Блеск и будни

Некоторое время он смотрел на нее молча. Потом рассмеялся, сначала тихо, а потом захохотал. Наконец вынул из кармана белый платок и вытер глаза.

— Ах, моя дорогая леди Понтефракт, — выдохнул он с присвистом, — вы мне очень нравитесь… чрезвычайно.

— Пожалуйста, мистер Дизраэли, называйте меня Сибил.

— А вы, дорогая Сибил, должны называть меня Диззи.

— Должен огорчить тебя, сынок, — сказал хирург. — Твоя бедренная кость раскрошена пулей, и если мы не отнимем эту ногу как можно скорее, то начнется гангрена.

Клейтон лежал на дощатом лежаке в переполненном больничном шатре, который был поставлен конфедератами рядом с полем сражения недалеко от Манассаса. Его тошнило от духоты и вони даже несмотря на нестерпимую боль в ноге.

— Нет, — прошептал он. — Пожалуйста, док, только не ногу…

— У нас нет выбора, сынок. Отнесите его в операционную палатку, — приказал он своему ассистенту. — Дайте ему виски, пусть напьется. Ампутацию проведем через час.

— Слушаюсь.

Доктор подошел к следующему раненому, а его ассистент дал знак двум санитарам, чтобы они подошли. Клейтон, всхлипывая, уставился на свое левое бедро, раздувшееся и побагровевшее.

— О, Господи, — пробормотал он. — Я останусь калекой… О, Господи, что скажет Шарлотта?

Он откинулся на спину, содрогаясь при мысли о муках ада, через которые ему предстояло пройти. Санитары положили его на носилки, он завопил от боли. Потом его вынесли наружу, под жаркие лучи солнца.

Он охотился в лесах Виргинии со своей собакой Трит, с отцом и с сенатором Уитни. Ему было десять лет. Выдался прохладный осенний день, листья как будто облило желтой и красной краской. Он увидел оленя и вскинул к плечу ружье. Отец с сенатором Уитни обсуждали цены на рабов, но вдруг замолкли и стали смотреть, как Клейтон целится. Он выстрелил.

— Хороший выстрел, мальчик! — воскликнул его отец.

Клейтона распирала гордость, он бросился к сраженному оленю.

— Держите его, — скомандовал доктор.

— Пожалуйста… пожалуйста, не делайте этого… не надо, не надо… — вопил Клейтон. — Санитары крепко надавили на его руки, прижав его к деревянному операционному столу. Двое других прижали его колени, разведя в стороны ноги. Доктор на мгновение задержал пилу в воздухе.

— Не хочу быть калекой! Пожалуйста… О Господи…

— У нас нет выбора, сынок. Надо спасти твою жизнь. Боюсь, что тебе будет очень больно.

— Господи… О Господи…

Доктор приложил полотно пилы к его левому бедру. Зубья коснулись волосатой багровой ткани, и он начал пилить.

Брызнула кровь и вопли Клейтона постепенно замолкли, он впал в пьяное забытье.

— Шарлотта, Шарлотта, — шептал он.

Клейтон лежал на своей невесте, целовал ее нежные груди.

— О, Клейтон, как я люблю тебя, — шептала она. — Стала ли я хороша в постели?

— Да, еще как.

Это была всего лишь полуправда. Шарлотта привыкала к половой близости, хотя всей душой не отдавалась этому занятию.

Он вошел в нее. Она начала негромко стонать, он лежал на ней, его ягодицы постепенно сжимались от напряжения. Потом странная боль начала подниматься по его левой ноге. Он прекратил соитие, когда боль захлестнула все его существо. Вскрикнув, он взглянул на Шарлотту.

Она превратилась в чудовищный, оскалившийся труп.

Он проснулся и увидел прекрасную девушку с кожей цвета кофе с молоком. Он узнал ее: Дулси, девушка из заведения мисс Роуз.

— Дулси, — прошептал он.

— Это я.

— Где я нахожусь?

— На плантации «Эльвира». В самой лучшей комнате этого дома, потому что ваш тесть — сенатор Уитни. Вы в спальне миссис Лизы. Я бывало расчесывала ей здесь волосы.

Клейтон оглядел прекрасную комнату с золотистыми парчовыми занавесями на окнах. Окна были распахнуты, и в комнату врывался горячий ветерок.

— Как… как я попал сюда? — спросил Клейтон, пытаясь проникнуть во тьму, в которой он находился несколько дней. Единственное, что он мог вспомнить — это охоту с отцом и соитие с трупом.

— Вас привезли сюда после операции. Вы проспали несколько дней.

— Операции…

И вдруг на него хлынул поток воспоминаний. Пила. Боль. Вопли. Сев на кровати, он сбросил простыню. На нем была белая ситцевая ночная рубаха, которая свисала с" одного колена. Левого колена не было.

— О, нет…

Он начал поднимать ночную рубашку, потом взглянул на Дулси, которая невозмутимо смотрела на него.

— Пожалуйста, уйди, я хочу посмотреть…

— Я насмотрелась в своей жизни на голых мужиков, — спокойно возразила она. — И я уже видела вас, я ваша сестра. Я уже два раза вас мыла, голышом, как ребенка. Уже видела вашу культю.

Вздрогнув, он медленно приподнял рубашку.

— О Господи…

Его нога была отпилена чуть ниже таза, культя забинтована.

— Доктор сказал, что у вас еще могут быть дети, — подбодрила его Дулси. — Вы просто не сможете много бегать или танцевать, никаких хороводов и всего такого. Я сейчас принесу вам обед, капитан Клейтон.

Она многозначительно ему улыбнулась. Потом повернулась и вышла из спальни.

Клейтон еще раз взглянул на то место, где должна была быть левая нога. Потом опустил ночную рубашку, упал на подушку и заплакал.

— Это папа! Папа! — возбужденно пропищала Аманда, выглянув в одно из окон дома «Отрада сердца», выходящих на залив. К коттеджу как раз подъехал экипаж и из него вышел отец.

— Да, это он, — подтвердила Лиза и направилась к парадной двери, испытывая такое же возбуждение, как и ее дочь, когда приезжал Адам. Она открыла дверь. На улице было ветрено, и Адам придерживал рукой шляпу, пока шел по дорожке к дверям дома. За ним шел Ангус, кучер Лизы, и нес саквояж Адама.

— Добро пожаловать домой, дорогой мой, — улыбнулась Лиза, когда он вошел в дом и обнял ее.

— Папа! Папа! — Аманда чуть ли не оттолкнула мать, стараясь дотянуться до отца.

— А вот и мой прелестный цветочек! — смеясь, Адам подхватил ее и поцеловал.

— Что ты мне на этот раз привез из Лондона?

— Послушай-ка, мисс Аманда, ты явно проявляешь признаки стяжательства, что шокирует меня.

— Привез ли ты мне куклу или котенка?

— Я привез тебе куклу, маленькая проказница. Она в саквояже.

Ангус как раз в этот момент внес саквояж Адама.

— Ангус! — крикнула Аманда и побежала к нему. — Откройте саквояж папы — пожалуйста!

Адам покачал головой.

— Кажется, мы уже избаловали ее, — сказал он Лизе.

— Что случилось? — спросила Лиза, покоясь в объятиях Адама на кровати поздним вечером. Облачный день принес штормовую погоду, вокруг коттеджа завывал ветер, а на протяженном пляже ухал сердитый прибой.

— Ничего не случилось, — лаконично ответил он.

— О, дорогой мой, не скрывай. Я почувствовала это с момента твоего приезда. Ты чем-то обеспокоен. И не пытайся что-нибудь утаить от меня, я вижу тебя насквозь. Что стряслось?

Некоторое время он молчал. Потом вздохнул.

— Ладно, мне предложили пост в правительстве. Естественно, я отказался, но Сибил подняла такую бучу, что этот шторм может показаться весенним мелким дождичком.

Лиза села и вывернула побольше фитиль керосиновой лампы, стоявшей рядом с кроватью. Она была не глупа и поняла, что пришла серьезная неприятность.

— Какой пост в правительстве? — спросила она.

— Быть одним из представителей Короны в совете, который консультирует государственного министра по делам Индии. Этот совет был учрежден три года назад, когда Корона взяла на себя управление Индией, освободив от этого дела Ист-Индскую компанию. Лорд Пальмерстон мне льстил, был добр ко мне и сказал, что мое знание Индии будет очень ценным для лорда Кранборна, который является министром по делам Индии. Но я знаю, что все это подстроила Сибил.