Записки кладоискателя

— Действительно, — лицемерно и быстро подтвердил я, — газеты — это вряд ли, в этой глуши. Да и подходящей доски для объявлений нам тоже вроде не попадалось на глаза. Значит, надо идти в трактир. Только в живом общении с туземцами, под стук стаканов с текилой, можно произвести глубокую и надежную разведку особенностей тутошней природы и выведать адресок соответствующего специалиста по ее преодолению.

— Ну, текилу тут вряд ли отыщешь…, - раздумчиво буркнул Старик, но немедленно извлек свой бумажник и стал изучать его содержимое на предмет наличности.

Щелк. Внезапно погас свет, и обнаружилось, что в номере уже довольно темно. Мы выглянули в окошко. Та же картина. Но в домах потихоньку начало появляться освещение от различных источников света. Засветились и некоторые вывески. Так вот для чего здесь стоит керосиновая лампа.

Пришлось ее зажечь, поскольку тьма в этих широтах опускалась мгновенно. Старик же невозмутимо продолжил изучение своих финансов.

— Хватит даже на пару хороших попоек на Монмартре! — удовлетворенно возвестил он, — ну, что — двинули?

— Куда? — удивился я, — в этакую-то темень…

— Кабаки должны работать в любых условиях, — рассудительно заметил Старик, — даже, если весь мир перевернется. На то они и кабаки.

И он оказался прав. Словоохотливый портье пояснил, что вышла из строя подстанция, что здесь случается довольно часто и указал нам направление на ближайшее питейное заведение, подтвердив, что оно несомненно будет работать.

На улице было относительно тихо, и лишь где-то в центральной ее части бойко тарахтел какой-то движок.

Трактир, или как его по-здешнему называть, находился именно там, и никак себя специфически не обозначал, являя собой точно такую же приземистую каменно-глиняную постройку, как и прочие строения, хаотично разбросанные по многим городским улицам, не получившим еще современной застройки. Никакого аварийного уличного освещения не было и приходилось довольствоваться скудным светом звездно-лунного неба и светившимися полосками окон близлежащих домов. Впрочем, по приближении к сему питейному заведению, над его открытой настежь дверью обозначивалось и некое подобие вывески. На струганной двухметровой доске, окрашенной в грязно-желтый цвет, змеилась красная надпись «Anakonda», а сбоку над дверью горел настоящий электрический фонарь.

Стрекот движка усилился, и нам стала понятна природа электрического освещения не только снаружи, но и внутри салуна. Это работала простейшая дизель-генераторная установка для выработки электроэнергии.

Само помещение представляло собой длинный прямоугольный зал с полутора десятком столиков. При этом столики были современные пластмассовые, правда, уже весьма неопределенного цвета, а вот табуретки и скамьи были массивными и грубыми деревянными изделиями. Как и полагается в приличном заведении, барная стойка была дополнительно освещена и находилась в самом конце зала. Большинство столиков было занято весьма специфической публикой. По причудливости одеяний, смешению различных рас и свирепости рож некоторых их представителей — здесь вполне можно было снимать среднезатратный голливудский вестерн.

Музыкальное сопровождение осуществлял гитарист с унылым лицом пьяницы, мечтающего с утра опрокинуть пару стопок горячительного, одетый в синие джинсы, цветастую ковбойку навыпуск и что-то типа широкополого сомбреро. Не берусь судить о привлекательности сей музыки, но, по-моему, он тянул что-то тягучее в стиле кансьона или харабе, но никак не кантри.

Мы со Стариком заняли отдельный столик неподалеку от барной стойки и стали ожидать местного полового с меню, чтобы заказать чего-нибудь крепенького и выбрать закуску, хотя бы названием напоминающую что-то знакомое и безопасное. Вместо этого от стойки к нам бодро подковылял плотно-пузатый мужичонка, расовую принадлежность которого можно было определить, наверное, лишь «после литра выпитой…», как пел Высоцкий. Он сильно хромал на левую ногу, был одет в замызганное цветастое пончо, а его причастность к руководящему трактирному племени можно было определить лишь по плутоватым заплывшим глазкам и их хищному блеску при виде денежных купюр.

Тотчас же выяснилось, что по части текилы Старик был бесспорно прав — благородными напитками здесь и не пахло, да и выбора особого не было. Из четырех видов выпивки мы выбрали ту, что смотрелась визуально более респектабельно и, на всякий случай, предупредили хозяина о нашем самостоятельном умении открывать бутылки. Закуской послужила жареная рыба на внушительном металлическом подносе. Или, правильнее будет сказать — рыбка, поскольку оная напоминала наших килек, только донельзя отощавших.

Опорожнив по стаканчику оказавшегося отвратительным, с привкусом поджаренной кукурузы, напитка, мы начали осматриваться по сторонам. И сразу обнаружили ничем неприкрытый, откровенно настырный, интерес к нашим персонам со стороны обитателей трактира. На нас откровенно пялились со всех сторон. Причем, не отводя благонравно взгляды, при их встрече, а напротив, нагло осматривая нас с ног до головы и в упор. Приглушенный, а местами и не очень, шум, непременный спутник незатейливых питейных заведений, как нам показалось, несколько стих при нашем появлении. Мы со Стариком переглянулись — начало общения с туземным населением нам не понравилось.

— Впрочем, мерить чужой монастырь своим уставом…, - решили мы и налили по второму стаканчику маисового пойла. Рыбка, кстати, оказалась вполне подходящей закуской, хрустящей, наподобие наших картофельных чипсов, и столь же аппетитной и завлекательной.

— Дернем по третьей, — предложил Старик, разливая коричневатую, как сильно разбавленный чай, жидкость, — а потом попробуем пообщаться с местной публикой. Мне кажется, следует начать с трактирщика.

Однако местная публика сама выразила явное желание пообщаться с нами и, похоже, не самым учтивым образом. Уровень шума в трактире неожиданно возрос, и мы, успев, правда, опорожнить стаканы, подняли головы и увидели, что к нам направляется весьма колоритная личность. Это был негр худощавого телосложения и весьма приличного роста. Зарубежный писатель определил бы его рост стандартными для громил из боевиков шестью футами и сколькими-то там дюймами, а по-нашему, просто под два метра. Отличительными признаками являлось некоторое облысение лобной части головы, что для представителей этой расы крайняя редкость, и сплющенный грушевидный нос со значительным смещением вправо. Одет он был в какие-то красные штаны, наподобие кавалерийских галифе и распашонку ярко-желтого цвета — явно клоунский наряд.

— Проклятые гринго! — заголосил по-испански этот колоритный тип, подойдя к нам на расстояние полутора вытянутых рук.

Именно заголосил, ибо, несмотря на исполинский рост, в его речевом тембре преобладали высокие ноты «соль» и «ля». До Робертино Лоретти ему, конечно, было далеко, но с помощью соответствующей аппаратуры, да с применением дубль-диеза, он, пожалуй, потянул бы на пол-Витаса, издающего свои финальные рулады.

Мне показалось, что вся остальная публика также приподнялась со своих мест и изготовилась к атаке.

— Что вам нужно на нашей земле! Вы грязные…

Проговорить все свои проклятия негр попросту не успел.

— Будем прорываться с боем, — буркнул Старик сквозь зубы, — иначе затопчут…

Несмотря на приглушенность голоса, в его тональности явно прослушивалась нешуточная тревога и отсутствие надлежащего душевного равновесия.

Я встал рядом, ухватив правой рукой ножку здоровенного табурета (или как они тут называются) и духовно стал готовиться к прорыву.

Кулачище моего напарника взметнулось широчайшим хуком в деревенском исполнении и угодило визжавшему противнику где-то в район между лбом и виском. Старик вложил в свой удар все свои сто десять кэгэ, и эффект получился надлежащий.

Звук лопнувшей двуручной пилы — так примерно можно охарактеризовать короткий промежуток между этой испанской нотной разноголосицей и шумным бряканьем об пол длинного костистого тела негра. Теперь эта странно раскрашенная неподвижная колода, с широко раскинутыми, как сучья, руками, мало чем отличалась колером своего багрово-черного лица от замызганного пола, окрашенного неведомой кистью в такие же цвета.