Страница 63 из 85
Марчуков в это время всегда выходил из дома, пришлось задержаться, чтобы высвободить пленниц. Одной из них крючок пронзил нижнюю часть клюва, другая проглотила добычу, и ей пришлось рубить голову.
— Вот чем закончилась Санькина рыбалка! Два пескарика не в счёт, зато теперь будет повод разломить новую куриную дужку. Чего только не видел, но такое — впервые! — подвёл итог утренним событиям Иван.
В последние деньки летних каникул пятьдесят восьмого года на небольшом пустыре рядом с Таниной избушкой шёл жаркий бой. Шесть мальчишек, вооружившись деревянными короткими мечами, сражались, защищаясь деревянными крышками-кругами от бочек.
Среди пустыря стояли пирамиды из «кизяка» — топлива, заготовленного на зиму. Затвердевшие на солнце квадратные кирпичики из соломы, смешанной с навозом, доставали из форм и складывали для окончательной сушки таким образом, чтобы сквозь дырки гулял ветер.
Саньку обступили пять человек, и он, закрываясь, отвечал на удары, но силы были неравны, рука устала держать тяжёлый щит, и он бросил его и побежал за «пирамиду».
— Ура, мы победили! — закричали мальчишки, поднимая над собой «оружие» и не думая преследовать противника.
Санька вернулся со сдвинутыми к переносице бровями. У него единственного изо всех красовался на голове шлем из картона. На правой руке — тоже из картона — наручник, закреплённый на запястье, и — такой же — «поножник» на правой ноге, закрывающий голень.
— Вы ничего не поняли! Я — Спартак, мы на арене. и вы должны бежать за мной! — тоном, не терпящим возражений, наставлял Санька. — Это называется «тактикой Горациев против Куриациев». Спартак победил на арене пятерых по одному, убегая. Он неожиданно останавливался перед бегущими за ним, которые растянулись цепочкой, и убивал одним ударом ближнего, потом продолжал бежать.
— Санька, а расскажи ещё что-нибудь про Спартака, — попросил Славка Попов — сын попа.
— Спартак всех побеждал. Даже того, кто, насмехаясь, кричал его товарищу галлу: «Приди сюда, галл, Харон получит твою рыбу!» Гладиаторы галлы носили на своих шлемах «рыбу».
— Сань, а кто такой Харон? — не унимался Славка.
— Харон переправлял людей на своей лодке через реку Стикс, в страну мёртвых, откуда не возвращаются.
— Да есть ли такая страна? Ты ври, да не завирайся! — настырно крикнул Петька Мандрыкин.
— Выходит, что была, когда жили эти люди! — поддержал Славка.
Петька же считал, что Саня зазнаётся — говорит, что я, мол, Спартак, могу победить пятерых. И теперь, убегая, вывернулся, придумывает небылицы, чтобы снова оказаться в победителях.
— Я больше не играю! — заявил Петька и демонстративно бросил деревянный меч на землю. Его друзья тоже побросали «оружие» и ушли.
Санька со Славкой стали собирать «арсенал» и сносить в испытанное место — под крыльцо дома. Мечи Санька мастерил сам, из старых штакетин, выпрошенных у отца. Его «игрушки» времён войны с немцами, которые он нелегально перевозил из Давыдовки, были утеряны по дороге, скорее всего, выпали от тряски, но детская печаль не бывает долгой, и Санька вскоре увлёкся иным.
Отец постоянно пытался приобщить мальчика к чтению. В зимние вечера он брал с этажерки «Севастопольские рассказы» Толстого, читал Пушкина, Лермонтова, но Санька, казалось, никак не реагировал на чтение вслух — он скоренько засыпал.
Паша смеялась: «Ты почитай ему ещё «Милый друг» Мопассана! Лучше будет, когда он сам откроет книжку и прочитает то, от чего получит удовольствие». Паша дала сыну красочно оформленные детгизом детские рассказы Куприна. Тот полистал и сказал: «Мама, ну это же детская книжка!»
И тут обнаружилось, что их пятиклассник читает «Спартака» Джованьоли. Родители почесали затылок, но препятствовать не стали. Толстая книжка с иллюстрациями в твёрдой светло-розовой обложке теперь лежала рядом с кроватью сына, и в некоторых местах там появились закладки. Он перечитывал захватывающие места сражений по нескольку раз, вероятнее всего, не вникая в сложные межродовые отношения патрициев, описанные автором.
Открыв книгу, нетрудно было догадаться, почему изо всей домашней библиотеки, паренёк выбрал именно эту. Иллюстрации сражений гладиаторов на арене амфитеатра были выполнены мастерски.
…— Айда к нам, мамка сёння хлеб выпекаить! — предложил Славка.
У его отца, местного батюшки Георгия Попова, было пять сыновей. Старший из них уже построил собственный дом рядом с отцовским. Недоброжелатели их называли «поповским отродьем», скорее всего, за то, что оба дома были добротные, просторные, крытые железом.
Попрятав под крыльцо свои сокровища, ребята помчались через улицу к Поповым.
Ребята проскользнули из сенцев прямо к русской печи, где стояла с ухватом мать Славки. Из печи дохнуло жаром, и Матрёна достала очередной горячий каравай. На столе уже лежало четыре таких же — чёрных, с толстой хрустящей коркой. Запах свежеиспечённого хлеба стоял на кухне.
Матрёна, женщина дородная, спокойная, знала, за чем пришли сорванцы. Взяла большой острый нож, прижала к груди тёплый каравай и срезала две узкие горбушки, причём бо льшую отдала Саньке.
— Погодите, ребята! Посыплю солью!
Ржаной хлеб был чёрного цвета, ноздреватый, ещё тёплый, с необыкновенным запахом печи, и вкуснее поповского хлеба в селе не было. Горбушек быстро не стало, и теперь поступило предложение от Саньки:
— Айда к Сахарихе!
У Сахарихи были очень вкусные яблоки в саду, и хотя дома — завались, — отец привозил антоновку в мешках, и мать рассыпала её под кроватью на газетах, чтобы сразу было видно порченое яблоко, — вкуснее было с дерева. Сахариха не запрещала ребятам рвать яблоки, только просила, чтобы не ломали ветки. А ещё одинокая бабка, потерявшая на войне сыновей, зазывала детишек к себе на «деликатес» — пареную в печи на противне тыкву. Вкуснее этой тыквы Санька считал только мороженое, но его здесь не было…
Санька возвращался домой, и мама звала за стол:
— Саня, кушать садись!
— Мам, я не хочу!
— Опять у Сахарихи был? Ну, тогда отнеси ей молока!
Паша видела, что в двенадцать лет поведение Саньки изменилось. Она часто видела его задумчивым, а когда спрашивала, о чём он думает, тот отмахивался руками.
Когда две недели назад она собирала его в Москву, куда посылали двух лучших учеников Курлакской школы, Санька заявил:
— Мам, а нельзя мне купить брюки?
Паша в «промтоварах» уже купила ему тёмно-коричневый вельветовый костюмчик — курточку до пояса с накладными карманами и штанишки, которые под коленкой застёгивались на пуговичку. Ему не нравились эти укороченные штаны, он заявил, что выглядит в них совсем как маленький. Пришлось идти за брюками!
В Москве он пробыл десять дней и прислал оттуда письмо, чем привёл Пашу в восторг. Это было первое письмо Саньки, он обстоятельно рассказывал в нём, где они были, что видели, и Паша недоумевала, почему в Москву отправили с ребятами самого бестолкового преподавателя в школе — учителя труда Мандры- кина, совершенную бездарь, похожего на большого грузного бегемота. На что Иван ответил: «У этого Ман-дыкина какие-то связи с «органами», и ему доверили детей от района, чтобы международный детский фестиваль в Москве проходил под неусыпным оком.»
Паша спрятала письмо и потом часто перечитывала его, удивляясь складности повествования незаметно подросшего сына. На листах из ученической тетради в линейку он писал со многими ошибками:
«Дарогие папа и мама! Пишет ваш сын, из очень бальшого города Москвы. С ночала мы все жили в общежитии для студентов, в высоком доме без лифта. В комнате читальне я писал вам письмо. Подошёл учитель Мандрыкин, стал смотреть, что я пишу. Я уже написал: как там поживает наша шарашкина контора, — а он спросил, что за «шарашкина контора»? Стал ругаться, сказал, что все конторы давно ликвидировали и что это письмо он заберёт и не даст отправить. Пришлось писать второе письмо, когда его не было. А как там наш Шарик?