Записки социопата

Прямотой Буха не отличался с детства, любил приврать, схитрить, занять денег и не отдать, и постоянно ходил на местный рынок – воровать у торговок семечки и изюм. Ему было лет девять, когда он впервые попался в овощном магазине на краже – пытался вынести трехлитровую банку с березовым соком.

Лет в тринадцать он серьезно отличился. Какие-то местные мальчишки помладше занялись живодерством. Они отлавливали кошек – и замучивали до смерти. Сначала жестоко пытали, выкалывали глаза, отрезали хвост, а потом вешали несчастных животных на дерево, обмотав проволоку вокруг шеи.

Этот бытовой детский садизм, между прочим, встречается довольно часто, но о нем почему-то не принято говорить. Между тем, из детей-живодеров обычно вырастают взрослые садисты. Я глубоко убежден, если уже в детстве некто способен истязать живое существо, если ему доставляет удовольствие страдание божьей твари, то остается всего один шаг к подобным преступлениям против человека. И большинство юных живодеров этот шаг совершают.

Одна из наших соседок по дому, чей кот был умерщвлен самым варварским способом, пожаловалась Бухе… Он бил их жестоко, металлическом прутом с ближайшей стройки. Результатом стали множественные переломы – ребер, рук и ног и черепно-мозговая травма у одного из пострадавших. После этого инцидента из школы Буху исключили, но, поскольку он был несовершеннолетним, любой другой ответственности ему удалось избежать. Вскоре он уже учился в другой школе. Кошек на деревьях мы больше не видели. Интересно было бы проследить судьбу малолетних живодеров. Пошел ли им впрок этот урок, или они еще больше ожесточились – и стали убивать уже людей? Увы, я ничего о них не знаю. А может, не знаю к счастью.

По мере взросления мы все меньше общались с Бухаровым. У него появилась своя (приблатненная) компания, новые (фартовые) интересы – и находить общий язык нам стало сложно. Он то и дело попадал в какие-то истории, у него начались неприятности с законом – то из-за драки, то из-за ограбления квартиры. Помню, как мы стояли у подъезда, и он с грустью рассказывал, что для того, чтобы не посадили, ему пришлось ДАЖЕ устроиться на работу.

– Работа – это полная жопа, – печально говорил Буха, – я сразу взял себе пива с утра, потому что понял, без допинга хрен отработаешь. Мне только до суда продержаться, а потом – на хер. Это не жизнь.

В другой раз он демонстрировал мне нож с тонким четырехгранным лезвием.

– Такая вещь. Тыкаешь в бок или между ребер, и человеку гарантированно пиздец. Кровь из раны не выходит, остается там, сворачивается, и все, амбец, врачи ничего сделать не могут. И прикинь, такая вещь продается совершенно свободно на Курском.

Я с пониманием покивал, хотя убийства, как у всякого нормального человека, вызывали у меня оторопь. Но для большинства моих сверстников в эпоху перемен пролитая кровь стала явлением настолько обыденным, что об убийствах можно было свободно говорить – в кругу своих, разумеется. Пролитой кровью решали деловые вопросы. И партнеры по бизнесу частенько заказывали друг друга, чтобы владеть им единолично.

В общем, Степа Бухаров уверенно двигался по кривой дорожке. Куда она его завела, в конце концов, я могу только догадываться. Скорее всего, он и по сию пору сидит на зоне. Кто-то из общих знакомых давным-давно упоминал, что Буху отправили из тюрьмы на крытую. Если перевести этот сугубо уголовный термин, так называется исправительно-трудовое учреждение, куда направляют за особо тяжкие преступления или за нарушения режима. Охотно верю, зная беспокойный характер Бухарова, – без преступной деятельности он начинал сильно скучать, тюремный распорядок был не для него.

Последний раз я видел Буху в нашем доме. У меня уже было несколько торговых точек, бизнес развивался поступательно и уверенно. Я спускался с девятого этажа на лифте, он зашел на своем четвертом.

– Как дела? – спросил Степа, широко улыбаясь.

– Отлично, – ответил я, – работа идет. Растем потихоньку.

– А машина есть?

– Машины нет, – в то время я еще не успел обзавестись автомобилем.

– А говоришь «отлично». – Он хмыкнул. – Были бы отлично, на машине бы ездил…

Лифт остановился на первом этаже, и мы вышли на лестничную площадку, где стояли три милиционера.

– А мне машину уже подали, – сообщил Степа.

– Пошли, Бухаров, – сказал один из милиционеров, – а то мы заждались тебя уже.

– Понятий у вас нет, я ж попрощаться.

У подъезда Буху посадили в кузов милицейской машины, захлопнули с лязгом дверцы. И он уехал надолго в какие-то дальние края. Кто знает, может, мы еще встретимся когда-нибудь с моим другом детства Степой Бухаровым? Но я в этом сильно сомневаюсь. Слишком много лет прошло. Если уже в пятнадцать мы стали такими разными, что не могли общаться, то сейчас мы и вовсе люди из разных миров. Хотя, как показывает мой житейский опыт, даже самые удаленные вселенные иногда пересекаются.

– Откуда?! – поразился Серега, когда я показал ему наш свежеспертый где-то в Подмосковье тонар.

– Пацанский подгон, – сказал я.

Он глянул настороженно.

– Да все в порядке. Ты Буху знаешь?

– И что Буха?! – Серега помрачнел еще больше.

– Буха подогнал. Ничего платить не надо. Но… Будем водку в разлив продавать, и ему наливать, когда попросит.

– И все?

– Все.

– А водку разве можно в разлив продавать?

– Нам все можно, – сказал я. Конечно, у меня не было такой уверенности. Но я наивно полагал, что обо всем при желании можно договориться. При этом я никогда ни с кем ни о чем серьезном пока еще не договаривался, и понятия не имел, во что может вылиться наш скромный бизнес.

Понимание пришло чуть позже – когда в парке Лосиный остров я копал себе могилу, а за мной мрачно наблюдали люди с каменными лицами и пистолетами в руках. Врагу не пожелаю подобного опыта. Но если ты сделал карьеру, пройдя через такие тернии, ты закален – и готов к испытаниям на любом уровне.

Первым делом мы привели тонар в неузнаваемый вид – покрасили белой краской и через трафарет намалевали черный липовый номер. До сих пор его помню наизусть. Пусть только в моей памяти он и останется. Нам посоветовал замаскировать палатку Буха – во избежание притязаний со стороны прежнего владельца. Краску мы купили самую дешевую, и она оказалась настолько левой, что сохла почти месяц. Затем мы выбрали место. Серега предлагал воткнуть палатку в ряд других возле автобусной остановки, но я опасался конкуренции. Мне нравилось место поближе к овощному. Проходимость здесь было хорошая. К тому же, неподалеку находился «Склад» Хасана, которого я считал потенциальным поставщиком, а значит, нам не пришлось бы далеко таскать ящики. Там мы, в конце концов, и поставили наш первый ларек. Возникла проблема с электричеством, но дядя Леша, местный мастер на все руки и хронический алкоголик (такие водились раньше в каждом районе), за пару пузырей взялся проблему решить. Для этого он прикрутил электрические провода к линии местного общежития. А чтобы они не болтались в воздухе, мы частично их прикопали поздно темным вечером – чтобы не привлекать лишнего внимания…

Дабы не замыкаться на одной лишь коммерции (честное слово, бизнес для меня вовсе не так существенен, как может показаться), замечу, что попутно развивалась и абсолютно иная жизнь. Я, словно, существовал одновременно сразу в нескольких параллельных вселенных. Должно быть, это свойство юности – ты еще не успел определиться, и потому следуешь сразу несколькими маршрутами. Верное направление уже прощупывается, и ты к нему стремишься, но бурный поток судьбы неумолим – никогда не знаешь, куда тебя повлечет. Возможно, и вовсе, – выбросит на берег. Или разобьет о камни. Хотя, может так статься, это только мои внутренние ощущения, а у других всего одна прямая дорога, ведущая их прямо к цели… или к гибели.

На своем пути я видел столько нелепых смертей, что иногда мне кажется – я и сам готов к смерти. Но потом я понимаю, что это – иллюзия. К смерти не готов никто. Разве что глубокие старцы, умудренные жизненным опытом, безмерно уставшие от многочисленных хворей и глубокой немощи. Хотя и старики вовсе не хотят умирать. Они хотят заснуть, чтобы однажды проснуться молодыми и полными сил…