Страница 99 из 113
«Она часть меня, а я… часть нее», – лениво подумала Лика, «просыпаясь», материализуясь, возникая из сладкого небытия в комфортном, но все-таки вещном мире.
– Ты страшный человек, Макс, – сказала она и услышала в своем голосе знаменитое норовское мурлыканье сытой и довольной жизнью кошки. Но не той домашней кошечки, которая только притворяется хищником, а сильного и по-настоящему опасного охотника, каким является барс. – Ты чудовище, Макс. Я чудовище, и ты чудовище. Мы разные чудовища, но я тебя люблю.
– Нет, милая, это я тебя люблю, – сказал над ее ухом Макс. Он умел говорить даже банальности так, что она сразу и безоговорочно верила каждому его слову. Тем более что она знала наверняка, эти его слова – правда. Все, кроме первого, потому что ни один мужчина – и Макс тут не исключение, хотя он и исключительный мужчина во всех других отношениях – так вот, ни один мужчина не может любить так, как любит женщина. А так любить, как любит она, не может вообще никто.
– Стыдись, Макс, ты говоришь с королевой! – сказала она и счастливо засмеялась. – А королева остается королевой даже нагишом.
– Нагишом ты даже больше королева, чем в коронационном платье. Но! – Его ладонь ласково коснулась ее груди. – Но…
– Моя грудь маловата для твоей ладони? – прыснула Лика.
– Но, ваше величество, – как ни в чем не бывало продолжил он, опуская между тем руку ей на живот. – Если вы настаиваете, я готов на компромисс.
– Макс!
– Компромисс…
– Остановитесь, сударь! Ваши векселя могут оказаться…
– Мои векселя? – Его голос набрал мощь, а рука сместилась еще ниже.
– Верю! – потрясение призналась Лика, почувствовавшая, что его… что он всегда знает, что говорит.
«Но это в последний раз, – решила она. – Пока я не поужинаю, не позавтракаю и не пообедаю, ничего больше!»
Она взлетела над ним в вихре брызг («Сейчас ты узнаешь, Макс, на что способен влюбленный барс! Сейчас ты узнаешь!»), развернулась в воздухе и упала снова к нему на колени, охватывая его торс ногами и сжимая ладонями его могучие плечи.
– Ты сам этого хотел! – выдохнула она, заглядывая в его потрясающие серые глаза. – Сейчас мы узнаем, из какого теста выпечен наш жемчужный Ё!
Она отпустила Маску и одним невероятно легким движением впустила его в себя. Такого безумства они не знали никогда. Просто потому, что Маска если и участвовала в их играх, то только – и всегда – как доброжелательный друг, но никогда не была полноправным участником. А сейчас… Сейчас Ликина страсть кипела в холодном и разрушительном Зазеркалье времени внутри времени, и это, несмотря на все ее опасения, была вовсе не чужая, заемная страсть. И наслаждение не было краденым. И блаженство было ее собственным, и ничьим больше. Оказалось, что возможно быть хозяином положения – «Хозяйкой!» – и при этом не потерять ничего из того, что могла ей дать близость с ее Максом. И Макс! Она видела – и глазами, и своим не человеческим видением – он с ней, он переживает то же, что и она, он чувствует, взлетает и падает вместе с ней, потому что они одно. Сейчас, в эти волшебные мгновения, они одно целое, как и тогда, в страшный миг прощания, когда она думала, что обнимает его сквозь время и пространство в последний раз. Одно. Целое.
– Сейчас я вызову слуг, и мы будем обедать, – сказала она непререкаемым тоном, когда все закончилось. – Если я не пообедаю, – добавила она извиняющимся тоном, – я начну есть себя… или тебя.
Она рассмеялась, и он засмеялся вместе с ней.
– Тогда зови слуг, – решительно заявил он, поднимаясь на ноги. Вода стекала по его великолепному телу и сверкала в лучах ярких ламп.
Она тоже поднялась, на секунду задержалась рядом с ним, любуясь двойным отражением в стенном зеркале, усмехнулась, встретив там пьяный и ликующий взгляд своих ошалевших от счастья глаз, и решительно переступила через край ванны. Первым делом она нажала клавишу вызова слуг на дистанционном пульте, и только потом, наугад выхватив из стенного шкафа первый попавшийся под руку халат, набросила его на себя.
– Твоего размера у меня ничего нет, – сказала она, в тревоге изучая содержимое шкафа.
– Не страшно, – возразил, подходя к ней, Макс. – У тебя есть простыни. Я сооружу себе тогу.
Он взял с полки одну из махровых простыней и в несколько движений одел себя в некое подобие римской тоги.
– Вполне, – улыбнулась Лика, открывая дверь и выходя навстречу ночным служанкам.
– Я хочу есть, – сказала она возникшим перед ней девушкам. – Мы хотим есть. Накройте в столовой и разожгите камин. Быстро!
И добавила уже в спину убегающим служанкам:
– Разбудите повара, я хочу горячего мяса.
– Они не гегх, – задумчиво произнес Макс, появляясь в спальне. – И не…
– Они украинки, – объяснила Лика. – Но с ними занимались мои люди… И потом… Ты не поверишь, но «Пленитель Душ» может творить настоящие чудеса.
– «Пленитель Душ»? – Макс подошел к креслу, на котором валялись наспех сброшенные сюда еще вечером его вещи, и достал из кармана куртки пачку сигарет. – Значит, он все-таки уцелел.
Он покачал головой, и достав из пачки сигарету, закурил.
– Последний раз он упоминался в связи со сражением на Легатовых полях, – ответил он на вопрос, вспыхнувший в глазах Лики.
– Я видела, – тихо сказала она. – Я была там, Макс.
И она начала рассказывать о своем путешествии за Край Ночи. Конечно, она не могла ему рассказать все, и потому, что многое было невозможно облечь в слова, и потому еще, что некоторые воспоминания могли принадлежать только ей. А еще там, в ее путешествии, было много такого, что и сама она еще не полностью поняла и осмыслила. Да и в любом случае, чтобы рассказать все, и целого дня было бы мало, и двух дней, и трех тоже. Об этом им еще предстояло много и подробно говорить, обсуждать и думать, но сейчас она спешила рассказать главное. Главное для нее, главное для него, главное для них всех. Она пожалела было, что здесь нет Феди, но потом поняла, что это не страшно и даже хорошо. Во-первых, потому что все основное ему наверняка расскажет Вика – или уже рассказала, – а во-вторых, потому что сейчас она говорила с Максом, и ее рассказ был поэтому очень личным, интимным, можно сказать. Так говорить при Феде она бы не смогла.
Лика говорила, а Макс слушал. Он умел замечательно слушать, ее Макс. Он слушал, не перебивая и не мешая ей, лишь изредка, только когда это действительно было необходимо, задавая уточняющие вопросы или вставляя свои короткие реплики. Он слушал, и выражение его лица, любовь, которую он не скрывал, и деятельное участие, которое светилось в его глазах, все это помогала ей рассказывать о таком, что и словами-то передать было сложно. Она прервалась только тогда, когда служанки пригласили их за стол, но не прекращала говорить и за столом, автоматически поглощая пищу, вкуса которой она сейчас не ощущала. Она ела, потому что хотела есть. Она что-то пила, потому что Макс наливал что-то в ее бокал. Но занята она была только своим рассказом. Удивительно! Ведь она уже рассказывала об этом и Вике, и Йфф, и даже Ё – но так, как она рассказывала это Максу, она не рассказывала об этом еще никому. И дело тут было не в дозировании информации, а в том, что сейчас, с Максом, она заново переживала весь свой страшный и прекрасный квест сквозь Другую Сторону Ночи. Вот это и было главным в ее рассказе. Неповторимая близость рассказчика и слушателя. Открытость, невозможная ни с кем другим. Откровенность, возможная только в присутствии любви. Такой любви и такого доверия.
– Значит, он погиб, как мужчина, – сказал Макс, кладя зажженную сигарету в пепельницу. Он взял со стола бутылку и разлил коньяк. Вид при этом у него был… задумчивый? Наверное, так.
– Выпьем за Вашума, – предложил он, поднимая бокал. – Пусть Добрые Духи не оставят его на Посмертных Полях.
«Спасибо, Макс. Ты… Ты очень добр ко мне и к нему тоже». Она подняла свой бокал, посмотрела Максу в глаза и выпила. Сразу и до дна, сколько там ни было.