Страница 40 из 113
— Ну, ночь была бурная. Она остановилась в коттедже арендатора, некоего Стрингера Макдафа. Как он рассказывает, он предложил ей переночевать в его доме. Но вскоре в коттедж заявился отец. Его предупредила местная повивальная бабка, сказав ему, что Лиза забеременела… Он сразу догадался, кто отец ребенка…
— Кто? — прервала ее Элли Мэй.
— Точно никто не знает, но я уверена, что это сделал уличный ловелас Адам Торн, который стал теперь графом Понтефрактом.
— Графом?
У Элли Мэй голова пошла кругом. Как и большинство состоятельных американцев, она питала страсть к английским титулам.
— Отец догадался, что Лиза отправилась в Понтефракт Холл, и погнался за ней. Увидев свет в окнах коттеджа, он зашел туда, чтобы спросить Стрингера Макдафа, не видел ли он Лизы. А она как раз оказалась там. Лиза бросила в отца керосиновую лампу, и он сгорел насмерть. А сама она исчезла. До сегодняшнего дня мы ничего о ней не слышали. Вы говорите, что теперь она миссис Джек Кавана? Кто он?
— Джек был одним из самых богатых плантаторов Юга США. С вашей сестрой он познакомился в Париже. Но его убил раб, который… — Элли Мэй пождала губы и взглянула на мужа.
Пинеас понизил голос:
— Говорят, хотя это не было доказано, что этот раб был любовником вашей сестры.
Леттис ахнула.
— Лиза… и раб.
— Да, скандал на всю Виргинию, — подтвердил сенатор. — К счастью, этого раба застрелили. Но ваша сестра выкупила его сына у рабовладельца в Кентукки, дала ему вольную и отправила его учиться в частную школу возле Бостона. Кроме этого, она строит новые дома для своих рабов и небольшую лечебницу для них. Она портит рабов, и другие рабовладельцы, включая и меня, по горло сыты ее чудачествами. Конечно, до сегодняшнего дня мы ничего не могли поделать с ней, разве что привлечь ее за связь с черным рабом. Но мы не хотели этого делать, боясь скомпрометировать весь слабый пол в глазах наших детей. Но если она разыскивается в Англии по обвинению в убийстве…
— Да, разыскивается, — твердо отчеканила Леттис. — Я никогда особенно не любила Лизу, но после всего, что она натворила, я совершенно не расстроюсь, если ее посадят в тюрьму. И мне наплевать, если это звучит не по-родственному! Но можно ли ее сдать властям Англии, чтобы там учинили над ней суд? Теперь она, наверное, американская гражданка, верно?
— Да, но мне кажется, что у нас с Великобританией имеется договор, по которому убийцы подпадают под выдачу, — объяснил сенатор. — Но если даже и нет такого документа, то в Вашингтоне можно все устроить. Здесь случайно оказался английский министр. Сейчас же пойду и переговорю с ним, с вашего разрешения.
Слегка поклонившись, сенатор вышел из комнаты. Он тем более хотел отделаться от Лизы, так как узнал о ее денежных переводах на Север в пользу аболиционистов.
Когда Лиза узнала, что стала одной из самых богатых вдов Америки, она обрадовалась. Она не была жадным человеком, хотя и страстно любила делать покупки, как всякая другая нормальная женщина. Но теперь она поняла также, что огромное влияние денег можно использовать на благо или во зло. Лиза решила резко изменить жизнь примерно трехсот рабов, имена, возраст, вес и цены на которых были записаны в журнале, как будто речь шла о скоте. Первое, что она сделала, доставив большое удовольствие хозяину обувного магазина в Ричмонде, — это заказала шесть сотен мужской и женской обуви различных размеров и раздала ее рабам. Рабы были поражены. Многие из них не знали даже, как надо завязывать шнурки. Потом она поручила Билли Девре съездить в Кентукки и выкупить сына Мозеса, как она и обещала. Семилетний Гавриил был здоровым, смышленым мальчиком. Билли заплатил за него восемьсот долларов, дал ему вольную, отвез его в Бостон, где определил в школу, которую открыли аболиционисты, чтобы обучать детей рабов, тайно убежавших с Юга по железной дороге или каким-нибудь другим способом. Затем она приступила к строительству. Теперь, когда Броувард провозил ее в открытом экипаже через квартал рабов, она с удовольствием поздравляла себя с тем, что ей удалось сделать до сих пор, хотя других дел был непочатый край. Десять кирпичных коттеджей уже сдали, заканчивалось строительство еще шести. Эти коттеджи были построены по образцам домиков для домашней прислуги на плантации «Эльвира». Они были чистыми, теплыми и комфортабельными. Более того, были построены отхожие места, и Лиза убеждала рабов содержать свои помещения в порядке. Несчастные люди, все время жившие в грязи, и не думали об этом, но Лиза проявила в этом деле настойчивость и стала добиваться успеха. Новый квартал, возникший в полумиле от старого, выглядел довольно опрятно.
У Лизы, конечно, не было иллюзий относительно огромности задачи, которую она поставила перед собой. Пытаться поднять жизненный уровень рабов от почти животного существования до такого состояния, чтобы они умственно и морально подготовились к возможному освобождению, — задача не из легких. Уволив мистера Дункана, она устранила физические ужасы рабства — порки и запугивания. Надсмотрщиком она сделала одного из рабов, интеллигентного вида молодого человека по имени Роско, который оказался природным вожаком — рабы его слушались. Но хотя и удалось устранить ужас, привычки двух столетий принудительной службы все же сохранялись. Она обнаружила, что большинство ее рабов не имели никаких целей. Им надо было говорить, что делать, подчас повторять по многу раз. Ее раздражало, что такая действительность точно совпадала со снисходительными стереотипами белых южан о том, что негры как дети, и она вынуждена была признать, что большинство ее людей сразу не смогут стать независимыми, не сумеют самостоятельно распорядиться своей жизнью.
Но одна вещь ей все-таки удалась, утешала она себя, когда карета покатила обратно по направлению к дому. Она теперь может без всякого опасения, безоружная ездить в негритянский квартал. И рабы начинали верить ей, хотя некоторые все еще ворчали. Если учесть степень их запуганности прошлой осенью, когда она впервые появилась здесь в качестве жены Джека, то надо было признать, что достигнуто немало.
Стоял теплый апрельский день, в воздухе пахло весной, когда она подъезжала к дому, который полюбила. Теперь, когда здесь не было больше ни Джека, ни мистера Дункана, природная красота этого места просто зачаровывала ее, хотя она должна была признать, что чувствовала себя все более одиноко. Единственными белыми, кто соглашался разговаривать с ней, были доктор Локвуд, ее личный врач, и Деври. Она заметила, что в последнее время даже их приезды стали более редкими. Хотя Клемми всегда находила отговорку, чтобы не приезжать на ужин, но Лиза задавалась вопросом: не оказывают ли другие белые все более сильное давление на них, такой нажим, который было не под силу выдержать даже Клемми. Лиза знала, что ее возненавидели за то, как она поступает со своими рабами. И хотя у нее и не было желания что-либо менять в своем поведении, брошенная всеми, она чувствовала себя довольно одиноко. По ночам ее молодое тело жаждало ласки, ее мысли снова и снова возвращались к Адаму. Господи! Как она тосковала по нему! Но Адам находился за тридевять земель, так что любовь к нему походила на любовь к призраку. Когда она клала руки на свой огромный живот, она знала, что, по крайней мере, к ней скоро присоединится его сын. Доктор Локвуд из Йорктауна говорил, что у нее со дня на день могут начаться схватки. Пусть Адам и женился на ком-то другом — она давно уже простила ему это, учитывая сложившиеся обстоятельства, но их кровь слилась воедино, и это было для нее главным.
— Броувар, кто это к нам приехал? — просила она, когда они подъехали к дому. У западного портика стояла черная закрытая коляска. Возле нее — двое мужчин в темных костюмах и черных шляпах.
— Не знаю, хозяйка.
Он натянул вожжи, карета остановилась.
— Миссис Кавана? — спросил мужчина с густой черной бородой.
— Да.
— Я — Марк Чаннон, судебный исполнитель, мадам. Вот мой значок. А это — мистер Эдгар Даунинг, юридический атташе британской миссии в Вашингтоне. Я взял на себя смелость, мадам, и велел вашим людям собрать в сумку кое-какие вещи. Вы поедете с нами в Вашингтон.