Блеск и будни

— Осторожно, хозяин, эти чернокожие вероломны.

Адам взглянул на говорившего. Уже второй раз при нем произносили это слово с тех пор, как он узнал, что и в его жилах течет индийская кровь, и он начинал ненавидеть это слово.

— Он индус, — подчеркнуто заявил Адам. — Бегите и постарайтесь поймать второго.

— Слушаемся, сэр.

Оба сторожа побежали дальше, а Адам перевернул индуса на спину. Он был убит. Что-то выпало из его правой руки и лежало рядом с трупом. Адам поднял с земли бриллиант «Глаз идола».

— Дедушка! — прошептал он.

Вскочив на ноги, он сунул бриллиант в карман и помчался назад в дом. Теперь все гости вышли на террасу и наблюдали развертывающуюся драму. Адам бежал, пытаясь подавить в себе панические настроения. За эти несколько дней он привязался к старику, стал о нем заботиться, хотя до этого всю жизнь его ненавидел. Адам видел, что дед испытывал искреннее раскаяние за свое прежнее отношение к матери Адама и к нему самому. Как сказал сам лорд Понтефракт, за грехи ему пришлось заплатить гибелью сына и всей его семьи. Теперь, узнав, что индусы как-то раздобыли большой бриллиант, Адам опасался худшего. Он посмотрел на окна третьего этажа, где была спальня его деда. Там было темно. Лорд Понтефракт слишком ослабел и не мог присутствовать на балу. Обычно в такое время он уже спал. Можно было бы предположить, что шум разбудил его, но… Адам поднялся по зигзагообразной лестнице на террасу, где стояли его тетка и лорд Неттлфилд.

— Что случилось? — спросила леди Рокферн.

— Два индуса, — произнес он тяжело дыша и не останавливаясь.

— Индусы? — фыркнул лорд Неттлфилд. — Мерзавцы! Что этим индусам понадобилось здесь?

Адам влетел в большую прихожую, пробежал по мраморному полу и стал подниматься по внутренней лестнице. Он промчался мимо большой картины Пуссена, висевшей на стене первой лестничной площадки, поднялся на третий этаж дома. Здесь спальни соединялись увешанными картинами коридорами. Адам понимал, что если индусам удалось пробраться на крышу особняка — любой достаточно ловкий человек мог бы легко подняться туда по толстой водосточной трубе, — то тогда им ничего не стоило пробраться внутрь дома: надо было просто сломать замок на двери, ведущей на чердак. Оттуда по лестнице можно спуститься на половину слуг на верхнем этаже дома. Там сегодня никого не было, поскольку все слуги находились внизу, обслуживая гостей. И потом…

Он распахнул дверь в спальню лорда Понтефракта.

— Дедушка!

Зажег свечу и ахнул. В комнате все было перевернуто как после грабежа: ящики вывернуты на пол, крышка конторки взломана, картины сброшены со стен… Он увидел, что полотно с пейзажем отодвинуто в сторону, дверца сейфа раскрыта.

Адам медленно подошел к большой кровати, высоко подняв над собой серебряный подсвечник. Свет упал на кровать, и он увидел старика. Казалось, что тот спит.

— Дедушка!

Молчание. Адам склонился над кроватью и содрогнулся. На шее старика он увидел шелковую тесьму, а рядом лежала монетка.

Индусы удавили его, как это делают таггис.

На груди лорда Понтефракта лежала записка. Адам взял ее. Там было написано: «Кали отомщена».

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Голый фермерский мальчуган спрыгнул с камня и, зажав нос рукой, шлепнулся, как ядро, в воду пруда, расположенного в сосновом лесу. Он переплыл на другую сторону, потом медленно, по-собачьи, вернулся на середину и там перевернулся на спину. Стоял жаркий день позднего лета. Прошло три дня после сильнейшей бури, что обрушилась на северные районы Англии. Легкий ветерок шелестел в ветвях величественных сосен, наполняя воздух их сладковатым запахом.

Из-за ствола сосны выглядывала Лиза, грязная и уставшая. Две ночи она пряталась на чердаке амбара, тряслась от ужаса не только из-за того, что она сделала со своим отцом, но и из-за боязни, что ее найдут полицейские. Наконец минувшей ночью она решила, что у нее нет другого выхода, кроме как продолжать свой путь к Понтефракт Холлу. «Адам, — мысленно произносила она, — мой верный рыцарь. Никогда он не был мне нужен так сильно, как теперь».

Она дождалась темноты, выскользнула из амбара и направилась в сторону дороги. Лиза умирала с голоду. Проходя мимо сада, она сорвала незрелое яблоко и с жадностью съела его, хотя от кислоты ей сводило рот. В ее голове засела навязчивая мысль: Адам знает, что надо делать.

Знает ли он? Она замедлила шаг. Что он сделает? Если он не передаст ее властям, то станет соучастником преступления.

Эта мысль заставила ее остановиться. Сознание того, что она может впутать любимого человека в уголовное дело, оказалось для нее таким же ужасающим, как и понимание, что сама она совершила уголовный поступок — хотя и нечаянно.

Она присела на камень и стала взвешивать варианты своего поведения. Если она не пойдет к Адаму, то куда же ей тогда идти? В Лондон.

Лондон с миллионами людей, с безликими толпами. Лондон, где ей легче всего будет скрыться. Потом она напишет Адаму, и он к ней приедет. Они спокойно смогут встретиться в обстановке большого города. А что потом?

«Не все сразу», — сказала она себе и решила идти на юг. Вначале ей надо добраться до Лондона, а это не так-то легко сделать.

К рассвету, по ее расчетам, она прошла около пяти миль. Она выбилась из сил, натерла ноги, измазалась и проголодалась. И тут она увидела хвойный лес. Прекрасное место, чтобы спрятаться на день. Она направилась в прохладную тень. «Я превращаюсь в вампира, — подумала она. — В чудовище, которое рыскает по ночам».

Она почувствовала себя лучше среди прохладных, издающих сладковатый запах сосен. Лес был полон жизни: птицы, зайцы, белки. Она даже увидела вдалеке оленя, который с любопытством посмотрел на нее и прыжками скрылся из виду. Когда она углубилась в лес на расстояние мили, то легла на сухую сосновую хвою и заснула.

Проснувшись, она почувствовала себя посвежевшей, но по-прежнему очень голодной. Она посмотрела на верхушки сосен и увидела, что солнце поднялось уже очень высоко. Она поднялась и пошла дальше, решив, что, оставаясь в лесу, она может продолжать путь и днем, особенно не опасаясь.

Вот в это время она и заметила фермерского мальчика, который сбрасывал с себя одежду, чтобы искупаться. Прячась за стволом, она остановила свой взгляд на его одежде.

Она сообразила, во что она может переодеться для маскировки.

— Arrêtez vous! Arrêtez la diligence![2] Остановите!

Молодой француз колотил тростью с серебряным наконечником по крыше кареты и кричал, высунувшись в окно. Толстый кучер с досадой повел глазами и натянул вожжи, остановив четверку лошадей. Экипаж замер посреди сельской дороги. Люсьен Делорм — именно так звали единственного пассажира — открыл дверцу и спрыгнул на землю.

— Мальчик, эй, мальчик! — обратился он к грязному крестьянскому пареньку, шагавшему по дороге, — куда ты идешь?

— В Лондон, — ответила Лиза, осторожно осматривая Люсьена. На французе, которому на вид было лет тридцать, была дорогая одежда — желтовато-коричневые брюки и прекрасно сшитый серый камзол. Отлично завязанный галстук скрепляла булавка с жемчугом. Черная бобровая шапка отливала на солнце мягким блеском.

— Я тоже направляюсь в Лондон, — сказал он. — Хочешь, я подвезу тебя?

В кармане штанов мальчика Лиза нашла перочинный ножичек. Она ужасно намучилась, но все же сумела подрезать свои светлые волосы, чтобы завершить маскировку. У нее и представления не было, почему этот незнакомец проявляет такую любезность, но, возможно, Бог услышал ее молитву.

— Это очень любезно с вашей стороны, сэр. Да, с восторгом принимаю ваше предложение.

— Прекрасно. Забирайся в карету. Ты составишь мне компанию. — Улыбаясь, Люсьен поднялся в экипаж вслед за Лизой и крикнул кучеру: — Поезжайте!

Раздалось щелканье кнута, и карета тронулась.

— Как тебя зовут, молодой человек? — спросил Люсьен, усевшись напротив Лизы.

2

Остановите! Остановите дилижанс! (фр.).