Верная Рука

Кольма Пуши села рядом с сестрой, и мне стало очень интересно. Узнала ли та ее?

— Токбела, дорогая Токбела, — проговорила Кольма Пуши, взяв сестру за руку. — Узнаешь ли ты меня?

Скво не отвечала.

— Токбела, я твоя сестра Техуа.

— Техуа! — выдохнула помешанная.

— Посмотри же на меня. Ты должна меня узнать.

Но Токбела даже не подняла опущенных глаз.

— Назовите ей имя своего младшего сына, — шепнул я Кольма Пуши.

— Токбела, послушай! Фред здесь, Фред Бендер здесь.

Тут она подняла взгляд и медленно повторила:

— Фред Бендер. Фред Бендер.

— Ты знаешь Эттерса? Дэниела Эттерса?

Она съежилась и ответила:

— Эттерс, Эттерс — злой человек, очень злой человек.

— Он убил нашего Вава Деррика. Слышишь? Вава Деррика.

— Вава Деррик! Где мой миртовый венок?

— Его давно уже нет. Но зато я здесь, твоя сестра Техуа.

В глазах скво появилось какое-то выражение, и она спросила:

— Техуа Бендер? Вот, вот моя сестра!

— Да, твоя сестра. Погляди на меня получше. Узнаешь?

— Техуа, Техуа — Токбела, Токбела… Это я!

— Да, Техуа — это я, а ты знаешь моих сыновей, Фреда и Лео? — Фред Бендер, Лео Бендер, Фред мой!

— Да, он твой, ведь ты любила его.

— Любила, очень любила, — сказала она и мягко улыбнулась.

— Фред мой мальчик. Фред в моих руках, в моем сердце.

— Ты пела ему колыбельную.

— Колыбельную, да.

— А потом наш Вава Деррик забрал его с Лео в Денвер. Слышишь меня? Вава Деррик отвез вас в Денвер.

Это имя пробудило в ней какие-то смутные, но явно неприятные воспоминания. Она печально склонила голову, положила на нее сверху руку и сказала:

— Денвер, Денвер, там мой миртовый венок.

— Опомнись, опомнись! Посмотри на меня!

Она положила руки ей на голову по бокам, повернула так, чтобы та могла видеть ее лицо, и добавила:

— Посмотри на меня и назови мое имя. Кто я, скажи!

— Кто я? Я Токбела, я Тибо-вете-Элен! Кто ты, ты? — Тут она словно впервые увидела сестру, и во взгляде ее мелькнуло впервые нечто осмысленное, потом она заявила: — Ты мужчина.

— Бог мой, она меня не узнала.

— Вы хотите слишком многого сразу, — сказал я. — Надо дождаться просветления, а пока все это — напрасные усилия.

— Бедная Токбела, бедная моя сестра!

Она положила голову скво к себе на грудь и погладила ее морщинистые щеки. Такое проявление нежности было настолько непривычно для несчастной, что она снова прикрыла глаза и приняла умиротворенный вид. Но это продолжалось недолго. Внимание ушло с ее лица и уступило место обычной для нее апатичной безмятежности.

Тут Апаначка наклонился к своей матери и спросил:

— Токбела была красивой в молодости?

— Очень, очень красивой.

— И дух ее был при ней?

— Да, был.

— И она была счастлива?

— Так же, как цветы в прерии, когда их освещает солнце. Она была любимицей племени.

— И кто же забрал у нее счастье и душу?

— Тибо, тот, кто стоит вон там, у дерева.

— Это неправда, — закричал он, слышавший, конечно же, каждое слово этого диалога сестер. — Это не я сделал ее безумной, а ваш брат, который нарушил нашу помолвку. Ему и адресуйте все ваши претензии, а не мне.

И тут поднялся Шако Матто, стал перед ним и произнес:

— Собака, как ты еще смеешь лгать! Я не ведаю, что чувствуют бледнолицые, как они любят, но если бы ты не встал на пути у этой скво, она бы не потеряла свою душу и была бы счастлива так же, как и раньше. Мне внушают отвращение и жалость твои глаза, и все твое лицо не нравится мне, но твои дела гораздо хуже твоего лица койота. Безумная не может тебя обвинить и требовать наказания для тебя, я сделаю это вместо нее. Признайся, что задумывал против нас, когда мы принимали тебя, как гостя?

— Ничего я не задумывал!

— Ты помогал убивать наших воинов.

— Нет.

— Уфф! Ты еще услышишь мой ответ на эту ложь!

Осэдж подошел к нам и спросил:

— Почему мои братья хотят брать этих людей на Чертову Голову? Он вам там нужен?

— Нет, — ответил Виннету.

— Тогда послушайте, что скажет вам Шако Матто. Я скакал с вами сюда, чтобы отомстить за то, что когда-то с нами сотворили. Мы поймали Тибо-така, сейчас очередь за Генералом. До сих пор я помалкивал. Теперь я знаю, что Генерала я не получу, потому как причин для мести у других больше, чем у осэджей. Ладно, с меня хватит и Тибо-така, но мне он нужен сегодня, сейчас! Я не стану убивать его, как убивают собаку. Я понял, как вы действуете в таких случаях, давая последнюю возможность тому, кто заслуживает смерти, побороться за свою жизнь. Он принадлежит мне — я на этом настаиваю, но он должен защищаться. Посоветуемся. Отдайте его мне, пусть он поборется со мной, если же вы не согласны на это и хотите защитить его, то я его расстреляю и вас спрашивать не стану. Даю вам четверть часа на размышление. Делайте что хотите, но я сдержу свое слово. Или я буду с ним драться, или просто застрелю его. Я сказал. Хуг!

Он отошел в сторонку и сел. Его заявление прозвучало для нас как гром среди ясного неба. Шако Матто говорил все это тоном, не оставляющим никаких сомнений в серьезности его намерений, и мы не сомневались, что он взвесил каждое свое слово. Дилемма представлялась совсем простой: если мы не разрешим бой, Тибо через пятнадцать минут станет трупом; если позволим, он сможет обороняться и у него появится шанс спасти себе жизнь.

Наши переговоры длились менее пяти минут. Бой состоится! Тибо, конечно, отказался, но когда узнал, что насчет расстрела осэдж не шутит, согласился. Что касается оружия, то Шако Матто был настолько великодушным, что предоставил право выбора своему противнику. Тот выбрал ружья. Каждому предоставлялось право, по команде Виннету, сделать три выстрела, но не больше, одновременно, с расстоянии в пятьдесят шагов. Я отсчитал на ровной площадке нужную дистанцию. Потом по краям отчертил линию огня, чтобы цели были одинаково видны. Мы развязали Тибо руки. Но на ногах его оставили ремень, который не мешал ему стоять и медленно ходить, но убежать шаман не смог бы. Потом мы дали ему ружье с тремя патронами и отвели на огневой рубеж. Все мы пошли посмотреть на поединок, только скво осталась у костра.

По знаку Виннету раздались два выстрела, слившиеся в один. Оба противника промахнулись. Тибо издевательски засмеялся.

— Не смейтесь, — предупредил я его. — Вы не знаете осэджей! Вы подумали о том, каково будет ваше последнее желание в смертный час? Может, у вас найдется к нам какое-то поручение?

— Я желаю, чтобы, когда меня не станет, вас тоже прибрал к себе дьявол!

— Подумайте о скво.

— Думайте о ней сами. Меня ее судьба больше не касается.

— Well! Еще один вопрос. Генерал — это Дэн Эттерс?

— Сами спросите его об этом!

И он снова вскинул ружье. Виннету дал знак, и прогремели новые выстрелы. Тибо вскрикнул, схватился рукой за грудь и медленно опустился на землю.

Виннету склонился над ним и обследовал рану.

— Пуля попала прямо в сердце, он мертв.

Осэдж медленно подошел, внимательно осмотрел тело своего противника, не произнеся при этом ни слова, потом отошел к костру и сел на землю. Он снова стал замкнут и недоступен. Мы же принялись копать могилу — Хаммердал и Холберс были в этом деле непревзойденными мастерами. Скво и не подозревала о том, что стала вдовой, и это меняло ее положение к лучшему — все ей было невдомек.

О следующей ночи можно ничего не рассказывать. Она прошла спокойно. Наутро все пошло как обычно. Апаначка скакал рядом со своей матерью и все пытался завести с ней обстоятельную беседу. О чем они разговаривали, не знаю, могу сказать только, что отвечала скво на вопросы сына лишь односложно и то изредка. Апаначка выглядел грустным. Ему было далеко не безразлично, что Тибо-така, которого он считал своим отцом, умер такой смертью.

Мы полагали, что приближаемся к концу своего путешествия, а продвижение вперед становилось чем дальше, тем опаснее. Можно было сказать почти наверняка, что Генерал еще постарается устроить нам немало неприятностей. Здесь хватало таких местечек, где можно было надежно укрыться и откуда удобно стрелять, но все было тихо. Или он не знал о нашем приближении, или же он отложил засаду до водопада или самой Чертовой Головы.