Блеск и будни

— Конечно, нет. Я бы прибил тебя, если бы ты это сделала. А теперь, Азимулла, скажи этому ангрези, скажи ему, что мы хотим от него.

— Слушаюсь, Ваше Высочество. — Индус любезно повернулся к Адаму и заговорил по-английски: — Его Высочество, пешва Битура, требует ответа: почему вы набрались нахальства угрожать его жизни?

Адам просто оторопел.

— Вы сошли с ума? Я услышал о существовании Нана Саиба только час назад!

— Вы заявили в английских газетах несколько месяцев назад, что поедете в Индию, чтобы найти убийцу своего дедушки, усопшего графа Понтефракта. Вы сказали, что предадите его суду. Так вот, Торн Саиб, вы смотрите на убийцу своего дедушки — или даже лучше сказать, — на «убийц». Нана Саиб отправил меня в Лондон год назад, чтобы исправить несправедливость к нему английского правительства и отомстить за осквернение нашей святыни вашим предком, первым лордом Понтефрактом. Именно я организовал взрыв на яхте лорда Фейна и именно я подослал таггис в Понтефракт Холл. Поэтому, сэр, мы открыто признаем то, что вы почитаете за преступление, но мы считаем месть вполне оправданной за те преступления, которые ваша семья совершила против Святой Индии.

— Моя семья, может быть, и совершила преступление — не стану отрицать этого, — сказал Адам, — но это не оправдывает убийство невинных людей…

— Белые не бывают невинными! — горячо прервал его Азимулла. — Белокожие люди пытаются хозяйничать на этой земле, порабощая людей с более темной кожей, которых они считают низшей расой. Но скоро придет день, когда все изменится. Ты не знаешь о том, что великое восстание против неверных англичан, предсказанное столетие назад, уже началось. Оно охватит всю Индию и напоит наши поля кровью белых людей.

— Вы говорите это с такой уверенностью, — произнес Адам, стараясь выглядеть хладнокровным, хотя с содроганием внимал тому, что говорилось. Он думал о милой Эмилии Макнер. Она-то не была виновна ни в каких несправедливостях, которые принесли Индии англичане. Неужели и над ней нависла угроза?

— Я уверен в себе, потому что мы правы, — отозвался Азимулла, понизив голос до обычного бархатистого звучания.

— Оставил ли он бриллиант в Англии? — спросил Нана Саиб на хинди. — И если оставил, мы будем его держать в заложниках, пока он не договорится о пересылке этого драгоценного камня. Камня на нем не было — Лакшми обыскала его, пока он находился под воздействием наркотиков. Где же он?

— Я сейчас узнаю это, Ваше Высочество, — ответил Азимулла на хинди. Потом опять перешел на английскую речь: — Его Высочество поручил мне предать вас смерти…

— Подожди минуту! Смертный приговор? За что? И разве не нужен суд?

— Вы уже осуждены.

— Но я не заметил присяжных заседателей.

— Присяжных заседателей? — Азимулла с презрением рассмеялся. — Какую дурацкую организацию вы, ангрези, пытаетесь навязать нам. Разве можно сравнить ум двенадцати тупиц с мудростью одного великого человека, такого как Нана Саиб? Он сам судил тебя и признал виновным. И вот твое наказание: ты глупо согласился, чтобы эта девушка-науч выкрасила твою кожу в коричневый цвет. Теперь ты похож на индуса, хотя и не можешь разговаривать на нашем языке. Мы отвезем тебя в Дели, где восставшие из Миирута уже атакуют английские казармы, и там мы тебя выпустим. Тебя убьют либо англичане, которые примут тебя за индуса, либо индусы прикончат тебя, подумав, что ты решил избежать их гнева и замаскировался под индуса — так уже бывало в Миируте. В любом случае тебя поджидает явная смерть.

«Бунт в Миируте? — подумал Адам. — А теперь и в Дели? Неужели это правда?» Но если это так, то он должен признать, что они придумали хороший способ расправиться с ним.

— Почему по его виду не скажешь, что он боится? — спросил Нана Саиб на хинди. — Бур не показывает страха, наверное, он прикидывается. Я хочу, чтобы он испытывал страх! Если мы собираемся вернуть бриллиант, то должны именем Кали нагнать на него страху. Пригрози ему пытками.

— Слушаю, сэр. — Азимулла опять повернулся к Адаму: — У тебя остается одна надежда благодаря великодушию Нана Саиба. Но если ты откажешься от этого предложения, то он пригрозил предать тебя пыткам, отдать в руки палачей, которые знают, как причинять боль. Есть и яма со змеями, в которой человек может свихнуться.

По коже Адама поползли мурашки, когда он услышал о яме со змеями.

— Получилось, — буркнул Нана Саиб на хинди и хохотнул. — Теперь он выглядит напуганным! Хорошо! Теперь бриллиант.

— Где большой бриллиант? — спросил Азимулла. — Если ты возвратишь большой бриллиант Нана Саибу, то он готов помиловать тебя и отменить смертный приговор.

«Так вот как, значит они все-таки блефуют! — подумал Адам. — Вся эта комедия разыграна лишь для того, чтобы запугать меня и заставить отдать им бриллиант. Ублюдки».

— Большой бриллиант находится в сейфах банка Калькутты, — ответил он. — Я положил его туда в первый же день приезда. И только я могу его оттуда взять. Должен напомнить, что ваши таггис один раз уже пытались его украсть…

— Не «украсть»! — воскликнул Азимулла. — Мы собирались его возвратить в Индию. А украл его твой прадед.

— Согласен. И я приехал в Индию, чтобы возвратить его в храм в Лакнау. Что и собирался сделать на следующий день после званого обеда, но вы похитили меня. Если Нана Саиб хочет заполучить этот камень, то должен будет просто поехать в храм и забрать его оттуда, после того как я водворю его на место. Но если он убьет меня, то никогда не получит камня, потому что в завещании я распорядился продать его, если… скажем, со мной что-нибудь «случится». Передайте это большому Пуа-Ба, и увидим, захочет ли он так быстро убивать меня.

Азимулле стало несколько не по себе. Он перевел слова Адама Нана Саибу, который тоже почувствовал некоторую неловкость.

— Бхайншут! — выругался он по адресу Адама, назвав его «насильником сестры», одним из самых скверных ругательств на языке хинди. Потом оскал на его лице сменился елейной улыбкой. — Скажи ему, что все это была шутка. Скажи ему, что он у нас почетный гость. Скажи ему, что сегодня мы устроим пир, а завтра отпустим его в Калькутту. Скажи, что я лично побеспокоюсь о его безопасности, когда он повезет бриллиант в Лакнау. — Его улыбка стала еще более лучезарной. — Но не говори ему, что как только бриллиант окажется в руке Кали, он сам превратится еще в одного убитого ангрези.

— Слушаю, Ваше Высочество, — поклонился Азимулла, потом повернулся к Адаму. Но пока говорил Нана Саиб, Адам дал себе клятву прикончить этого жирного, улыбающегося убийцу своего деда.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Три всадника ехали по заснеженному берегу реки Раппаханнок в центральной Виргинии. Они хорошо знали друг друга с самого детства. Два брата — Клейтон и Захарий Карр проживали на ферме Карров рядом с плантацией «Феарвью», принадлежавшей родителям их подружки, Шарлотты Уитни.

— Пригласили ли вас к мистеру Кавана на рождественский бал, чтобы познакомиться с его новой женой? — спросила Шарлотта. Ей уже исполнилось восемнадцать лет. У нее была хорошая фигура, и она выглядела весьма элегантно в костюме наездницы. Каштановые волосы были прикрыты черной шапочкой.

— Да, но папа сказал, что не хочет ехать, — ответил Клейтон, который был старшим из двух братьев, примерно одного возраста с Шарлоттой. — Он сказал, что слишком далеко ехать.

— Всего три часа. И вы тут же сдались? — спросила Шарлотта.

— Ну, ты знаешь папу, когда он что-нибудь решит.

— Клейтон Карр, объявляю тебе, что ты не только лишен сообразительности, но еще и закоренелый ретроград. Этот бал станет событием всего сезона. Каждый изо всех сил старается попасть туда, познакомиться с миссис Кавана, которая, как говорят, очаровательна. Говорят также, что у нее темное прошлое… Что же ты будешь делать с Захом? Сидеть дома и играть со своими охотничьими собаками?

— Думаю, что да, — уныло отозвался Зах. Ему исполнилось только четырнадцать. Братья во многом походили друг на друга, хотя у Клейтона волосы были песочного цвета, а у Заха темно-каштановые. Да еще лицо Клейтона было усыпано веснушками. Оба крепкие, привлекательные мальчики, любители скачек и охоты. Зах учился в интернате в Ричмонде, а Клейтон уже кончал первый курс в Принстоне. Он взял с собой слугу-раба, как было принято у студентов в южных штатах. Их овдовевший отец Брандон Карр был состоятельным человеком, но не шел ни в какое сравнение по богатству с отцом Шарлотты Пинеасом Тюрлоу Уитни, сенатором штата Виргиния. У Карров было пятьдесят рабов, а у сенатора Уитни более трехсот.