Страница 350 из 375
Вьетнамская поэзия во второй половине XIX в. шла своим путем к литературе современного типа, она наполнялась новым жизненным содержанием, новым мироощущением, новыми идеями, но продолжала развиваться в рамках старой жанровой системы.
*Глава восьмая*
ЛИТЕРАТУРА ИНДОНЕЗИЙСКОГО АРХИПЕЛАГА И МАЛАККСКОГО ПОЛУОСТРОВА
В напечатанном в 1860 г. в Амстердаме публицистическом романе «Макс Хавелаар, или Кофейные аукционы Нидерландского торгового общества» выдающийся писатель-гуманист Мультатули (в прошлом — колониальный чиновник Эдуард Дауэс Деккер) пишет: «Так называемая Нидерландская Индия... делится на две очень отличающиеся друг от друга части. Одна состоит из племен, князья и князьки которых признали господство Нидерландов. Там управление в большей или меньшей степени оставалось в руках туземных главарей. Другая же часть, к которой принадлежит и Ява, всецело подчинена Нидерландам, за одним ничтожным и, может быть, лишь кажущимся исключением (княжества центральной Явы. — В. С.)».
Продолжая посылать военные экспедиции и укрепляться во «внешних провинциях», голландцы, монополизировав внешнюю торговлю, изолировали их от экономических и культурных связей с остальным миром. Теплившаяся в этих районах культурная жизнь по своим формам и идеологическому содержанию отвечала сохранившимся добуржуазным общественно-экономическим формациям. Даже в центре колонии, на Яве и Мадуре, возможности для серьезных преобразований в сфере духовной культуры оставались ограниченными. Окончательно утвердившийся здесь после подавления восстания Дипонегоро (1825—1830) метод государственно-крепостнической эксплуатации природных и людских ресурсов с опорой на зачисленную на службу феодальную верхушку не способствовал вызреванию буржуазных элементов в туземном обществе (крестьян заставляли выращивать почти бесплатно на своих участках кофе, сахарный тростник и другие сельскохозяйственные культуры для Нидерландского торгового общества).
В этих условиях бурные события в Европе в 1848 г. не могли еще вызвать какого-либо отклика у индонезийцев. Но эти события активизировали общественную жизнь голландской общины, особенно после отмены в том же году запрета на ввоз печатной продукции из метрополии и разрешение частноиздательской инициативы в самой колонии. Быт и нравы натурализовавшихся или уже родившихся здесь, в Индонезии (в том числе от смешанных браков), голландцев получили отражение в так называемой колониальной литературе, затрагивавшей также конфликты в туземной среде. Представляя собой составную часть собственно голландской литературы, это ее ответвление было порождено иной, отличной от метрополии культурной и социальной средой и впитало в себя стилистику устного повествования колонистов (застольные и прочие рассказы). Но можно говорить и о влиянии традиционных литератур Индонезии (особенно прозы), ориентировавшихся скорее на слушателя, нежели читателя, а также местного ораторского искусства. Эти стилевые черты свойственны и самому выдающемуся (хотя отнюдь не типичному в идейном плане) «колониальному» роману «Макс Хавелаар, или Кофейные аукционы Нидерландского торгового общества» Мультатули, который не случайно включил в него панегирик малайским пидато (выступлениям перед аудиторией).
Гневное разоблачение в нем преступлений «маленькой страны с большим ртом» в ее заморских владениях и призыв покончить с феодальной заскорузлостью немало способствовали усилению кампании за отмену системы «принудительных культур». Поскольку же она явно становилась невыгодной для окрепшей голландской промышленности, заинтересованной в колониальном рынке для своих товаров, в начале 70-х годов был принят ряд законов, которые открыли дорогу в Индонезии рыночному хозяйствованию. Все это создавало больше возможностей для втягивания местного населения в орбиту современного развития, хотя то обстоятельство, что посреднические функции для европейского капитала взяли на себя тамошние китайцы, ставило существенный предел вызреванию мелкой и средней туземной буржуазии и самого буржуазного уклада жизни. Поэтому процесс национального пробуждения индонезийцев и литературное обновление обозначились только в XX в., т. е. позже, чем в большинстве соседних колониальных же стран.
В целом для литературного процесса Индонезии второй половины XIX в. характерны центробежные тенденции, четко проявившиеся к концу XVIII в. Литературные надъязыки — яванский на Яве и Мадуре и классический («высокий») малайский во внешних провинциях — все определеннее уступают место творчеству на родных языках каждой народности: сунданском, мадурском, ачехском и т. д. Одновременно в портовых городах Явы и других островов продолжала бытовать и набирала силы литература на вульгарном («низком») малайском языке (койне), который в XX в. станет основой для формирования общенационального индонезийского языка. Во второй половине XIX в. на этом койне записываются в арабской графике шаиры (поэмы) о Крымской войне 1854 г., о голландской военной экспедиции в Банджермарсин (о-в Калимантан) и немало прочих манускриптов. Появляются также книги, напечатанные латинским шрифтом: переводы Библии, сборники миссионерских притч; аллегорико-назидательные поэмы «Шаир о ленивцах» (1863) Мухаммеда Хуссена, «Шаир о рыбах» (1865) Саида Ахмада, чисто дидактический «Шаир о чиновниках...» (2-е изд. — 1881) Багинды Мараджалана и др. Основной вклад в заметно активизировавшуюся после реформ 70-х годов прессу и литературу на «низком» малайском языке внесли представители голландской и китайской метисских общин. Преобладали пересказы произведений китайской и европейской литературы и их версификации. Создавались также «информационные» шаиры о текущих событиях и свершениях, например «Шаир о строительстве железной дороги» (1890) плодовитого Тан Тенгки. В 1884 г. журналист и литератор Ли Кимхок (1853—1912) в грамматике «Батавский малайский» предпринял небезуспешную попытку унификации норм «низкого» малайского языка. Ему же принадлежит немало оригинальных романов, действие которых развертывается, однако, в Китае, где сам писатель никогда не был. Освоение же прозой местной действительности начинается к середине 90-х годов.
В самой развитой и богатой среди всех традиционных литератур — яванской — усиливаются кодифицирующиеся тенденции. Так, правитель одного из «независимых» центрально-яванских княжеств и видный поэт Мангкунегоро IV (правил — 1853—1881) создает на основе театрализованных версий яванизированной «Махабхараты» поэму «Трипомо» — свод феодальных добродетелей, включающих принцип неоглядной верности воина-ксатрии сюзерену. Другая его поэма — «Ведатомо» — по сей день остается наиболее авторитетным собранием доктрин так называемого яванского мистицизма (агама джава) — эзотерического учения, вобравшего автохтонные индо-буддийские и суфийские элементы, которое наложило заметный отпечаток на мировосприятие яванцев.
Мистико-эсхатологические мотивы, а также приемы подачи материала, свойственные традиционным книгам предсказаний, характерны и для крупнейшего истинно народного по охвату социального материала и пафосу яванского поэта Р. Н. Ронгговарсито (1802—1874). Среди его многочисленных произведений выделяются критически заостренная поэма «Век безвременья» (1860) и оставшаяся незавершенной, обширная прозаическая псевдохроника «Книга раджей», объединяющая в общую картину индо-буддийские и автохтонные мифы и предания с реальными (хотя также переработанными народным сознанием) историческими событиями.
Поэт тесно сотрудничал с голландским яванистом, составителем первых школьных учебников на яванском языке Ф. Винтером и принимал участие в издававшейся им с 1855 г. яваноязычной газете «Бромортани», а его произведения были в числе первых печатных изданий второй половины XIX в. Тем не менее говорить о четких рационально-просветительских тенденциях в творчестве Ронгговарсито сложно, хотя именно он был зачинателем прозы на новояванском языке (обращение к прозе — характерная черта азиатской просветительской литературы этого периода). Индонезийские и голландские филологи объясняют консервативные черты его творчества устойчивой привязанностью яванских писателей к традиционным формам, идеям и образам, что и в дальнейшем препятствовало существенному обновлению яванской литературы по сравнению с зависимой от нее и типологически близкой сунданской.