Блеск и будни

— Элтон, ты прав, — сказала Сара через четверть часа, подавая на кухне старому рабу чашку кофе. На втором этаже не прекращались истерические вопли Элли Мэй, соперничая по громкости с шумом дождя. — Месть надо оставить на усмотрение Господа. Всевышний отомстил этой семье лучше, чем смогла бы сделать это я.

Старик горестно покачал головой.

— Господу виднее, — произнес он. — Но мне очень жалко мисс Шарлотту. И бедная мисс Элли Мэй, как бы она не сошла с ума.

Сара ничего не помнила, кроме искромсанного тела своего сына Такера, которое вывалилось из той бочки смерти с гвоздями.

Обозрение, напечатанное в ведущей французской газете «Ла Пресс», написанное музыкальным критиком, выступавшим под псевдонимом Сальери, было датировано третьим января 1863 года:

Вчера вечером в зале «Плейель» произошло сенсационное событие. Американец по имени Гавриил Кавана дал сольный концерт на фортепьяно. Необычайность события носила двоякий характер. Во-первых, месье Кавана только двенадцать лет, и хотя музыкальная общественность быстро привыкает к поразительно одаренным вундеркиндам, все равно вызывает благоговейный трепет, когда мальчик раскатисто исполняет сонату без малейшей ошибки. Во-вторых, сам факт, что мистер Кавана американец, первый виртуоз с дальних берегов, которого Париж услышал со времени концерта ослепительного Луиса Моро Готтчока. Возможно, пришло время для нас, жителей Старого Света, начать пересматривать свое отношение к уровню культуры в Новом свете. Возможно, в Америке можно увидеть больше, чем индейцы, томагавки и рабство.

Это подводит нас к третьему и, возможно, самому поразительному аспекту вчерашнего концерта. Мальчик, то есть мистер Кавана, негр, сын раба. Это породило много толков в Париже. Этот факт, а также то, что его спонсором выступил Франц Лист, вызвали такой интерес, что зал оказался переполненным. Перед тем как мистер Кавана появился на сцене, среди публики раздавались вульгарные подтрунивания. Продета ли в его носу кость? Будет ли он пританцовывать, как дикарь? Будет ли он жевать бананы? Но когда подросток вышел на сцену, шутников заставили замолчать. Он не только не походил на африканского дикаря, но был удивительно красив и держал себя с достоинством. Он сел за рояль и сразу, уверенно начал зажигательно исполнять первое скерцо Шопена в cu-миноре. Такого исполнения раньше я не имел удовольствия слышать. С первых чарующих аккордов до возбуждающего открытия темы — что нередко смазывается менее умелыми музыкантами — подросток продемонстрировал мастерство владения клавиатурой и просто всех ошеломил. Но самое удивительное заключалось в утонченности его исполнения. В части ажитато мистер Кавана вместо того, чтобы лихорадочно стучать по клавишам, как мы привыкли слышать, играл хотя и с поразительной быстротой, но с чрезвычайной элегантной мягкостью. Мистер Кавана создавал своим исполнением такие музыкальные ощущения, которые раньше мне не встречались. Пленительный раздел си-мажор мотто пью ленто оказался божественным, настоящим шоколадным муссом. Потом возвращение к главной теме, варварский деревенский галоп коды с визгливыми диссонансами, действующими на барабанные перепонки, и, наконец, финальный порыв на клавиатуре в хроматической гамме. Заключительные аккорды подняли всю аудиторию на ноги. Зал заполнили приветственные возгласы, как будто люди почувствовали, что родилось чудо.

Но все это еще была присказка к настоящей музыкальной сказке. Мистер Кавана опять сел на скамеечку, чтобы сыграть очаровательную интерпретацию Листом темы «Фауста» композитора Гуно. Он легко преодолел необычайные технические трудности этого бравурного произведения, чем окончательно развеял остававшиеся сомнения в его мастерском владении клавиатурой. Затем, после небольшого перерыва, он опять возвратился на сцену, чтобы исполнить сонату Бетховена. И если я заметил некоторые недостатки, свойственные юности — в его интерпретации чувствовалось отсутствие зрелости, — все равно, можно только с уважением относиться к его отваге, когда он обратился к такому трудному шедевру.

В завершение этого обзора приходится писать стандартные фразы о том, что произошло. Аудитория просто сошла с ума. И неловко даже упоминать об этом, но многие женщины в зале учинили бешеную вакханалию — визжали и даже падали в обморок на руки своим кавалерам. Престарелая салонная пианистка, принцесса Белгиойозо, которая несколько лет назад сумела собрать на своем вечере шесть выдающихся пианистов Европы, вбежала на сцену и бесстыдно бросилась к ногам мистера Кавана с криком «Грандиозно! Величественно! Вы божественны!» Ее примеру последовали другие представительницы женского пола, и вскоре сцена заполнилась женщинами, которые хватались за одежду и за самого подростка, пока изумленный мистер Кавана не убежал от них с разорванным фраком и чуть не сорванной с него рубашкой. Таким манером жаждущий знаменитостей Париж создал себе нового кумира. Конечно, обаяние мальчика частично объясняется его африканским происхождением: Франция заинтригована своей новой империей на черном континенте. Его удивительно привлекательная внешность также частично объясняет его возбуждающее воздействие на женщин в этот вечер.

Но было бы печально, если бы это затмило самое главное и замечательное — появление подлинно великого музыкального таланта. Даже если бы цвет его кожи был зеленый, то мне как критику все равно приятно сказать, повторяя слова герра Шумана на приеме в честь дебюта Шопена много лет назад: «Снимите шляпы, джентльмены, перед вами гений!»

Сальери.

Молодой солдат Конфедерации стоял под дождем и мочился на могилу брата.

— Зах! — взвизгнул Пинеас Уитни, торопливо выходя из задней двери дома на плантации «Феарвью», держа в руке зонтик. — Что ты делаешь, черт возьми?

— А как вы думаете, что я делаю, генерал? Писаю на могилу Клейтона, на могилу убийцы и предателя, и не собираюсь скрывать этого.

Зах застегнул ширинку своих серых брюк. Зонтика у него не было, и дождевая вода, стекавшая по его лицу, смешивалась со слезами.

Пинеас, тоже одетый в военную форму, положил руку на плечо юноши.

— Понимаю твои чувства, Зах, — заметил он, посмотрев на могилу дочери, похороненной рядом. Клейтон и Шарлотта были погребены на семейном участке. Тело Дулси отправили на плантацию «Эльвира» для похорон на негритянском кладбище для рабов, так как даже смерть не могла соединить эти две расы.

— Я любил его, генерал, — сказал Зах, глаза которого покраснели. — Он был лучшим из всех братьев на свете. — Но потом, когда он обратился… — Он поднес руку к глазам. — Проклятье, янки и без этого твари, но когда они твоего собственного брата… — Он отнял руку от глаз и посмотрел на Пинеаса. — Это янки посеяли семена сомнений в его голове, когда он учился в Принстоне. Эти проклятые аболиционисты!

— Мы должны продолжать борьбу, Зах. Мы должны драться независимо ни от чего.

— Поверьте мне, сэр, обо мне вы можете не волноваться. Я до смерти буду ненавидеть этих влюбленных в негров янки.

— Ты крепок духом, сын. Пока у нас есть такие люди, как ты, наше славное дело никогда не погибнет. Никогда.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Проработав только один день на фабрике «Белладон Текстайлз» в Мэндевиле, Адам стал поражаться выносливости детей, которые работали на хлопковых веретенах. Четырнадцать часов работы вымотали его самого, а ведь он был в расцвете сил. Как могли выдержать четырнадцать часов семилетние дети, имея всего получасовой перерыв на обед из овсяной каши и куска черствого хлеба, и не свалиться с ног, просто невероятно. Он узнал, что у многих сильно распухли колени потому, что они много часов проводили на ногах, и все это ради жалкой заработной платы в два шиллинга и шесть пенсов в неделю.

Фабрика управлялась с помощью террора и надзирателей, как и на плантациях американского Юга, командовали надсмотрщики, применяя грубую силу. В свой первый рабочий день Адам увидел Тима, хлипкого мальчика одиннадцати лет, которого жестоко избил Клифф Буртон за то, что он задремал на рабочем месте. Адам с ужасом наблюдал, как надзиратель отхлестал сыромятной кожаной плетью спину и плечи мальчика, но, не ограничившись этим, повесил на шею паренька до конца рабочего дня груз в двадцать фунтов. Адама бесило, что он не мог остановить надзирателя, так как знал, что его просто тут же уволят, в то время как он не все еще разведал. Скоро он поможет не только этому мальчику, но и другим детям.