Страница 69 из 101
— За то, что он сделал, он заслуживает не просто смерти, а гораздо более жестокого наказания. Если бы не ханум, его уже давно не было бы в живых!
Лахита решил продолжить допрос:
— Скажи-ка, парень, кто стоит за тобой? Лицо Касема еще горело от удара опахалом.
— Что ты имеешь в виду, господин? — спросил он.
— Кто надоумил тебя подать иск?
— Я сам пришел к этой мысли.
— Ты был простым пастухом. Потом судьба улыбнулась тебе, а тебе все мало?
— Я хочу справедливости! Справедливости, муаллим! Управляющий заскрипел зубами от ярости.
— Справедливости?! Собаки! Подлецы! Когда вы собираетесь разорить и разграбить имение, вы всегда говорите о справедливости!
И, повернувшись к Лахите, приказал:
— Допрашивай его, пока не сознается!
И снова Лахита вкрадчивым и угрожающим голосом спросил:
— Так кто же тебя надоумил?
Со скрытым вызовом Касем ответил:
— Наш дед!
— ?!
— Перечитай условия владения, и ты убедишься, что именно он надоумил меня!
Рифат снова вскочил с дивана и завопил:
— Убери его с моих глаз, вышвырни его прочь! Лахита поднялся и, взяв Касема за руку, повел к двери.
Он железной хваткой сжимал ему руку, но Касем молча терпел боль. Лахита прошептал ему на ухо:
— Образумься, подумай о себе. Не вынуждай меня выпустить из тебя кровь!
78
Вернувшись домой, Касем застал там Закарию и Увейса, а также Хасана, Садека, Аграму, Шаабана, Лбу Фисаду и Хамруша, которые встретили его вопросительными и сочувственными взглядами.
— Разве я не предупреждал тебя? — спросил Увейс, когда Касем сел рядом с Камар.
— Подожди, дядя, дай ему прийти в себя, — остановила его Камар.
Но Увейс не слушал ее.
— Он сам виноват в своих несчастьях!
Закария, изучающе вглядываясь в лицо племянника, проговорил:
— Тебя оскорбили, сын моего брата. Я знаю тебя, как самого себя. Я вижу, тебя унизили!
— Если бы не Амина-ханум, ты не вернулся бы сюда целым и невредимым! — воскликнул Увейс.
— Нас предал проклятый адвокат, — обведя глазами лица друзей, сказал Касем.
Лица юношей посуровели, они обменялись тревожными взглядами. Никто еще не произнес ни слова, как Увейс предложил:
— Расходитесь с миром, пусть каждый молит Аллаха о спасении!
Но Хасан спросил:
— Что ты скажешь, сын моего дяди?
Подумав, Касем ответил:
— Не скрою, нам грозит смерть. Поэтому каждый из нас волен отказаться от участия в этом деле.
— Пусть этим все и кончится, — заметил Закария. Но Касем спокойно и решительно возразил:
— Я не брошу начатого, какими бы ни были последствия. Я такой же сын нашей улицы, как Габаль и Рифаа, и должен выполнить волю деда!
Разгневанный Увейс поднялся и, направляясь к выходу, сказал:
— Этот человек безумец! Да поможет тебе Аллах, дочь моего брата!
Садек вскочил и, подойдя к Касему, поцеловал его в лоб.
— Этими словами ты вернул мне веру в себя! А Хасан решительно заявил:
— На нашей улице убивают из-за миллима, а то и вовсе ни за что. Чего же бояться смерти за правое дело?
В этот момент послышался голос Савариса, который звал Закарию. Закария высунулся из окна и пригласил футувву зайти. Саварис вошел в дом, сел с угрюмым видом и пробурчал:
— Я и не знал, что в нашем квартале объявился еще один футувва!
Закария извиняющимся тоном пробормотал:
— Все не так, как тебе рассказали, муаллим.
— То, что мне рассказали, гораздо хуже!
— Шайтан сбил с панталыку наших детей! — заохал Закария.
— Лахита рассказал мне ужасные вещи о твоем племянничке, — продолжал Саварис. — Я считал его разумным юношей, а оказалось, он безумнее любого безумца. Слушайте меня внимательно. Если я не приму мер, то Лахита сам вас проучит. Но я никому не позволю ущемлять мое достоинство. Каждый должен знать свое место. И горе тому, кто будет проявлять упорство.
Саварис запретил друзьям Касема бывать в его доме. Он сам взялся следить за ними и расправлялся с каждым, кто осмеливался нарушить его запрет. Приблизившегося к дому Касема Садека он ударил, Абу Фисаде дал затрещину, Закарии велел не выпускать Касема из дома, пока буря не утихнет.
Так Касем оказался узником в собственном доме. Никто, кроме Хасана, не приходил навестить его. Но никакая сила на нашей улице не может заточить в тюрьму новости.
В кварталы Габаль и Рифаа просочились слухи о том, что произошло в квартале бродяг: об иске, который собирался предъявить управляющему Касем, о десяти условиях и даже о встрече Киндиля, слуги Габалауи, с Касемом. Новости эти вызвали волнение в душах. Одни смеялись, другие негодовали. Как— то Хасан сказал Касему:
— Вся улица взбудоражена, в курильнях только и разговору что о тебе. Касем обратил к нему свое задумчивое, каким оно стало в эти дни, лицо и сказал:
— Мы сидим взаперти, а время идет.
— Нельзя требовать от человека невозможного, — успокаивающе проговорила Камар.
— Наши друзья полны решимости, — сообщил Хасан.
— Правда ли, — спросил Касем, — что в кварталах Габаль и Рифаа меня считают лжецом и сумасшедшим?
— Трусость испортила людей, — потупил взор Хасан. Касем недоуменно покачал головой.
— Почему потомки Габаля и Рифаа обвиняют меня во лжи? Разве они забыли, что первый встречался с Габалауи, а второй беседовал с ним? Почему же они не верят мне, ведь они прежде других должны поддержать меня?!
— Болезнь нашей улицы трусость, и поэтому они заискивают перед своими футуввами.
Тут с улицы послышался крик Савариса, похожий на звериный рык. Футувва ругался и сыпал проклятиями. Вся семья прильнула к окну и увидела, что Саварис схватил за шиворот Шаабана и орет:
— Что тебя сюда занесло, сукин сын?
Юноша пытался высвободиться, но футувва крепко держал его левой рукой за горло, а правой бил по лицу и по голове. Касема охватил неудержимый гнев. Не обращая внимания на мольбы Камар, удерживавшей его, он бросился к двери. Не прошло и минуты, как Касем, уже стоя перед Саварисом, бесстрашно потребовал:
— Оставь его, муаллим!
Футувва, продолжая избивать свою жертву, огрызнулся:
— Пошел вон, если не хочешь, чтоб я и тебя отделал. Касем крепко схватил Савариса за руку.
— Я не позволю тебе убить его!
Саварис опустил Шаабана, и тот упал без чувств на землю. Схватив корзину с землей, которую несла на голове проходившая мимо женщина, футувва надел ее на голову Касему. Хасан хотел было бросится на помощь другу, но оказавшийся рядом с ним Закария обхватил сына обеими руками и удержал его. Касему удалось снять с себя корзину, все лицо его было в земле, он чуть не задохнулся. Земля засыпала его одежду. Закричала Камар, а за ней Сакина. Прибежал Увейс, из соседних домов повыскакивали мужчины, женщины и дети. Поднялся страшный шум. Закария по-прежнему сжимал руку сына и умоляюще смотрел на него. Увейс подошел к Саварису и сказал:
— Прости его ради меня, муаллим! Многие поддержали его:
— Аллах велел прощать, муаллим!
— Это — родственник, тот — заступник, — злобно ворчал Саварис, — а я по их милости из футуввы превратился в бабу!
— Боже сохрани, муаллим! — воскликнул Закария. — Ты наш господин и краса всех мужчин!
Саварис направился в кофейню, а люди подняли Шаабана и стали приводить его в чувство. Хасан кинулся помочь Касему отряхнуться от пыли, и все после ухода Савариса выражали Касему свое сочувствие.
79
Вечером того же дня в одном из жилищ в квартале бродяг запричитали, заголосили женщины, оплакивая умершего. Касем высунулся из окна и спросил у торговца семечками, что произошло.
— Шаабан умер, долгие тебе лета, — услышал он в ответ. Пораженный в самое сердце, Касем поспешил к дому Шаабана. Во дворе уже собрались жильцы с нижних этажей. Опечаленные случившимся, они обменивались соболезнованиями и выражали свое негодование. На верхних этажах эхом отдавались голоса других собравшихся там людей. Какая-то женщина сказала: