Страница 3 из 15
Загасив спичку, пока она не обожгла мне руку, я сказал Тому:
— Можем вернуться назад, а можем пойти по этому туннелю.
Том посмотрела налево, увидела толстые твердые стебли ежевики, а перед нами тоже они стояли стеной.
— Назад возвращаться я не хочу из-за того, что там было. И по туннелю тоже не хочу. Мы там будем, как крысы в трубе.
Может, то, что было сзади, знало, что загонит нас сюда, и ждет нас на другом конце этой ежевичной западни, как папа нам читал про этого — помнишь? Который был наполовину человек, а наполовину корова.
— Наполовину человек, наполовину бык, — поправил я. — Минотавр.
— Ага, минотварь. Может, он там и ждет, Гарри.
Я, конечно, тоже об этом подумал.
— Я думаю, надо идти в туннель. Тогда он ни с одной стороны не сможет к нам подступиться. Ему придется нападать спереди или сзади.
— А других туннелей здесь быть не может?
Об этом я не подумал. Такие просеки могут быть прорезаны в любом месте.
— У меня ружье, — сказал я. — Если сможешь толкать тележку, Тоби нас вроде будет сторожить. Даст знать, если кто-нибудь приблизится. А если что-то на нас бросится, я его развалю пополам.
— Мне ни один твой выбор не нравится.
Я взял ружье, закрыл его и взвел курок. Том взялась за рукояти тачки. Я пошел вперед, Том за мной.
Запах роз одурял. От него кружилась голова. Кое-где торчали плети с колючками, невидимые в темноте. Они рвали мою старую рубашку, царапали мне лицо и руки. Я слышал, как ругается себе под нос Том, когда ее царапают колючки. Меня радовало, что Тоби молчит — это до некоторой степени успокаивало.
Туннель в ежевике вел нас довольно долго, потом я услышал шум, туннель стал шире, и мы вышли на берег ревущего Сабина. Среди нависших деревьев появились просветы, лунный свет стал ярче и освещал все желто и густо, как цвет скисшего молока. Что там нас преследовало — не было ни видно, ни слышно.
Я минуту смотрел на луну, потом повернулся к реке.
— Мы сбились с дороги, — сказал я. — Но теперь я знаю, как быть дальше. Можно пройти по реке, но она сильно петляет, а я думаю, тут недалеко от висячего моста. Мы его перейдем, выйдем на главную дорогу, а по ней вернемся домой.
— Висячий мост?
— Ну да, — сказал я.
— Как думаешь, мама с папой волнуются? — спросила Том.
— Это можешь не сомневаться. Дай Бог, чтобы они так обрадовались белкам, как я рассчитываю.
— А как будет с Тоби?
— Поживем — увидим.
Берег круто спускался к воде, и вдоль самого уреза шла едва заметная тропа.
— Так я думаю, надо будет снести Тоби и потом скатить тачку. Ты будешь ее толкать, а я пойду впереди и придержу ее снизу.
Я осторожно поднял Тоби, который жалобно взвизгнул, а Том, покачнувшись вперед, толкнула тачку. Тачка, белки, ружье и лопата перевалились через край и упали возле ручья.
— Черт тебя побери, Том!
— Я не виноватая! — пискнула она. — Она у меня вырвалась! Я маме скажу, что ты ругался!
— Только попробуй, я с тебя шкуру спущу. И ты сама всю дорогу ругалась.
Я отдал Тоби Тому подержать, пока я спущусь, найду опору для ног, и тогда она мне его передаст.
Соскользнув с обрыва, я оказался возле большого дуба у самой воды. Стебли ежевики спускались к воде и охватывали дерево. Меня пронесло мимо дерева, я выставил руку, чтобы удержаться, и тут же ее отдернул. Я коснулся не ствола дерева, даже не колючек, а чего-то мягкого.
Поглядев, я увидел в лозах ежевики серую кашу, и светившая через реку луна падала на лицо — или на то, что было лицом, а сейчас больше походило на маску повешенного, распухшее и круглое с черными дырами глазниц. Пучок волос на голове казался клоком темной овечьей шерсти, а тело было распухшим, изломанным и без одежды. Женщина.
Я видал пару игральных карт с голыми женщинами, которые показывал Джейк Стерлинг. У него всегда что-нибудь такое было, поскольку его отец был коммивояжером и торговал не только нюхательным табаком, но и тем, что называл «сопутствующий товар».
Но это было не похоже на те открытки. Те меня волновали каким-то непонятным образом, но радостно и приятно. А это меня взволновало очень понятным образом. Страхом и ужасом.
Ее груди лопнули, как гнилые дыни на солнце. Ежевичные стебли опутали распухшее тело, и кожа была серой, как сигарный пепел. Ноги ее не касались земли. Она была привязана к дереву стеблями ежевики. В лунном свете она была как жирная колдунья, привязанная колючей проволокой к массивному столбу в ожидании костра.
— Боже мой! — сказал я.
— А ты опять ругаешься, — заметила Том.
Я чуть поднялся по обрыву, взял Тоби у Тома, положил его на мягкую землю возле воды и еще раз посмотрел на тело. Том слезла вниз и увидела то, что видел я.
— Это Козлоног? — спросила она.
— Нет, — ответил я. — Это мертвая женщина.
— Она совсем без одежды.
— Том, не смотри на нее.
— Не могу.
— Надо добраться домой и сказать папе.
— Зажги спичку, Гарри. Надо рассмотреть.
Я обдумал это и полез в карман.
— У меня только одна осталась.
— Все равно зажги.
Я зажег спичку и поднял повыше. Пламя заметалось, когда у меня задрожала рука. Подойдя поближе, я всмотрелся. Было еще ужаснее, чем без света.
— Кажется, это цветная женщина, — сказал я.
Спичка погасла. Я поставил тачку на тропу, вытряхнул грязь из дула ружья, положил его, белок и Тоби обратно в тачку. Лопату я найти не смог и решил, что она упала в реку. Это мне дорого обойдется.
— Надо идти, — сказал я.
Том стояла на берегу, пялясь на тело. Не могла глаз оторвать.
— Идем, тебе говорят!
Том оторвалась от зрелища. Мы шли вдоль берега, я толкал эту тачку изо всех своих сил, увязая в мягкой земле, пока не понял, что больше не могу. Тогда я связал ноги белок веревкой, которая нашлась у Тома, и обвязал себе вокруг пояса.
— Том, ты понесешь ружье, а я понесу Тоби.
Том взяла ружье, я подобрал Тоби, и мы двинулись к висячему мосту, где, по слухам, и жил Козлоног.
Мы с друзьями обычно держались подальше от висячего моста — все мы, кроме Джейка. Джейк ничего не боялся. Ну, надо сказать, ума у него было маловато, чтобы чего-то бояться. Что он, что его старик — отрежь им головы, они не стали бы намного глупее.
Джейк говорил, что все рассказы насчет висячего моста придумали родители, чтобы мы туда не лезли, потому что там опасно. Может быть, это было правдой.
Мост представлял собой несколько тросов, перекинутых через Сабин с берега на берег на высоком месте. К тросам крепились ржавыми металлическими зажимами и гнилыми веревками длинные доски перекладин. Не знаю, кто его строил, и, быть может, когда-то это был отличный мост, но теперь многих досок недоставало, а другие сгнили и потрескались, а тросы были закреплены на высоких берегах ржавыми рельсами, глубоко вкопанными в землю. Местами, там, где вода подмывала берег, рельсы выглядывали из земли. Пройдет достаточно времени, и весь мост рухнет в реку.
Когда дул ветер, мост качался, а в сильный ветер это было что-то. Я его переходил только один раз, днем, в полном безветрии, и то было достаточно страшно. На каждом шаге он пружинил, угрожая сбросить тебя в воду. Доски трещали и стонали, как от боли. Иногда отделялся кусок гнилого дерева и падал в воду. Надо только еще добавить, что внизу было глубоко, течение здесь ускорялось, потом разбивалось о камни и падало с уступов в широкую и глубокую воду.
И вот мы стоим здесь ночью, смотрим на длинный мост, думаем про Козлонога, про найденное нами тело, про Тоби, про то, — что уже поздно и что родители волнуются.
— Надо переходить, Гарри? — спросила Том.
— Ага, — ответил я. — Думаю, да. Я пойду вперед, а ты смотри, куда я шагаю. Если доска меня выдержит, должна выдержать и тебя.
Мост поскрипывал сквозь рев реки, покачиваясь на тросах как змея, переползающая через высокую траву.