Страница 7 из 9
Майор был краток. Он сообщил, что в доме произошла трагедия — скончался восьмидесятилетний Иннокентий Петрович Киприанов. Я удивилась. Я здорово удивилась. Вообще-то это было довольно необычно — то, что полиция пускается в какие-то объяснения перед простыми гражданами. Но потом я подумала-подумала — и решила, что майор совершенно прав. На приеме присутствует сотня человек. Рты такому количеству народа не заткнешь, как ни старайся. Лучший способ остановить слухи, что уже начали курсировать в толпе, — это сказать людям правду (ну или то, что с этого момента будет считаться правдой) громко и во всеуслышание.
Гостям следует оставить свои координаты и контактные телефоны, после чего они могут отправляться по домам.
Гости загудели, переговариваясь, и потянулись к машинам. На выходе их встречали сотрудники полиции и записывали данные. Я прикидывала, как долго мне придется ждать, чтобы вывести со стоянки свой «Фольксваген». Первые автомобили уже отъезжали от дома, когда майор повернулся ко мне и произнес веско: «А вас, Евгения Максимовна, я попрошу остаться!»
Я выругалась — грязно, но исключительно про себя. Ну вот, чем моя персона заинтересовала майора? Ах да, Иржи! Наверное, камердинер заявил, что я приходила к старику незадолго до его гибели. Позвольте, почему же тогда отпустили на волю сотню гостей?! Ведь убийцей может быть один из них!
И только тут до меня дошло. Не было никакого убийства, вот ведь в чем штука! Старик Киприанов умер естественным образом — инфаркт или инсульт. В восемьдесят лет оно и неудивительно! А мы с ним еще шампанское пили, и я удивлялась, как лихо он хлопнул целый бокал! Может, именно спиртное спровоцировало приступ? Тогда получается, если бы я не зашла к старику, он был бы жив?
«Стоп, Охотникова! — одернула я себя. — Не надо принимать на себя все беды этого мира». Я ведь не заставляла Киприанова пить это злосчастное шампанское «Вдова Клико»… А все-таки мне жаль гроссмейстера. Блестящий был шахматист, и человек чрезвычайно обаятельный.
Позвольте, но при чем тогда выстрел?! Если гроссмейстер мирно скончался в своем кресле от старости, кто же тогда стрелял? И — главное — в кого?!
Ну ничего, Охотникова! Недолго тебе терзаться вопросами — Михаил Юрьевич вскоре разгадает все загадки. Я проводила завистливым взглядом отъезжающие автомобили и потащилась в дом вслед за Пантелеймоновым, а за мной шел недоуменно моргающий Иван Хрусталефф.
Мы поднялись на третий этаж. Дверь в кабинет была распахнута. Там суетились медики — двое санитаров укладывали на носилки тело гроссмейстера. Череп все так же стоял на столе, и песок больше не сыпался в часах — некому было их перевернуть. Шахматные фигуры застыли все в той же позиции, только кто-то передвинул ферзя. Шах и мат. С кем же играл старик после моего ухода? Кто вообще мог поставить мат гроссмейстеру?!
— Евгения Максимовна! Я к вам обращаюсь!
Я так загляделась на картину смерти, что не сразу услышала раздраженный голос Пантелеймонова.
— Что, простите? — Я повернулась к майору.
— Я спрашиваю, кто этот гражданин и для чего вы привели его с собой? Кажется, я вызывал только вас.
Иван непонимающе моргал, переводя взгляд с майора на меня и обратно.
— Простите? Какой гражданин? А, этот. Это вовсе не гражданин. Это господин Хрусталефф из Лос-Анджелеса. Я его охраняю.
Майор тяжело вздохнул. Вот только иностранца тут не хватало!
Я торопливо проговорила:
— Завтра… Нет, уже сегодня в четырнадцать ноль-ноль у него самолет. Господин Хрусталефф возвращается домой. Ну, конечно, если вы его не задержите…
— Пусть летит, — веско произнес Пантелеймонов и подтвердил свои слова движением пальцев, изобразив, как порхает бабочка. Иван понял и просиял — ему тоже не улыбалась перспектива застрять на родине предков в связи с полицейским расследованием.
— Ну вот и отлично, — подвел итог Пантелеймонов. — Теперь я прошу вас, Евгения Максимовна, ответить на несколько вопросов.
Я быстро объяснила Ивану, что нас не задержат надолго. Небольшая беседа с господином майором — и все, свобода! Иван закивал и заулыбался. Порядок есть порядок, ничего не поделаешь.
Мы вошли в комнату, соседнюю с кабинетом покойного гроссмейстера. Комната была невелика и очень скромная — никаких бархатных портьер и балдахинов. Узкая кровать, плазменный экран на стене, полочка с книгами на иностранном языке. Судя по мужским аксессуарам, тут проживал Иржи.
Сам камердинер находился здесь же — сидел у стола, уронив голову на руки. В углу, в глубоком кресле, сгорбилась Елизавета Киприанова. На ее голые плечи кто-то накинул нелепую вязаную шаль, и теперь хозяйка дома куталась в нее, точно ей было холодно. Лицо женщины было бледным и погасшим, волосы развились и повисли длинными прядями, потеки туши на лице делали Елизавету старше. Странно, старик назвал ее дочерью, но Пингвин упомянул, что ее зовут Елизавета Абрамовна. А ведь гроссмейстера звали Иннокентием…
Майор тяжело опустился на стул, который жалобно заскрипел под его немалым весом.
— Вот этот молодой человек утверждает, что вы входили в комнату покойного примерно за десять-пятнадцать минут до смерти последнего и даже распивали с ним шампанское.
Иржи поднял голову и указал на меня трясущимся пальцем:
— Да, да, это она, точно эта женщина! Я ее узнал — и лицо, и платье!
От волнения в его речи проступил иностранный акцент.
— Да я и не отрицаю! — Я пожала плечами и подхватила сползающую сумочку. Только бы майору не пришло в голову поинтересоваться ее содержимым! У меня там и шокер, и наручники…
— Я познакомилась с Иннокентием Петровичем всего час назад. Я случайно заглянула в его комнату, и господин Киприанов пригласил меня войти и выпить с ним шампанского. Я согласилась. Мы немного поболтали. Потом я вернулась к гостям, и почти сразу после этого узнала о смерти Иннокентия Петровича.
У меня язык не поворачивался назвать гроссмейстера «покойным». Подумать только, всего час назад он предлагал мне сыграть с ним в шахматы!
— И вы не заметили ничего подозрительного? Покойный разговаривал и вел себя как обычно?
— Я понятия не имею, как он вел себя обычно. Я же говорю, что не была с ним знакома до этого вечера!
В моем голосе прозвучала раздраженная нотка, и Иван обеспокоенно уставился на меня. Стоп, Охотникова! Ты прекрасно знаешь, что это просто игра в тупого полицейского. Такими вот намеренными «ляпами» меня просто испытывают на прочность — вдруг разозлюсь и сболтну что-нибудь стоящее внимания?
Пантелеймонов внимательно изучал мою честную физиономию. Смотри, смотри. Сейчас как раз тот редкий случай, когда моя совесть абсолютно, прямо-таки кристально чиста. И вообще не понимаю, к чему вся эта игра в допрос — ведь старик Киприанов умер своей смертью…
— Ладно, Евгения Максимовна. К вам у меня больше вопросов нет.
— Зато у меня есть одни маленький вопрос. Можно? — Я подождала, пока Пантелеймонов кивнул, и продолжила: — Скажите мне, кто же все-таки стрелял?
Пантелеймонов нахмурился. Ох, я прекрасно знаю, насколько полицейские не любят отвечать на подобные вопросы! Но никого ведь не убили, верно? Выстрел не имеет отношения к смерти старого гроссмейстера… Так что я вполне могу полюбопытствовать.
— Мы пришли к выводу, что это была чья-то неуместная шутка, — сообщил мне майор. Я вытаращила глаза. Ничего себе, шуточки! С применением огнестрельного оружия…
Майор понизил голос:
— Мы обнаружили ружье на полу у открытого окна в спальне старика. Сначала мы решили, что это дело рук секретаря… Очень уж нервный молодой человек. Но он оказался ни при чем. Скорее всего, выстрел произвел кто-то из подвыпивших гостей. Мы еще не опрашивали их по этому вопросу…
Пантелеймонов хмуро посмотрел на меня, но я прямо-таки излучала дружелюбие и желание сотрудничать с правоохранительными органами. Черт, сумочка опять сползает.
— Что ж, — веско проговорил майор и поднялся, — вы человек в городе известный. Увозите своего иностранца. Кстати, на прощание посоветуйте ему, чтобы он там, у себя, не распространялся особо об этом случае.