разговор потек естественно и свободно. Он никак не мог охватить умом, почему ему так легко даются разговоры с Катей Мор. Не возникало никаких тягостных пауз, все трое часто смеялись, Катя заметно чаще обращалась к нему, а не к Буцериусу, и под конец они договорились провести остаток вечера все вместе. Около семи часов Катя Мор ушла. Визнер откинулся на спину и уставился в синеву неба. О, дружище Буцериус, сказал он. И засмеялся странным нервным смехом, не в состоянии контролировать себя, он словно сбросил с плеч огромную тяжесть. Что с тобой, спросил Буцериус. Визнер: я счастлив. То есть я еще далек от счастья, но тем не менее я счастлив. Понимаешь? Ха-ха-ха, ты это понимаешь? Буцериус смотрел на него вопросительно. Взгляд его был мрачен. Завтра она уедет, сказал он. Визнер: что ты хочешь этим сказать? Буцериус: Кати здесь завтра не будет. Уедет, и точка. Вернется к себе домой. Он что, не понимает этого? Все это вместе взятое одна бессмысленная и пустая мечта. Визнер скрестил под головой руки и неотрывно глядел в небо. Завтра, сказал он, кто знает, что будет завтра? А сегодня есть сегодня. И сегодня он счастлив. Что будет завтра, знают только там (он указал на небо), ни одному человеку это не известно. Буцериус: одно, по крайней мере, он знает точно, а именно то, что у него, Визнера, теперь наверняка прибавится проблем с Утой. Визнер подскочил как ужаленный. Ута! На том месте, где она сидела, ее уже не было. Визнер лихорадочно обшарил весь участок глазами. Где она, спросил он. Буцериус: а где ей быть? Ушла, примерно полчаса назад. Что, закричал Визнер. Буцериус: она все это время сидела на одном месте и, конечно, все видела. Визнер: что видела? Что она могла видеть? Буцериус: она видела, как ты все это время разговаривал с Катей. Он: ну и, а дальше-то что? Может он с кем-то поговорить или уже и этого нельзя? Она ведь тоже до того с кем-то без конца разговаривала. Буцериус: да, конечно, то есть последнее время она уже ни с кем не разговаривала, последние полчаса она только сидела одна на стуле и в полной растерянности смотрела на него. Визнер: но почему? Буцериус: эх, если бы ты только мог видеть, как все это выглядело, когда ты разговаривал с Катей. Ты же, кроме нее, никого не замечал. Для тебя вокруг вообще ничего не существовало. Визнер: неправда. Он и разговаривал-то с ней совсем недолго, каких-нибудь пять минут, ну, самое большее, десять. Буцериус покрутил ему у виска. Как бы не так, десять минут! Только у гриля вы простояли вместе целых полчаса. Визнер: правда? Полчаса… но я… я как-то этого совсем не заметил. Буцериус: в том-то и дело, он о том и говорит. Но Утато все видела. И очень даже внимательно наблюдала, что с ним творится. Визнер: да ничего со мной не творится! Он просто разговаривал, ну, полчаса… О господи, неужели целых полчаса? Буцериус: а под конец она заплакала, у нее просто не было больше сил смотреть на тебя такого, и она ушла. Что за чушь, сказал Визнер. Ерунда какая-то. Проклятие, и почему это всем им обязательно надо было появиться одновременно! Теперь я не знаю, что Ута хотела мне сказать. Буцериус: а тебя это вообще-то еще интересует? Визнер: откуда я знаю? Откуда ему знать, что его теперь интересует, будь все проклято, вскричал он в сердцах. Я же могу ей позвонить и все исправить, как всегда, только мне это осточертело. Черт, проклятие на мое голову! Визнер вскочил на ноги и с силой пнул пластмассовый стул, выместив на нем свой гнев. Потом он быстро оглянулся, не заметил ли кто его выходки. Но за это время на участок набилось столько пароду (впрочем, как и на соседние участки тоже), что с уверенностью можно было думать, никто не обратил на него внимания. Послушай, Буцериус, сказал Визнер, я хочу тебе кое-что сказать. Я сейчас могу думать только об одном, о том счастливом моменте, понимаешь! Мне наплевать, что будет завтра, мне безразлично и то, что будет через три часа, я могу думать только о том, что было здесь! Только что! Я ни за что на свете не хочу думать про завтра, я вычеркну все из своей памяти, задавлю любую мысль в себе, понимаешь, потому что это всегда приносило мне только одно несчастье. Я не стану больше думать о прошлом, как и не стану думать о будущем. Буцериус, я не могу больше выносить весь этот бред. Я хочу наконец-то жить своей жизнью, можешь ты это понять? У меня нет ни малейшего желания звонить Уте, создавать благоприятную обстановку, нет у меня желания вновь сидеть при ней верным песиком, а самому ждать случайной встречи с Катей, не хочу я этого больше, хочу от всего освободиться, все, отныне с этим покончено! Я больше палец о палец не ударю. Нет у меня никаких обязательств. Меня ничто не связывает. И если я завтра сдохну, мне и на это наплевать, а если ты сейчас вскочишь и шарахнешь меня по башке бутылкой, мне тоже совершенно безразлично, потому что я сейчас от всего в восторге, понимаешь ты, в восторге! Отныне я делаю ставку на миг удачи! Клянусь в этом! Окончательно и бесповоротно! Они чокнулись пивными бутылками и скрепили тем самым клятву Визнера. После этого они покинули пикник. Буцериусу бросилось в глаза, что его друг находится в совершенно взбудораженном состоянии и при этом в полном смятении.