Страница 121 из 141
После еще одной консультации с Пекином Сталин, как отмечал Д. А. Волкогонов, 9 февраля 1950 года разрешает начать подготовку широкомасштабной операции на Корейском полуострове, одобрив, таким образом, намерение Пхеньяна военным путем «объединить» родину. Эта дата фактически является официальным началом подготовки КНДР к наступательной войне с целью насильственного воссоединения двух государств. Активизируются поставки из СССР в Северную Корею танков, артиллерии, стрелкового вооружения, боеприпасов, медикаментов, нефти. Одновременно Сталин, как явствует из его переписки, хотел бы получить оттуда свинец, серебро, золото. Ким Ир Сен с готовностью сообщает, что «КНДР поставит в 1950 году в Советский Союз
моноцитового концентрата — 15 ООО тонн серебра — 40 тонн». [374]
Дается согласие и на поставку значительного количества золота, взамен же запрашиваются крупные партии техники и оружия из СССР. Сталин благодарит за готовность к поставкам стратегического сырья и материалов и обещает полностью выполнить заявки Ким Ир Сена в военной области.
А тем временем подготовка к боевым действиям шла полным ходом: в КНДР поступали военная техника, снаряжение, оружие. В штабе корейской армии с участием советских советников велась в глубокой тайне разработка плана широкомасштабной операции. Шло ускоренное формирование нескольких новых корейских соединений. Мир еще не знает, что скоро он станет свидетелем одной из самых кровопролитных локальных войн XX века.
По всем имеющимся данным, продолжает Д. А. Волкогонов, в начале апреля 1950 года Ким Ир Сен еще раз, теперь тайно, посетил Москву, где имел встречу со Сталиным. Стенограммы беседы и другие документы обнаружить не удалось. Однако еще 30 января, за два месяца до апрельской встречи, Сталин дал согласие на приезд Ким Ир Сена. Об этом есть документальное свидетельство. Затем в ряде последующих (после встречи в апреле) шифровок есть ссылки на договоренности, достигнутые во время ЛИЧНЫХ бесед «в начале 1950 года». [375]
Когда подготовка была в разгаре, Сталин решил еще раз посоветоваться с Пекином, отмечал Д. А. Волкогонов. Будучи чрезвычайно осторожным политиком, он все свои особые депеши шлет, подписываясь, как и в годы войны, вымышленными именами. Так, в переписке с Мао Цзэдуном, с Тольятти и некоторыми другими лицами Сталин стал «Филипповым». В мае 1950 года 14-го числа Сталин продиктовал Поскребышеву:
«Особая. Для Мао Цзе Дуна.
Тов. Мао Цзе Дун!
В беседе с корейскими товарищами Филиппов и его друзья высказали мнение, что в силу изменившейся международной обстановки они согласны с предложением корейцев приступить к объединению. При этом было оговорено, что вопрос должен быть решен окончательно китайскими и корейскими товарищами совместно, а в случае несогласия китайских товарищей решение вопроса должно быть отложено до нового обсуждения. Подробности беседы могут рассказать Вам корейские товарищи...
Филиппов». [376]
Типично сталинский стиль, отмечает далее Д. А. Волкогонов: в телеграмме, подписанной «Филипповым», говорится, что «в беседе с корейскими товарищами Филиппов»... Сталин осторожен; по сути, уже несколько раз давший согласие на военное «объединение» Кореи, он все время оставляет «запасной предохранитель», который бы мог, в случае особых обстоятельств, задержать или даже отменить одобренную операцию.
В Пекине быстро согласились со Сталиным, писал Д. А. Волкогонов, вероятно на основании архивных материалов. Подготовка к операции стала вестись форсированно, и уже 30 мая Штыков докладывал в Москву, что Ким Ир Сен сообщил, что начальник генерального штаба закончил разработку принципиального оперативного решения (вместе с советским советником Васильевым) на наступление. Он, Ким Ир Сен, его одобрил. Организационная подготовка заканчивается к 1 июня. Из 10 дивизий 7 готовы для наступательных действий. В июле начнутся дожди. «Мне генералы Васильев и Постников доложили, что тогда потребуется больше времени на сосредоточение. Генштаб предлагает начать в конце июня». Штыков сообщал, что для маскировки северокорейцы намерены «от имени Отечественного фронта предложить южанам мирное объединение страны».
МОЕ МНЕНИЕ. (Сталин, читая, подчеркнул эти два слова.) «Поскольку Ким Ир Сен настроен начать операцию в конце июня, а к этому времени подготовку войск можно закончить, следовательно, можно согласиться с этим сроком. Корейцы просят бензин и медикаменты. Прошу срочных указаний». [377]
Сталин собственноручно написал на телеграмме: «Инстанция одобряет Ваши предложения. Получение медикаментов и нефти будет ускорено». Подумав, советский лидер, все еще «маскируясь», поставил подпись: «Громыко». Отчеркнув жирной чертой текст, внизу приписал для исполнителей:
«Сообщено т. Громыко для передачи т. Штыкову». [378]
В этом государстве для поддержания режима чрезвычайной секретности, подчеркивал Д. А. Волкогонов, вожди могли подписываться не только вымышленными фамилиями, но и именами своих подчиненных. К слову, А. А. Громыко работал тогда первым заместителем Вышинского.
Сталин очень не хотел, чтобы американцы уличили его в прямом участии в подготовке войны, хотя это сделать было не просто. Буквально накануне начала боевых действий совпосол в Пхеньяне шлет еще одну депешу непосредственно вождю.
«Вне очереди. Особая.
Тов. Сталину.
Ким Ир Сен просил передать: для наступления и десанта нужны корабли. Два корабля прибыли, но экипажи не успели подготовить. Просит десять советских советников использовать на кораблях. Считаю, просьбу удовлетворить надо.
20 июня 1950 г.
Штыков». [379]
Ответ пришел быстро: «Ваше предложение отклоняется. Это дает повод для вмешательства. Громыко. 22-VI-50». Сталин лично дирижировал разворачивающимися событиями. Кроме полученных телеграмм из Пхеньяна, ему несколько раз докладывал о ходе подготовки к «объединению» начальник Генерального штаба Советской армии.
Радио Пхеньяна на рассвете 25 июня передало давно подготовленное сообщение: «Сегодня рано утром войска марионеточного правительства Южной Кореи начали внезапное наступление на территорию Северной Кореи по линии 38-й параллели. Противник вторгся на глубину от одного до двух километров»...
Сталинский сценарий соблюдался строго. Помните его «хитрые» указания Ким Ир Сену: «Наступать на юг не надо; но в случае наступления армии Ли Сын Мана на север страны, тогда можно переходить в контрнаступление на юг Кореи»...
Однако Совет Безопасности, собравшийся на свое 473-е заседание 25 июня 1950 года, безошибочно констатировал «вооруженное нападение на Корейскую Республику войск Северной Кореи».
С началом боевых действий, когда северокорейцы вторглись в Южную Корею, Ким Ир Сен вновь попросил направить советских советников непосредственно в части, ведущие бои на передовой. Штыков в разговоре с корейским вождем пообещал, что уговорит Москву согласиться. Но тут же последовал жесткий окрик из Кремля. Стиль — сталинский.
«Пхеньян. Совпосол.
Как видно, Вы ведете себя неправильно, так как пообещали корейцам дать советников, а нас не спросили. Вам нужно помнить, что Вы являетесь представителем СССР, а не Кореи.
Пусть наши советники пойдут в штаб фронта и в армейские группы в гражданской форме в качестве корреспондентов «Правды» в требуемом количестве. Вы будете лично отвечать перед советским правительством за то, чтобы они не попали в плен.
Фын Си». [380]
Впервые Сталин в шифрованном сообщении подписывается загадочным китайским именем Фын Си. Но, как показывает опыт истории, истину нельзя обречь на пожизненное заключение. Рано или поздно тайное становится очевидным, общедоступным. Так и теперь, прочтя эту книгу, читатели могут добавить к длинному списку сталинских псевдонимов восточное Фын Си. [381] (Возможно, что этот псевдоним родился, отражая мысль Сталина о том, что корейская война — это не его авантюра, а стратагема вождей КНР и КНДР. — Ю. Г.)
Д. А. Волкогонов далее отмечает, что уже после того, как северокорейцы в первые же дни войны взяли Сеул и казалось, что общий успех рядом, одно усилие — и обещание Ким Ир Сена сбудется, Сталин не разрешил генералу Васильеву переехать в захваченный город, чтобы помогать военному руководству управлять войсками из непосредственной близости фронту. Фын Си очень не хотел, чтобы США, ООН, мировое общественное мнение уличили его в прямом участии. Хотя уже тогда ни у кого не оставалось сомнений в степени и характере причастности Москвы к этой войне. Для Сталина же важно было поддержать версию не только об «оборонительном» характере войны для Северной Кореи, но и о чисто «техническом» участии в ней Советского Союза. Во всяком случае, его соотечественники из СССР были в этом уверены долгие десятилетия.