Блеск и будни

Мозес подошел к кровати, взял ее правую руку и пожал.

— Если бы только, — прошептал он, — мы могли бы стать друзьями.

Она поразилась его замечанию.

— Возможно, мы уже и так друзья, — сказала она.

Его лицо омрачилось. Он отпустил ее руку.

— Нет, — возразил он, — мы никогда не сможем стать друзьями. Пока вы замужем за масса Джеком. Сам он перестал мучить меня, как он это делал до вашего приезда на плантацию «Эльвира», но напустил на меня мистера Дункана и двух его глупых сыновей с кнутами. — Он повернулся и поднял свою шерстяную рубашку. Она ахнула от того, что увидела. Его широкая спина была крест-накрест исхлестана дюжинами отвратительных рубцов, как будто вся спина покрылась ходами неведомых кротов.

— Хотите ли вы знать, что такое боль, хозяйка? Если бы я умел писать, я бы написал большую, толстую книгу о боли.

Она неотрывно смотрела на рубцы и понимала, что видела перед собой совокупный итог всех ужасов двух с половиной столетий американского рабства. Она не знала, что сказать. Мозес опустил рубашку и опять повернулся к ней лицом.

— Придет день расплаты, хозяйка, — прошептал он. — В один прекрасный день белые заплатят за свои злодеяния. Но вы доказали мне, что не все белые люди плохие, хозяйка. Да благословит вас Господь!

— Поторопись, Мозес, — подтолкнула она его.

Он подошел к двери спальни и открыл ее. Но на пороге обернулся и прошептал:

— Вы самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел: прекрасная снаружи и изнутри.

Потом он вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Лиза поразилась степени риска, на который она шла, соглашаясь помочь рабу.

Но ее радовало, что она идет на этот риск.

Тетя Лида была высокой сухопарой женщиной с грубым лицом. На следующее утро она стояла возле печи, топившейся углем, на кухне имения «Эльвира». Седые волосы были покрыты белым платочком, на ситцевом клетчатом платье — безупречно белый фартук. Она разбивала яйца в небольшую кастрюльку с ручкой. Кухня представляла собой большую веселую комнату с видом на сад, теперь покрытый снегом. Недавним нововведением стала большая черная плита с духовкой. Джек гордился тем, что жил в ногу со временем. Тетя Лида уже привыкла к ней, хотя прошло немало месяцев, прежде чем она сумела оторваться от огромной кирпичной печи, в которой она всю жизнь готовила пищу.

— Спускается масса, — объявил Чарльз, выходя из комнатки дворецкого. — Выглядит уставшим и не в духе, потому что патрули вернулись только в четыре часа утра и не поймали Мозеса.

— Кофе готов. Пусть выпьет немного кофе, почувствует себя лучше. Готова побожиться, что Мозес — настоящий бузотер. Не может жить спокойно. Ему подавай обучение, хочет читать. Ха! Негры вроде него добром не кончают. Им приходится носиться, сверкая пятками, за которые их хватают рычащие псы. Вот, Чарльз, отнеси ему кофе.

— Сейчас отнесу, сейчас отнесу.

Старик взял серебряный поднос с кофейником и направился сначала в комнатку дворецкого, а потом в столовую. Джек сидел в конце обеденного стола.

— Хороший, горячий кофе, масса, а тетя Лида поджаривает для вас яйца. Вижу, что вы устали.

— Спасибо, Чарльз. Поскольку мне нужен новый кучер, то что ты скажешь о Броуварде?

— О, Броувард — хороший парень, да-са. Выйдет хороший кучер.

— И он примерно такой же комплекции, как Мозес. Пусть он заберет ливрею Мозеса, оденется и запряжет двуколку. Моя жена отправляется за рождественскими покупками в Йорктаун. Она спустится примерно через двадцать минут.

— Да, масса. Броувард, из него выйдет хороший кучер, да-са.

Чарльз налил кофе, потом вышел из столовой, а Джек развернул йорктаунскую газету, о доставке которой он договорился, с точки зрения некоторых, за чрезмерную плату. Пять минут спустя он ел яичницу с беконом, и в это время из центрального зала в столовую забрела Дулси. На руках у нее была тряпичная игрушка. Она подошла к столу.

— Масса хочет повидать Марси? — спросила она.

— Оставь меня в покое, Дулси. Я устал.

— О, масса, пожалуйста. Взгляните. Марси — моя любимая кукла.

Джек вздохнул.

— Г-м… симпатичная. Но ты уже слишком большая, чтобы играть в куклы.

— Ее дал мне Шримпбоат, — продолжала она, ссылаясь на одного из сыновей мистера Дункана. — Намедни он возил меня в Йорктаун, и, оу, там столько было красивых вещей в окнах! Платья, шляпы, всякие нарядные одежды для дам. Вот если масса даст мне немного денег, я куплю некоторые из этих нарядных вещей. Может быть, платьице для Марси. Может быть, даже платье для… себя.

Нетерпеливое выражение Джека сменилось любопытством. Он знал дурацкую привычку Дулси ходить вокруг да около.

— Почему же я должен дать тебе денег? — спросил он.

— Ой, потому что я расскажу масса вещи, которые я видела и слышала.

Джек прожевывал бекон и изучающе смотрел на нее. Потом сунул руку в карман, достал оттуда золотую монету и положил ее на стол.

— И что же ты видела и слышала, Дулси?

— Ну, вчера вечером, когда хозяйка отправила гостей по домам…

— Отправила?

— Да, масса. Хозяйка велела гостям отправляться домой, когда вы уехали с патрулями.

— Почему?

— Не знаю.

— До того, как подали ужин?

— Да, масса. А тетя Лида сказала всем домашним слугам, что она не хочет, чтобы пропадала вся эта хорошая еда, поэтому все отнесли в холодный погреб… Когда я нашла платочек хозяйки — красивый, кружевной, с инициалами, который вы купили ей в Париже, он валялся на лестнице, — я понесла его хозяйке, но когда подошла к двери, услышала там голоса. Да, масса, она с кем-то разговаривала в спальне. — Она замолчала, па ее лице появилась лукавая улыбка. — Она разговаривала с мужчиной.

Молчание. Взгляд Дулси с лица Джека перешел на золотую монету.

— Кто был этот мужчина? — прошептал он.

Дулси схватила монетку и сунула ее в карман своего фартука.

— Мозес.

Джек закашлялся. Когда кашель прошел, он схватил Дулси за кисть.

— Ты уверена в этом? — прошептал он.

— Да, конечно, масса, я его видела. Вы мне делаете больно. Я не люблю, когда мне делают больно!

Джек отпустил ее запястье. Она холодно смотрела на него. Впервые он понял, что эта девушка, которую он принимал за полоумную, довольно продувное создание.

— Прости, Дулси, — медленно произнес он. — Итак, ты видела Мозеса?

— Да, масса.

— Ну, продолжай.

Она побаюкала куклу, продолжая смотреть на него.

— Знаете, масса, — наконец сказала она, — поскольку я рассказала это вам, мне сдается, что вы должны относиться ко мне лучше, чем к другим рабам.

Джек с трудом сдержал гнев.

— В каком отношении?

— Ну, мне сдается, что у такой симпатичной девочки, как я, должна быть красивая одежда и к ней надо хорошо относиться — целовать и миловать… — она слегка улыбнулась. — Масса такой красивый, — добавила она с намеком.

Джек не был тупицей, он понял намек. «Но она же моя сестра, — подумал он, — и, черт побери, я не стану такой же свиньей, как отец… Но она симпатичная…»

— Возможно, ты права, Дулси, — отозвался он. — Возможно, я не относился к тебе… с достаточной теплотой. Но впредь я изменю к тебе свое отношение.

— Обещаете?

— Да, обещаю. Итак, ты видела Мозеса?

— Угу. Ну, сначала я услышала его голос за дверью. Потом она сказала ему: уходи, да поживее, и он подошел к двери. Я спряталась в тени. И он открыл дверь и сказал хозяйке: «Вы самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел. Снаружи и изнутри».

Лицо Джека побагровело. Его кулаки сжимались и разжимались.

— Кричала ли хозяйка, звала ли на помощь? — прошептал он.

Дулси улыбнулась.

— О нет, масса. Она ничего не сказала.

— Понятно. И что случилось потом?

— Ну, Мозес торопливо спустился по лестнице в бальный зал, где никого не было — все разъехались по домам. Я сбежала вниз и смотрела, как он через одну из дверей зала для танцев вышел в темноту ночи… видите ли, все домашние слуги находились на кухне, занимались уборкой. Поэтому я подбежала к двери и выглянула наружу. И угадайте, куда он пошел.