Страница 16 из 348
Однако влияние Беркли, а затем Юма, идеалистически истолковавших теорию Локка, сказалось в английской художественной литературе заметным образом значительно позже, в период кризиса Просвещения и в период романтизма. Тем временем в английской философии успешно развивалась и противоположная трактовка наследия Локка. Можно сказать, что писатели английского Просвещения по-своему, оперируя не столько отвлеченными понятиями, сколько живыми образами, приняли самое деятельное участие в разрушении теологических границ сенсуализма Локка, что отразилось и в их эстетике, и в художественном творчестве. Английская художественная литература эпохи Просвещения не порывала с религией и господствующей церковью так демонстративно и открыто, как французские материалисты-просветители. Но фактически, каковы бы ни были ее компромиссы с религией, в ней преобладает стихийно-материалистическая жажда познания и человека, и окружающего его земного, чувственно постижимого мира. Любознательность, открытость всем впечатлениям бытия, глубокое убеждение в достоинстве человека и в действенности его разума — таковы существенные предпосылки просветительской эстетики, восходящие в конечном счете к учению Локка. Как говорит Маркс, «Локк обосновал философию bon sens, здравого человеческого смысла, т. е. сказал косвенным образом, что не может быть философии, отличной от рассудка, опирающегося на показания здоровых человеческих чувств» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 2, с. 144). Именно эти «здоровые человеческие чувства» и «опирающийся на них рассудок» и составляют главный предмет изображения в литературе, связанной с движением Просвещения, хотя в понимании и освещении их обнаруживаются не только различные оттенки, но и зачастую серьезнейшие разногласия.
Можно без преувеличения сказать, что для писателей-просветителей, начиная с Попа и кончая Стерном (как бы фамильярно ни подшучивал он над Локком), «Опыт о человеческом разуме» оставался настольной книгой. Ссылки на Локка, даже цитаты из его работ, нередко можно встретить как в серьезном, так и в юмористическом контексте, и в стихах, и в романах английских писателей XVIII в. Но еще важнее то, что самим духом своего творчества они во многом обязаны его учению. К Локку восходит и внимание ко всем подробностям чувственного опыта (входящее важной особенностью в национальный облик формирующегося уже в начале XVIII в. английского просветительского реализма); а вместе с тем и пристальный интерес к самим законам человеческого мышления, своего рода эстетическое восприятие самого процесса рассуждения, что по-разному проявляется и у Свифта, и у Попа, и у Филдинга, и у Стерна...
«Мысли о воспитании» Локка оказали на просветительскую литературу в Англии, да и за ее пределами, не меньшее воздействие, чем «Опыт о человеческом разуме». Локк решительно выступил против схоластики и догматизма в обучении юношества. Главная задача воспитания — подготовить человека к разумной практической деятельности в обществе. «Ученый шум и пыль хронологов нужно целиком оставить в стороне», — замечает он, снова и снова напоминая, что «уменье правильно судить о людях и разумно вести с ними дела полезнее, чем уметь говорить по-гречески и по-латыни или вести аргументацию посредством модусов или фигур». Как бы предваряя классическую ситуацию многих просветительских романов XVIII в., он рисует живую картину бедствий, которые неминуемо постигнут юношу, воспитанного в неведении темных сторон жизни: «Такой взрослый птенец, лишь только он появится со всей степенностью, вынесенной из родного гнезда, непременно привлечет к себе взоры и крики всего городского птичника, где найдется и немало хищных птиц, готовых немедленно броситься в погоню за ним».
Во главу угла своей программы воспитания Локк ставит и знание людей, и знание жизни, которым нельзя научиться по книгам. Его рассуждения о том, каков должен быть настоящий воспитатель и каким жизненным опытом надлежит ему вооружить своего питомца, замечательны во многих отношениях. Они, в частности, перекликаются и с эстетической теорией писателей Просвещения, предваряя ее по времени. «Воспитатель, — по определению Локка, — должен обладать хорошим знанием света, знанием обычаев, нравов, причуд, плутней и недостатков своего времени, в особенности страны, в которой он живет. Он должен уметь показать их своему воспитаннику... должен научить его разбираться в людях... срывать маски, накладываемые на них профессией и притворством, различать то подлинное, что лежит в глубине под такой внешностью... Он должен приучать своего воспитанника составлять себе, насколько это возможно, правильное суждение о людях на основании тех признаков, которые лучше всего показывают, что те представляют собой в действительности, и проникать своим взглядом в их внутреннее существо, которое часто обнаруживается в мелочах, в особенности когда эти люди находятся не в парадной обстановке и не начеку». Заменим в этом отрывке слово «воспитатель» словом «сочинитель», а слово «воспитанник» словом «читатель», и перед нами окажется программа просветительского реалистического романа, почти дословно предваряющая, например, иные положения предисловия к «Джозефу Эндрусу» или вводных теоретических глав из «Истории Тома Джонса, найденыша» Филдинга.
Однако многое во взглядах Локка на искусство и литературу свидетельствовало об их рационалистической ограниченности, которая впоследствии преодолевалась писателями Просвещения на протяжении всего XVIII столетия. Примечательно уже высказанное в «Мыслях о воспитании» убеждение Локка, что «поэтическая жилка» — вещь настолько опасная, что ее следует всячески подавлять в детях. «По-моему, — пишет он, — родители должны стараться заглушить эту склонность, подавить ее, насколько возможно; я не знаю, из какого соображения отец может желать, чтобы сын его стал поэтом, если он не хочет, чтобы тот пренебрег всеми остальными профессиями и делами. Да это еще не самое худшее: ибо если он окажется удачным стихотворцем и приобретет репутацию остроумца, то подумайте только, в какой компании и в каких местах он будет, по всей вероятности, растрачивать свое время и — даже более того — свое состояние; ибо мы мало видали, чтобы кто-либо открыл золотые или серебряные рудники на Парнасе. Там приятный воздух, но бесплодная почва...».
В известной антипоэтичности воззрений Локка на искусства сказывалась и пуританская закваска его рационализма. В суровом неодобрении, с каким он относится к остроумию, метафорам и намекам, проявляется не только желание защитить последовательную рациональную логику от посягательств прихотливого воображения, но и прямая враждебность к кружкам придворных аристократических «остроумцев», игравших еще недавно столь видную роль во времена последних Стюартов.
Уже в период раннего Просвещения английская эстетическая мысль (в частности, Шефтсбери, Поп и др.) возьмет под защиту права остроумия и воображения. В художественном творчестве писателей Просвещения разрыв с этим рационалистическим ригоризмом Локка проявляется многообразно (начиная со Свифта и Дефо), а потом выльется в «Тристраме Шенди» Стерна в форму своего рода грандиозной полемической пародии, составляющей основу целого романа.
Какие бы поправки ни вносила позднейшая художественная литература в учение Локка о человеке и человеческом разуме, она была обязана ему очень многим. Он провозгласил, что сама «природа вложила в человека стремление к счастью», и эта идея легла в основу произведений реалистов Просвещения, преобразившись в воинствующе-демократический принцип естественного «права на счастье» — права, принадлежащего каждому независимо от случайностей рождения или фортуны.
Огромное значение для эстетической мысли Просвещения, как и для поэтики писателей-просветителей, имела настойчивость, с какою Локк отстаивал в «Опыте о человеческом разуме» принцип соответствия ясности мысли ясности самого слога. «Самый легкий способ... защищать странные и нелепые учения, — писал в третьей книге «Опыта» Локк, — это окружить их легионами неясных, двусмысленных и неопределенных слов, благодаря которым... такие убежища похожи более на притоны разбойников или на лисьи норы, чем на укрепления честных воинов». Тот, кто борется против неправды, должен выкорчевывать и словесные «терновники и шипы», «темной чащей» которых она себя окружает. Этот призыв Локка был услышан в равной степени и писателями-классицистами, и первыми реалистами в литературе Просвещения: ясность мысли и ясность словесной формы ее выражения составили общий эстетический принцип, который отстаивали и Поп, и Свифт, и Дефо, и Филдинг, и Годвин.