Страница 15 из 70
Но оскорбленный Иоанн Креститель решил наказать взяточника. Когда Добрыня сел в лодку, чтобы переправиться на другой берег Волхова, поднялась буря, лодка перевернулась и посадник утонул.
Можно предположить, что легенда о варяжской божнице стала реакцией на экспансию католической церкви на восток, особенно усилившуюся в XII—XIII веках. Ярко звучит в ней и протест против коррупции местных властей. Мздоимство считалось в Новгороде тягчайшим преступлением, и нередко чиновник-коррупционер отправлялся на волховское дно вслед за злополучным Добрыней. Кстати, посадник Добрыня — историческое лицо, он был посадником в начале XII столетия и умер (возможно, утонул) вскоре после закладки церкви Святого Олафа.
Что произошло в 1188 году?
Новгородская Первая летопись содержит довольно загадочное сообщение о конфликте, произошедшем между новгородскими купцами и шведами в 6696 (1188) году. («В то же лето рубоша (рубиша) новгородьце Варязи на Гътех, Немьце въХоруж-ку и в Новотьржце; а на весну не пустиша из Новагорода своихъ ни одиного мужа за море, ни съела въедаша Варягомъ, нъ пустиша я без мира»), которое по-разному трактовалось отечественными и зарубежными исследователями.
Большинство исследователей воспринимало это сообщение как свидетельство того, что на Готланде и в двух шведских материковых городах местные власти заключили в тюрьму («поруб»), то есть фактически взяли в заложники новгородцев, находившихся там с торговыми целями. Арест новгородских торговых людей был ответом шведов на Сигтунский поход новгородских карел в 1187 году. На основании летописного сообщения реконструировались места, где происходили события. Финский славист И. Микола считал, что Хоружек и Новоторжец — это названия городов, являющиеся переводом на русский язык непонятных для новгородцев шведских названий Торсхэлла (Thorsharg, Thorshalla) и Нючепинг (Nykoping). К его точке зрения склонялся И.П. Шаскольский, при этом он считал, что «варяги» — это жители Готланда, а «немцы» — это жители материковой Швеции. Такая интерпретация летописного сообщения подтверждала активное участие новгородцев в балтийской торговле, ее распространение на материковую часть Швеции.
Противоположной точки зрения придерживался исследователь Приневского края Андрей Гиппинг. Он считал, что в 1188 году активной стороной были не шведы, а новгородцы, которые неизвестно почему «схватили и заключили под стражу готландских варягов; никого из своих купцов не пустили весною за море, и не дали посла варягам, но выслали их без мира».
Оригинальную трактовку летописного сообщения предложил профессор Клагенфуртского университета в Австрии Александр Исаченко. Он утверждал, что глагол «рубити» обозначал «вербовать наемников», и полагал, что речь шла о том, что в 1188 году шведы на Готланде завербовали новгородцев в качестве наемников.
С новым прочтением летописного текста сравнительно недавно выступил известный отечественный лингвист А.А. Зализняк. Его концепция основана главным образом на новом прочтении слова «рубоша». Он считает, что это слово представляет собой одну из форм глагола «вырути», т.е. подвергнуть конфискации имущество в счет долга. Одновременно он отказался признать Хоружек и Новоторжец географическими названиями. По его мнению, они являются русским личным именем (Хоруг) и названием жителя русского города Нового Торга (Торжка). В такой интерпретации сообщение Новгородской Первой летописи отражает мелкое столкновение на Готланде между русскими и шведскими купцами и не подтверждает распространение активной новгородской торговли на материковую Швецию. С его точкой зрения согласилась Е.А. Рыбина, при этом она подкрепила ее дополнительным аргументом, согласно которому иностранные географические названия в русских летописях не переводились, а транскрибировались. По ее мнению, из летописного сообщения следует, что новгородский купец Хоруг и новоторжские купцы в чем-то провинились перед немецкими купцами Готланда, которые ввиду их отсутствия конфисковали товары у других новгородцев, прибывших на Готланд. В ответ новгородские власти выслали находившихся в Новгороде шведов «без мира» и без сопровождающего, а своих купцов в шведские владения не пустили. Конфликт не носил вооруженного характера, он был урегулирован мирным путем.
С критикой этой концепции выступил датский славист Йон Линд. Он считает, что Зализняк не привел убедительных лингвистических доказательств в пользу того, что глагол «рубоша/рубиша» в летописной статье связан с «рути» в значении «конфисковать», а не с «рубити/порубити» в значении «заключить в тюрьму». Он считает также, что эта концепция уязвима также с точки зрения исторической ситуации. По сравнению с разрушением крупнейшего шведского города Сигтуны конфискация товаров у нескольких купцов представляется Линду несимметрично слабой реакцией шведской стороны. В то же время, если речь идет о конфискации товаров какого-то Хоружки и нескольких жителей Торжка, то ответные меры новгородцев — замораживание дипломатических и торговых отношений со Швецией — являются явно завышенной неадекватной реакцией.
Таким образом, Линд считает, что «нет никакой альтернативы мнению, высказанному И.П. Шаскольским, что “немцы” должны обозначать жителей материковой Швеции в противоположность варягам с Готланда, из чего в свою очередь следует, что никакой альтернативы отождествлению Хоружка и Новоторжца с Торсхэлла и Нючепингом нет». Следовательно, статья 1188 года Новгородской Первой летописи подтверждает активное участие новгородцев в балтийской торговле XII века.
Как архиепископ Иона на бесе летал
Кто не помнит гоголевского кузнеца Вакулу, который использовал в качестве транспортного средства для поездки в Санкт-Петербург самого черта! Но не все знают, что этот сюжет Гоголь позаимствовал из старинной новгородской легенды.
Главный герой легенды владыка Иоанн, в миру Илья, возглавлял новгородскую кафедру с 1165 до своей смерти в 1186 году. В 1167 году в Новгороде была установлена архиепископия, дававшая определенную самостоятельность от митрополии, и в том же году Иоанн стал первым новгородским архиепископом. При нем был построен Николо-Дворищенский собор и еще несколько великолепных храмов.
Житие Иоанна, написанное в середине XV века сербом Пахо-мием Логофетом по заказу архиепископа Евфимия Второго, изобилует всяческими чудесами. Так, однажды Иоанн с братом решили построить каменную церковь, но денег, как водится, не хватило. Тогда братья обратились за помощь к Богоматери и на следующее утро с изумлением узрели у ворот храма вороного коня, в седельных сумах которого находились мешки с золотом и серебром.
Другое чудо, связанное с владыкой Иоанном, случилось во время осады Новгорода войсками Андрея Боголюбского. Повинуясь вещему сну, архиепископ вознес на крепостную стену икону Знамения Богородицы, суздальская стрела угодила в ее лик, на врагов напало одурение, и они были разбиты.
Но самая колоритная легенда повествует о том, как владыка Иоанн слетал в Иерусалим на бесе и что из этого вышло.
Итак, молясь однажды в своей келье, Иоанн услышал странные звуки, исходившие из… рукомойника. Сообразив, что без нечистого здесь не обошлось, владыка осенил рукомойник крестным знамением. Запертый бес взмолился о пощаде, посулив исполнить любое требование Иоанна, и услышал в ответ: «За дерзость твою повелеваю тебе нынешней же ночью донести меня из Новгорода в Иерусалим-град, туда, где стоит Гроб Господень, и обратно. Если выполнишь, отпущу». Бес повиновался, но выдвинул встречное условие: никому не говорить об этой сделке. Совершив чудесное путешествие, владыка не выдержал и поведал об этом приключении некоторым новгородцам как о случившемся с неким известным ему человеком.
Бес воспринял это как нарушение контракта и принялся наводить на святителя всевозможные искушения. Новгородцы вдруг стали примечать некую юную отроковицу, выходившую из кельи архиепископа, в келье честного старца посетители замечали то женскую обувь, то забытое монисто. Оскорбленные в своих чувствах новгородцы решили изгнать скомпрометировавшего себя владыку, и хотя он доказывал, что все это происки нечистого, горожане решили в буквальном смысле сплавить его из города, посадив на плот и оттолкнув от берега Волхова. Но, к изумлению новгородцев, плот поплыл не вниз, а против течения вверх по реке и направился прямо к Юрьеву монастырю. Стоявший на плоту святитель горячо молил Бога не гневаться на его паству, «ибо не ведают, что творят». Пораженные новгородцы упросили владыку вернуться, а на том месте, где плот причалил к берегу, поставили каменный крест.