Страница 11 из 41
Таким образом, разгорелось преследование всех отклоняющихся от принятого канона поведения и облика, всех иноверцев, всех сектантов, всех инакомыслящих. Началась всесторонняя консолидация, конформизм становился обязательным. Человек должен был слиться со своим сословием, своей корпорацией, раствориться в ней.
Это рассматривается как ранняя реакция католической церкви на опасные для нее тенденции Возрождения. Однако такая реакция была бы очень уж упреждающей — Возрождение только-только начиналось. Для объяснения нужны другие факторы.
Видимым толчком были Крестовые походы. Для их ведения церковь нуждалась в духовном единстве, в монолитности всех христианских стран. А сами походы поставили христиан перед реальным и сильным врагом — перед иноверцами, мусульманами, и нужно было сделать образ врага устрашающим и отвратительным. Ему приписывались те пороки, которые издавна рисовались религией как грехи — теперь они скопились в образе врага и стали не просто адской угрозой. Они стали государственной изменой.
Но были и глубинные причины. Рост буржуазии и ее осознание своих интересов усилили критику феодальных особенностей католической церкви — ее землевладения, ее колоссальных богатств, роскоши ее служб и быта, ее иерархии, ее слитности с феодальной верхушкой. Реформация церкви еще не началась, но ее тенденции подспудно вызревали. Эти ереси стали чрезвычайно опасными для церкви, и она стремилась к сплочению и единообразию. Она готова была искоренить всякое свободомыслие, сурово подавить всякое отклонение от вероучения, его догм и его морали. Контрреформация также собирала свои силы задолго до эпохи Реформации. Сейчас мы наблюдаем мусульманский фундаментализм, а то, что было тогда, это был христианский фундаментализм.
Растущая буржуазия была питательной средой для антицерковных выступлений, но в одном она была едина с католической церковью — она тоже тянулась к единообразию и консолидации. Во-первых, ремесленники рекрутировались из крестьян, они и в городских общинах сохраняли некоторые свойства крестьянских общин — их страсть к единообразию, к строгому равенству наделов и возможностей. У средневековых цехов существовали специальные контролеры, которые ходили по рынкам и мастерским и уничтожали все изделия, которые были хуже или лучше принятой нормы. Во-вторых, буржуазии очень мешали те же феодальные магнаты, которые сопротивлялись королевской власти и обусловливали раздробленность страны. Буржуазия была за укрепление королевской власти, за консолидацию. Чужаки в народной среде были не только ненавистны ей как конкуренты (например, ломбардцы и евреи), они еще и нарушали милое ей чувство всенародного единства в нации, вере и морали.
Поскольку жизнь была трудна, полна жестокости и суеверий, монотонна и беспросветна, идеология, которая указывала виновных во всем (находила козла отпущения), была чрезвычайно заразительна. Это грешники и отщепенцы навлекали божий гнев и всенародные бедствия!
(Парадоксом истории является то, что эта вспышка сугубо средневекового мракобесия, этот взлет истинно средневековых процессов произошли как раз на исходе средневековья, они охватили всю эпоху Возрождения и продолжались в эпоху Реформации.)
Вот эта обстановка, психология этой противоречивой среды и привели к Ars Antiqua — «Старому искусству» в музыке. Разные голоса стали слышны в этом мире — трубадура и его менестреля, магистров и вагантов, ангелов и чертей (в драматической литургии), рыцарей и горожан, городской знати и черни. Терции лучше отвечали этому различению голосов, чем кварты и квинты, не говоря уже об октавах (унисонного пения). Однако нормы обязательного и всеобщего конформизма требовали, чтобы голоса ходили одинаково, параллельно — отсюда популярность гимеля, двойчатого пения.
И всё же понимание разности судеб (одним вниз, другим вверх), противоречий в логике («Да и нет» Абеляра), полярности в самой христианской религии (божье и дьявольское) побуждали всё больше прибегать к расхождению голосов — дисканту. Сходящиеся и расходящиеся голоса — это как бы антифонные хоры из тропов и литургических драм, перенесённые из реального пространства в звуковое. Разошедшиеся в хорале голоса можно было уподобить рукам, распахнутым для христианского (или плотского) объятия. Но можно было усмотреть в этом и намёк на движение к разномыслию.
А в начале XIII века Франко из Кёльна признает и употребление диссонансов в музыке, только за каждым диссонансом должен непосредственно следовать консонанс — диссонанс должен, так сказать, разрешаться в консонанс. Он тяготеет к консонансу. Это как вопрос и ответ, сомнение и утверждение.
8. Третий экскурс в современность
От этой эпохи в обыденном мирском пении и игре осталось стремление вести мелодию параллельными терциями — гимелем. Если на дружеской посиделке вы запели (хотя бы «Катюшу» или «Сулико»), а кто-то пристроился «вторить» и этот кто-то достаточно искушен, чтобы повести второй голос, он вряд ли сможет нащупать партию баса, а непременно будет подпевать вам, отступя на терцию вниз. А подголосок в импровизированных случайных хорах всегда забирается вверх — дискантом. Трудно сказать, в чем тут причина — в далеком ли влиянии старых церковных песнопений, или, наоборот, народные вкусы сказались в церковных песнопениях того времени, народная склонность к терции.
А в чем психологическая основа этого подспудного сходства столь разнесенных во времени эпох? Крестовые походы — и современность! Но неистовому противостоянию Крестовых походов подстать ожесточенность и смертоубийственная ярость нынешних мировых войн, революций и противостояния конфессий. Вахабистские призывы к джихаду мало отличаются от истовых устремлений тогдашних христиан освободить Гроб Господень. В довершение сходства Иерусалим так же остается ядром раздоров, как и тогда.
Но сходство очень ограничено — как в социальной психологии, так и в музыке. Тогда диссонансы лишь начинали входить в музыкальный оборот, а сейчас они едва ли не господствуют в музыке.
9. Контрапункт: точка против точки
В XIV веке в музыке Раннего Возрождения на смену Ars Antiqua пришло Ars Nova. Но хотя уже победили новые формы музыки, папство всё еще воевало с трехголосыми песнопениями — мотетами, в которых латинские песнопения сдабривались французскими народными песнями. На Тридентском соборе (XVI век) предлагалось изгнать из церкви полифоническую музыку под тем предлогом, что при многоголосии не разобрать слова благочестивых текстов. Но предложение не прошло. Всё-таки на дворе был уже XVI век — век Реформации!
Ars Nova («Новое Искусство») охватывает всю эпоху Возрождения, включая Реформацию (она совпадает с поздним Возрождением).
К XIV веку развитие тенденций дисканта привело к искусству наслаивать одна на другую несколько мелодий так, чтобы они хорошо звучали совместно. Эта система называется контрапунктом (или в старой русской литературе — «контрапунктой»). Она характеризуется тем, что основная мелодия звучит одновременно с другими, сопровождающими, и они не наскучивают однообразием, но и не противоречат друг другу, а звучат согласованно, благозвучно.
В XIV веке Филипп Витрийский, развивая идею Франко о допустимости диссонансов, делает их применение обязательным. В своем трактате «Ars Nova» он формулирует правило: «Два совершенных консонанса не должны следовать один за другим; несколько несовершенных консонансов могут следовать один за другим в случае крайней необходимости» (цит. по Шевалье 1932: 6). Совершенные консонансы — это прима и октава, а близкие к совершенным — кварта и квинта, несовершенные — это терции. Диссонансы — это секунды, тритон (увеличенная кварта), септимы и в меньшей степени сексты.
Несколько позже терция — уже вполне благозвучна: Бартоломе Рамос де Парейра в своем трактате 1482 г. «Musica practica» причисляет к консонансам терции и сексты (секста — это ведь как бы терция вниз). Но предпочитается вообще не параллельное движение мелодий — вместе вверх и вместе вниз, — а в противоположных направлениях: навстречу друг другу или расходясь — как в дисканте. Мелодии стали более живыми, разнообразными. Поскольку основным благозвучным интервалом стала терция, то теоретики XVI века Фольяни и Царлино и настройку всего звукоряда на музыкальных инструментах стали производить не по Пифагоровой квинте, а по большой терции. Причем не по Пифагоровой терции (исходное соотношение там получалось 81 : 64), а по найденной непосредственно исходя из логики античных мыслителей (исходное соотношение длин или частот — 80 : 64, т. е. 5 : 4). Эта терция, как легко сообразить, звучала более чисто и благозвучно, что было заметно при игре на органе.