Страница 10 из 85
Тревожно было у Марии на сердце, и она торопила, хотя погода не сулила легкого возвращения: была гроза, шел ливень, вода шумливыми потоками скатывалась с жестяной крыши чайной. Собравшись ехать, они подошли к двери, открыли её и остолбенели: на пороге стояла Пашка, держа в руках завернутого в кусок брезента Володю. Она была вся в глине, дождь не успевал смывать с ее лица кровавые полосы. Казалось, она вот-вот упадет, и трудно было понять, каким образом она еще держалась на ногах. Три километра девочка бежала в кромешный ливень с ребенком на руках. Стремясь сократить дорогу, Пашка пошла через овраг, ноги поехали по мокрой глине, и она упала, успев перевернуться на спину и прижать малыша к груди. Результат — синяк на спине от камня, подранное о кустарник лицо. И ни одной слезинки!
В тот день она покормила малыша, и Володечка неожиданно начал кричать — громко и непрерывно, чего за ним раньше не водилось. Когда личико ребенка начало синеть от крика, Пашка испугалась не на шутку. Завернув его поплотнее в пелёнку, бросилась бежать в Карачан. С тех пор ее родители не рисковали оставлять детей одних. На следующий день Мария зажгла в церкви свечку, поставила перед ликом Девы Марии и долго молилась, благодаря Господа Бога за счастливый исход.
В Борисоглебске для девочки началась новая жизнь — не было рядом мамы.
В двадцать седьмом году не столь важны были деньги как оплата за квартиру приютившему Пашу семейству, сколько продукты, на которые лесник не скупился. Иван приезжал на лошади, привозил картошку, овощи, иногда — мясо. Зимой он замораживал молоко в эмалированной миске, кружки складывал в ведро и ставил его в ящик с опилками. Такое молоко могло долго простоять в сенцах.
Глава семейства, в котором предстояло жить квартирантке, был печником, работал в основном летом, а дома занимался столяркой. Молчаливый, сухощавый, сурового вида мужик с прокуренными усами слыл набожным, своих двух дочерей- школьниц заставлял читать евангелие. Хозяйка, тетка Надя, наоборот — приветлива, разговорчива, приняла девочку тепло, обняла и расцеловала. Она привела её в комнатку дочерей — Насти и Маши, показала кроватку, помогла разложить вещи, а вскоре две светловолосые головки явились перед Пашкой, с минуту разглядывали ее и без всяких знакомств разложили перед ней самодельные куклы.
У сурового печника, видать, золотые были руки! Этот дом на улице Набережной возле реки Вороны ставил сам: с двумя входами (отдельный в мастерскую), зал, спальня, да еще детская. На больших окнах висели красивые занавески — похожие Пашка видела у деда Степана.
Эта зима показалась Пашке длинной, ночами ей снился родной дом, мама. Но вот весна вступила в свои права, и три девчонки из Карачана решили на пасху идти домой. Они заранее припасли продукты на дорогу и договорились встретиться на выходе из города. Пашка, зная, что её не отпустят в такую неблизкую дорогу, ничего не сказала взрослым, лишь шепнула своим подружкам сёстрам, что сегодня не пойдёт в школу, а отправится домой, к родителям, наказав сверстницам не выдавать её.
Пашка полагалась на свою память: она запомнила дорогу домой, когда ездила с отцом на лошади, а лес не пугал её.
Три закрученные в платки фигурки вышли с окраины на подтаявшую дорогу. Тонкие валенки Пашки, обутые в резиновые галоши, скользили по влажному грунту. Несмотря на солнечный день, дул холодный ветер, девчушки старались идти по обочине, где лежала нестаявшая корочка наста. Пустынная дорога вдоль перелеска не испугала троицу, Пашка протянула руку в варежке вперёд: «Вона, там уже будем итить в лесе, всё напрямки!»
Солнце поднималось всё выше, с удивлением разглядывая девчушек на пустынном шляхе: перед великим праздником все успели сделать свои дела и сидели дома. Ряды берёз и осин густели, среди них ещё лежал снег, не успевший почернеть, он искрился в набиравшем тепло воздухе.
— Мамка, поди, уже яйцы красить… — заговорила курносая Катька, тем самым пробудив отклик в девочках, наперебой ставших вспоминать домашние блины да пироги. Разговаривая на приятные для них темы, они дошли до густого ельника, дальше дорога шла по лесу.
— Гляди-ка! Ктой-то шапку обронил! — глазастая Пашка что-то узрела в двадцати шагах в ельнике.
— Где, где? — затрещали любопытные подружки.
— Да вот же, смотрите, там, где корявая палка торчит!
Девчонки, не раздумывая, сошли с дороги и двинулись к небольшому бугорку, из которого торчал корявый кусок деревяшки.
— Ой! — вскрикнула Катька и зажала себе рот ладонью.
Из-под стаявшего снега на них смотрело лицо мертвеца со склёванными вороньём глазницами. Его череп прикрывала шапка из овчины, а то, что они приняли за ветку, — было скрюченной рукой, повисшей на кустарнике.
— Святая Богородица! — прошептала Пашка и стала пятиться назад, к дороге, куда опрометью бежали её подруги. Страшное, бородатое лицо с чёрными дырами вместо глаз словно стояло перед её глазами.
Теперь уже троица шла молча, оглядывая обе стороны леса, окружающего дорогу. У Катьки стучали зубы, а самая маленькая ростом Варвара тоненько пропищала: «Можа, вернёмси?»
— Пойдёшь одна, Варька! Мы с Катькой — домой, а ты — как знаешь! — ответила решительно Пашка. Катька молчала, её зубы мелко постукивали, она озиралась по сторонам. Девчонки ускорили шаг и уже почти бежали от страшного места. Пашка, зачинщик этого похода, надеялась, что их нагонит какая-нибудь повозка и добрый дяденька довезёт их до самого Карачана, но дорога была пустынна, один лишь лес окружал этих крох, так страстно желавших оказаться дома.
Они шли уже три часа по безлюдной дороге, и Варвара стала хныкать, она жаловалась на усталость и не хотела идти дальше.
— Потерпи! Скоро выйдем из леса — а там до Карачана рукой подать, — уговаривала её Пашка. — Я эти места знаю. Вот если мы здесь свернём, то можем пройти короче.
По верхушкам высоких деревьев разгуливал ветер, будил лес от зимней спячки, и уставшие дети стали жалеть, что оказались здесь одни.
— Говорять, здеся и волки водятся. — ввернула Катька.
— Днём твои волки не бегають. Они по ночам рыщуть, а днём спять в волчих ямах. Мне папаня сказывал. Он знаить.
Но всё же в лес Пашка не повела, решила идти по дороге. Они присели возле пенёчка, достали из заплечного мешка яйца, хлеб, воду. Варвара глотала кусочки свежеиспечённого хлеба вместе со слезами. Через час они увидели встречную подводу. Двое мужиков остановились, дивясь этому явлению:
— Кто ж такие будете, откуда и куда путь держите?
— Из Борисоглебска мы, идём домой, — за всех ответила Пашка.
— Ого-го! — присвистнул мужик, — а не лучшей ли будить завернуть назад, с нами?
— Нет, — решительно ответила Пашка, — скоро мы будем дома!
.. Домой они явились, когда начало смеркаться, еле живые. Пашка постучалась к деду, и тот обмер, увидев её на пороге.
— Да как же можно? Иван только что уехал в лесничество! Сама на поезде?
— Нет, дедушка. пешком пришла, — еле прошептала девочка. — Папе не говори.
В большом или в маленьком человеке поступки зреют спонтанно, повинуясь устремлениям души, но не каждому хватает характера довести начатое дело до конца.
Родители Пашки оценили её самовольный поход как сумасбродство не в меру резвой девчушки, и только дед увидел в «малявке» задатки цельной натуры. Шутка ли? В десять с лишком годков отшагать двадцать пять километров, большую часть лесом, да ещё вести за собой подружек!
— Ай да Пашка-пташка! Быть тебе птицей-перепелицей! — глубокомысленно высказался он.
Пашка объясняла всем, что сильно соскучилась по брату Володе.
Родители особенно не бранились за этот поступок лишь потому, что Пашка была в школе круглой отличницей, все учителя ставили её в пример. И ещё — уж очень быстра на ножки, везде всё успевала, всем старалась помочь.
Иван Степанович регулярно ездил в Борисоглебск, возил продукты, исправно платил за квартиру дочери. Время бежало в трудах и заботах, Киселёвы оглянуться не успели, как их дочурка окончила семилетку, выросла синеглазой красавицей с особенной женской статью. И хотя ростом она не сильно выдалась — фигурка словно точёная: обует туфли на каблуках — глаз не оторвать.