...ское царство

Не знаю, что там за кусты достались Святославу, но мой чудный эрмитаж почти полностью состоял из шиповника, от шипов которого ничуть не спасала моя легкая летняя одежонка. Тем не менее я пролез в самую гущу злобных колючек. И там, кое-как очистив крохотную площадку, раскрыл принесенную с собой сумку. Я достал своего «стечкина», на всякий случай проверил наличие патронов в магазине, помещенном в рукоятку, и присоединил к нему коричневую пластмассовую кобуру, выполнявшую роль приклада; положил перед собой еще один «АПС» и шесть запасных магазинов, по три к каждому, ведь было очевидно, что двадцатью «маслятами» не обойтись. После того я попытался выглянуть из своего укрытия, — мне этого удалось добиться ценой всего лишь в несколько десятков новых царапин. Но, как не странно, это только усилило мою насмешливую веселость к происходящему.

Отсюда хорошо просматривалось дно балки, а также грунтовая дорога бегущая вдоль противоположного ската. Над моей головой почти вертикально взмыл ввысь жаворонок. Сперва он замер на месте на высоте где-нибудь сотни метров, затем, — ти-и, тю-ю, тю-ю-и, — затянув звенящую торопливую трель, принялся описывать небольшой круг. Но, оборвав песню, также отвесно бросился вниз. Три-ик, — вновь послышался его голос уже откуда-то из травы. А мне вдруг пришло на ум: «О жаворонок, летняя птица, красных дней утеха, взлети под синие небеса, посмотри на сильный город Москву, воспой славу великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его Владимиру Андреевичу…» Это воспоминание так распотешило меня, что я просто покатился со смеху, и тотчас из соседних кустов донеслось недовольное бурчание Вятичева.

Время шло, солнце поднималось все выше и уже нестерпимо жгло затылок и плечи, поскольку не слишком плотная листва шиповниковых кустов служила мне щитом спереди и почти совсем не закрывала от немилосердных лучей возносящегося за спиной светила. Ветер стих, и уже не видно было пробегавших подчас вдалеке маленьких пыльных смерчей. Напитанный жгучими травами воздух стал колким и, казалось, сыпался, как песок. Фигурок возделывателей черного поля становилось меньше и меньше. Все затихло в огне раскрывающегося полдня. Но ничто не говорило нам о приближении заветной минуты. Казалось, что жизнь в очередной раз пошутила над нами, и, пролежав так вот, в комичных позах под расплавленным солнцем день-деньской, мы в конце концов понурые отправимся восвояси, выдирая из задницы шиповниковые колючки.

Я лежал неподвижно. Ждал. Легкий стрекот бумажных крыльев коснулся моего слуха, и прямо перед моим лицом на темно-зеленый зубчатый лист бухнулось тяжелое насекомое. Крупный бурый кузнечик с многими почти черными пятнышками на сложенных крыльях, он находился так близко от моих глаз, что я мог отчетливо разглядеть и колючие желтые голени его сильных лап, и короткие членистые усики, и густую щетину на нижней части груди, даже мощные верхние челюсти синего цвета. И челюсти эти, лишь только насекомое возникло передо мной, пришли в энергическое движение, впившись в зеленую пластинку листа, заходили ходуном. То была саранча в мрачном наряде стадной своей фазы. Но, если это особь обширной группы, — значит, какая-то случайность отделила ее от стада, и где-то совсем рядом «казнь египетская» уже опустошает поля. Я дунул на нее, — насекомое резко скакнуло в сторону и, застрекотав крыльями, унеслось прочь. А я тут же подумал, что солнце не такое уж жаркое, во всяком случае, вполне терпимое, и нужно ждать, и нужно дождаться.

Время шло…

И вот на безжизненной белой дороге (и то, кому бы пришло в голову в такую пору кататься без крайней нужды), на выбеленной солнцем дороге, пролегавшей между черным полем и желтеющей ржаной нивой, терявшейся в жидком стекле змеистого марева, далеко-далеко появился подвижный столбик пыли, не смотря на царящий вокруг штиль. В нашу сторону двигалась машина, а чуть позже можно было понять, что и не одна. Конечно, это мог быть кто угодно, но сердце, точно бегун, сорвавшийся со старта, заколотилось бешено и понеслось в будущее закусив удила.

Уже через несколько минут стало возможным различить, что по проселку движутся три автомобиля. Впереди шел огромный сине-зеленый «Land Rover Discovery» с пятидверным кузовом, за ним следовал серебристый «Rolls-Royse», явно неуютно чувствовавший себя на этой дороге, и в арьергарде — черный угловатый «внедорожник» «Mercedes Benz G-320», так называемый «офицер в спецовке». Машины двигались точно в связке, не меняя порядка и даже сохраняя расстояние между собой. И кто-то невидимый насмешливый шептал мне: «Ой-йой-йой, что ж ты так разволновался! Вон и ручонки как дрожат. Да вовсе это не Роза Цинцинат. Да мало ли кто. Вон, за гранитными стенами того забора, поднимается почти законченный замок с пошлыми псевдоготическими башенками, может это его хозяин везет для ознакомления с новым фронтом работ свою секретаршу. Может, какой другой микронаполеон прибыл осматривать очередной клочок покоренной земли». «А не пошел бы ты…» — отвечал я ему, по-прежнему напряженно вглядываясь в даль.

Меж тем, серый «Rolls-Royse», сопровождаемый малым своим эскортом, все приближался. Теперь дорога должна была провести машины над самым уклоном противоположной стороны балки. Сердце билось так мощно, что казалось, оно одно уже заполнило все мое тело. И вот тройка машин, взрывая сокрушительными протекторами сухую землю, оказалась буквально напротив меня, нас разделяла балка, всего какая-то сотня метров, я смог бы даже различить лица, не будь окна автомобилей густо зачернены. Вздрагивающая моя рука вцепилась в рукоятку «АПСа»… Вот же они, рядом… Но время еще не наступило.

Метров двести автомобили двигались над балкой, а затем дорога развернула их в сторону перерытого поля, провела по бетонной полосе и наконец доставила к тому самому участку, на территории которого из дощатого сарая торчал лимоновый капот спортивного авто. У одного из временных рабочих бараков, сооруженных на участке, появилась маленькая фигурка Гарифа, одетого в тельняшку без рукавов и светлые джинсы («Вот так перемены погоды! — подумал я. — Ведь позавчера на вокзале он был в плаще».), затем к нему присоединились еще двое, вероятно, кто-то из охранителей кирпичей, цемента и навалов щебня. Из джипов бодро повысыпали крепкие (это можно было разглядеть даже издали) хлопцы в белых рубашках, беззастенчиво перечеркнутых портупеями, и черных брюках, на некоторых были даже галстуки. Один из холопов подскочил к серебристому «Rolls-Royse(y)», распахнул дверь, подал руку кому-то, находящемуся в салоне. Едва ли не пару минут понадобилось ему для того, чтобы вытащить этого кого-то из машины.

Появление Розы в бледно-лиловом шелковом брючном костюмчике и широкополой панаме цвета моркови было подобно цирковому фокусу, — она сама казалась размером едва ли не с машину, из которой только что была извлечена, непостижимо, как ей удавалось там помещаться. К Розе подошел Гариф, та по-хозяйски огладила его оголенное плечо, и они о чем-то заговорили, а вся стража расползлась по участку, направляемая энергичными жестами небольшого лысого мужичка, который, как видно, и являлся начальником охраны. Всего же аргусов в белых рубашках я насчитал тринадцать человек, но вот из сине-зеленого «Land Rover(a)» вылез еще один, водитель, и их стало четырнадцать. Безусловно, это был какой-то сокращенный комплект, ведь, если бы выезд на пленэр готовился, здесь бы за две недели прочесали всю местность, поставили оцепление, и сторожевых было бы задействовано не менее сотни, с пулеметами, с вертолетами, а, пожелай того Роза, — и с танками. Но в том-то и дело, что госпожа, как пить дать, не доверила службе охраны свои планы и, совершая один из обычных выездов по каким-нибудь гнусным своим делам, нежданно-негаданно отдала распоряжение поворотить туда-то и туда-то; и как бы там не представлялось лысому, что задница его сидит на угольях, всерьез противиться велению своей хозяйки он, разумеется, не посмел.

Огромный бледно-лиловый шар с красной шапочкой сверху в сопровождении Гарифа, покачиваясь, проследовал в тот самый деревянный барак, из которого Гариф несколько минут назад появился. Если до этого минуты ожидания были тягостны, то теперь они сделались мучительными. Кругом вновь воцарилось отупляющее безжизненное оцепенение, Розина охрана попряталась где-то по щелям, нигде не было видно ни одной живой души, даже жаворонок куда-то пропал, даже напевы полевых козявок сделались редкими краткими и какими-то усталыми. И хотя совсем рядом находился друг, я почувствовал себя одиноким и заброшенным, так, словно мои моления никогда и не могут быть услышаны создателем моего «я», будто приспевшие обстоятельства — это уже навсегда… Но что сетовать, ведь Гариф ничего определенно и не обещал.