Страница 18 из 260
Он жил в постоянных долгах по мелочам и в унизительной нищете. В это время умер «багровый маркиз» и Бози получил немалое состояние (20 000 фунтов). Он снова появился на горизонте и посылал Уайлду небольшие чеки. Уайлд ожидал, что лорд Дуглас, на которого он потратил огромные суммы, выделит ему небольшую ренту, и мягко намекнул Бози об этом, но ожидания были напрасны. Дуглас вспылил и бросил Оскару, что тот канючит, «как старая б….» («like an old whore»).
За полгода до смерти Уайлд посетил Рим и, к ужасу папской свиты, получил благословение от самого папы. Одновременно, как он сообщает Россу, он подружился с пятнадцатилетним причетником Джузеппе Ловерде, подавшимся от нужды в церковники. Уайлд, как он пишет Россу, «каждый день целовал его, укрывшись за высоким престолом». Кроме того, он «оживил кое-какие милые воспоминания и влюбился в одного морского бога, который по непонятной причине предпочел морскую школу обществу Тритона» (Уайлд 1997: 342).
Болезнь, доставлявшая изгою сильные мучения, прогрессировала, и 30 ноября 1900 г., три года спустя после выхода на свободу, 46-летний Уайлд умер на чужбине, в Париже, в третьеразрядном отеле, в нищете и безвестности на руках у Росса и еще одного друга. Элфред Дуглас примчался из Италии на похороны и шел первым за гробом. Он не желал никому уступать право считаться самым близким человеком гения и стоял так близко, что едва не упал в могилу, когда туда опускали гроб (впоследствии он выпустит три автобиографических книги, одна из них — «Оскар Уайлд и я», где он всячески открещивается от Уайлда). В следующем году умерла королева Виктория. И век был окончен. Век викторианской Англии.
Процесс века призван был добить «другую любовь» как безнравственность и вырождение, но привел к иному результату. Как подытожил один из первых сексологов Хэвлок Эллис (1910: 386), «Процесс Оскара Уайлда значительно способствовал тому, что извращение, которое у многих извращенных до того проявлялось смутно и полусознательно, теперь заявило о своем существовании вполне определенно». Появились небывалые письма в газеты. Так, 23-летний Кристофер Миллард (впоследствии под псевдонимом Стюарта Мейсона опубликовал биографию Уайлда) писал:
«Мистер Оскар Уайлд осужден к двум годам заключения и каторги. За что? За аморальность? Нет. Мужчина может совершить адюльтер с женой другого мужчины или сожительство с раскрашенной проституткой… Право вмешивается потому, что он осмелился избрать другую форму удовлетворения своих естественных страстей. Но ведь он не повредил государству или кому-либо против воли того. Почему же коронный прокурор не возбуждает дела против каждого мальчика в общественной или частной школе или против половины юношей в университетах? Во всех этих местах педерастия столь же распространена, как внебрачная связь, и каждый это знает…» (Schmidgall 1994: 285–286)
Более того, история Оскара Уайлда обратила внимание на нередкую сопряженность этого явления с талантом и на силу этой любви и позволила поставить вопрос о том, правомерно ли трактовать это явление как болезнь. Незадолго до смерти Уайлда его посетил в последний раз молодой французский, писатель Андре Жид и долго беседовал с ним. Их знакомство началось во Франции еще в 1891 г., когда Уайлду было 37, а Жиду 22, и Уайлд произвел огромное впечатление на француза. В дневнике Жида страницы, посвященные первым двум неделям знакомства с Уайлдом, вырваны. В XX веке Жид стал первым крупным писателем, который открыто объявил о своей гомосексуальности. В 30-е годы он даже отправился к Сталину, между прочим, добиваться отмены уголовного преследования гомосексуалов в Советском Союзе (тогда, разумеется, тщетно). С Уайлда началась литературная традиция отображения «другой любви» в литературе нового времени (Summers 1990).
Посмертная слава Оскара Уайлда разрасталась быстро и неудержимо. Сейчас это признанный классик английской литературы, и каждый след его жизни и его грешной и страдальческой любви хранится, как драгоценность, и исследуется как веха истории. Девятнадцатый век иногда даже называют веком Уайлда (Sinfield 1994). «Тюремную исповедь» Росс запретил печатать в течение 50 лет. Отрывки из нее, однако, были опубликованы в 1905 г. под заголовком «De profundis» («Из преисподней»), без упоминаний имени Дугласа (он был еще жив). Полный текст был опубликован только в 1949 г. младшим сыном Уайлда Вивианом Холландом, хотя и со смягчениями, а без них — только в 1962 г., первый перевод на русский — в 1997.
Сам я впервые прочел «De profundis» на английском языке в советском издании 1979 г. (издать на русском тогда еще не решались), сидя в ленинградской тюрьме «Кресты» по такому же обвинению. В «Крестах» отличная библиотека, и мне удалось добиться того, что мне приносили в камеру книги на иностранных языках. Среди них был и двухтомник Оскара Уайлда. Самое время и место было осмысливать его трагический опыт и короткое смирение бунтаря.
Какими бы ни были сам Оскар Уайлд и его «золотистый юноша» Элфред Дуглас, сколь бы порочной ни была их любовь, сколь бы она ни была неровной, но это любовь, и в ее силе теперь не приходится сомневаться. Да, порочного в их жизни было немало. Но кто был соблазнитель и кто — жертва, отнюдь не так ясно, как это выглядит в приговоре суда и молвы. Вовлеченные же юнцы большей частью были не Уайлдом и не Дугласом втянуты в разврат, а встречали их в нем. Единственный из юношей, кто был охвачен искренним раскаянием, это Эдвард Шелли, да и то он горевал не столько из-за собственного отвращения к однополой любви (приходил ведь он к Уайлду и на второй день и позже), сколько из-за обрушившихся на него нападок среды. А в тени отношений с Дугласом стоит верный и любящий Росс…
Так что не зря сменялись составы присяжных, отказываясь вынести однозначный вердикт, не зря. Тот, что был в конце концов вынесен, соответствовал закону, но это поставило под сомнение сам закон. Через полвека он был отменен, и в центре движения за отмену закона оказался провинциальный городок Рединг, известный больше всего своей тюрьмой, в которой когда-то сидел узник С.3.3.
3. Без черемухи
«Без черемухи» — так называлась знаменитая в свое время повесть 20-х годов, в которой впервые представал новый подход к половому вопросу — без всяких там романтических букетов. Повесть канула в лету вместе с революционными упрощениями, любовь осталась. Но это у обычных людей, ориентированных на противоположный пол.
Голубых же часто обвиняют в том, что никакой любви у них на самом деле вообще нет, что всё ограничивается голым сексом. Что у них-то и сейчас всё именно «без черемухи». Да, часто это так. Вот ведь и доктор Рейбен на чем-то же основывал свои анекдотические картины. Но присмотримся к более подробным и, что главное, явно более компетентным описаниям таких сцен «без черемухи».
В самом деле, трудно назвать любовью то, что пережил герой романа Эдуарда Лимонова (1990) «Это я, Эдичка», темной ночью в Нью-Йорке где-то под оградой и помостом. Повествование от первого лица. Автобиографичность хотя и не декларируется, но подразумевается благодаря личности и биографии персонажа (русский писатель в Америке) и подчеркивается его именем.
Эдичка спрыгнул с какого-то помоста вниз в песок и увидел молодого здоровенного негра, который явно не желал общаться. Злой, с широкими ноздрями. Когда Эдичка надоел ему своими приставаниями, тот набросился на него, моментально скрутил, поджал под себя и собирался придушить.
«Пахло сырым песком, шаркали подошвы за оградой, это по улице проходили одинокие ночные прохожие. Внезапно я высвободил свои руки и обхватил ими его спину. «Я хочу тебя, — сказал я ему, — давай делать любовь». Я не навязывался ему, неправда, все произошло само собой. Я был невиновен, у меня встал член от этой возни и от тяжести его тела… Я ему сказал: «Давай делать любовь», но он и сам, наверное, понял, что я его хочу, — мой член наверняка воткнулся в его живот, он не мог не почувствовать. Он улыбнулся.