В смертельном круге

«Соберись, Деверо, соберись», — сказал я себе. И склонился над румпелем. Дюйм за дюймом мы начали догонять его. Я снова видел, как его главный парус захлопал от испорченного мною ветра, прежде чем он успел его переставить. Мы тоже сманипулировали парусами. Три сотни ярдов, и мы его настигнем!

Но у нас не было этих трех сотен ярдов. До буя оставалось всего двадцать ярдов, и нас разделяло расстояние в один корпус яхты.

— Постарайся, — сказал Скотто, словно бы ни к кому не обращаясь, — сделай это хорошо.

Мы удачно обошли буй правым бортом. Наш нос сравнялся с его кормой.

— Вот так, — сказал я.

Они все уставились на меня. Их взгляды явно выражали разочарование.

— Мы в гонке. Мы все еще в гонке, — сказал я им.

Они согласно кивнули.

— Галс! — сказал я.

Мы ушли из-под кормы, держась справа и стараясь поймать ветер на подветренном участке, но не смогли этого сделать. Я смотрел на Поула, а он бросил взгляд на меня и отвернулся, глядя на линию финиша. Потом он сделал поворот.

И я тут же поймал небольшой порыв бриза. И этого оказалось достаточно, чтобы мы продвинулись вперед. А он находился в таком положении, что не мог использовать этот порыв.

Экипаж зашумел. Но это не был стон боли. Мы прошли в шести дюймах от них, точно выбрав нужный угол, и струи воды проносились, стиснутые бортами наших яхт. Сейчас он начнет отворачивать, подумал я. А я не собирался этого делать. Шум стоял неимоверный. Я просто боялся не выдержать, но все шло к концу.

Я взглянул на Скотто и тут же взял румпель на себя. Скотто моментально ослабил парус, и лодка сразу стала на ровный киль. И тут же сверху раздался металлический звук удара. Мачта накрененной яхты Поула, нависая над нашей палубой, ударилась о нашу мачту.

Я хрипло закричал. Весь мой экипаж понял, что я задумал, и тоже начал кричать. Их крики отдавались у меня в голове, прыгая, как теннисные мячи.

Поул отвернул, но ему пришлось выполнить штрафной поворот. Мы оставили его позади и первыми пересекли линию финиша, где стояла целая флотилия лодок. Ударила пушка.

Я сел на скамью в кокпите и опустил голову на руки.

— Ты сделал это! — радостно закричал Чарли. — Ты сделал это!

Я кивнул. Моя голова была так тяжела! Я боялся, что если перестану поддерживать ее руками, то она упадет на палубу. «Я побил этого подонка, — думал я. — Я все-таки победил его!»

Глава 29

Хонитон торжественно высился на причальной стенке в блейзере и клубном галстуке яхт-клуба «Пэлл-Мэлл», развевающемся под бризом. Он подошел ко мне. Его улыбка была тонка, как бритвенный разрез.

— Мои поздравления, — произнес он. — Я буду рекомендовать вас для участия в Кубке Сенаторов.

Его голос звучал сдавленно, будто он с трудом выдавливал из себя эти слова.

— Я все-таки побил этого подонка, — сказал я, проходя мимо и пробираясь через толпу на причальной стенке. Хелен, думал я. Теперь Хелен должна мне все объяснить.

Мой автомобиль так и стоял под деревьями на том самом месте, где я оставил его двадцать четыре часа назад. Я выехал, минуя сверкающие белые отели, на главную дорогу. Под звуки автомобильных сигналов я вылетел на восточную полосу. И очень быстро оказался у знакомых ворот. Дул горячий, как из плавильной печи, ветер с пылью. Он заставлял покачиваться ветви зонтичных сосен у дороги. Я выскочил из машины на песок и поднялся к входной двери дома Хелен.

Она была открыта и хлопала под ветром. Я прошел прямо в гостиную.

Здесь на полу валялись книги. Кто-то содрал со стен картины с быками и одну из них надел на торшер. Телефонная трубка болталась на проводе. Я открыл ящик под баром, где она хранила альбом с вырезками из газет. Альбома не было.

Ветер был горячий, но меня зазнобило. Я побежал через комнаты, громко выкрикивая ее имя. Повсюду был разбитый фарфор и разорванные картины. На полу кухни полчища муравьев пробирались через рассыпанный сахар.

Наверху все выглядело так, будто здесь дрались дикие звери. В ванной комнате был полный разгром. Шкафчик под ванной был заперт. И это была единственная закрытая дверь во всем доме. Я открыл ее.

На внутренней стороне дверцы виднелись ярко-красные пятна. Сначала я подумал, что это кровь. Но это была не кровь. Это была губная помада цвета пожарной машины. И это были вовсе не пятна, а слова: «Март уезжай Англ Деке спроси Поул».

Я вспомнил ее лицо в машине, там, под деревьями. Она не предавала меня, а предупреждала.

Вихрем пронесся я по остальным комнатам и не увидел ничего, кроме разгрома. Мать Деке умирала в Ширнессе. Но если Деке объявится в Англии, его немедленно арестуют. Поэтому он не рискнет лететь в рейсовом самолете, да еще с Хелен.

Я повесил телефонную трубку на место, снял ее и услышал гудок. Потом набрал номер домашнего телефона Деке. Ответил женский голос с сильным испанским акцентом:

— Сеньора Келльнера нет. Он уехал в отпуск.

Это Деке напал на ее дом и забрал альбом. А сама она стала заложницей, чтобы держать в руках таких людей, как я.

Я вернулся в отель, позвонил Поулу. Он тоже уехал. Придется ловить его в Англии. И я заказал себе место в самолете компании «Иберия» через четыре часа. Потом отправился в Малагу, в больницу.

Генри выглядел очень постаревшим и худым. Он был под капельницей, а рядом стоял баллон с кислородом. Генри сказал:

— Мэри собирается забрать меня домой.

Я хотел бы повидать ее и занять у нее хотя бы малую толику ее непоколебимого спокойствия, но мне так много предстоит испытаний, что едва ли я смогу остаться спокойным. Я сказал, что все идет хорошо, и потрепал его по руке. Мэри в безопасности и за ним есть кому присмотреть. А в этом он сейчас нуждается. Разница между тем Генри, который шесть недель назад покидал «Саут-Крик», и этим была ошеломительной. Я посидел еще немного в этой антисептической тишине, слыша только далекое хлопанье дверей и журчание доносившихся откуда-то женских голосов.

А когда я поднялся, чтобы уходить, он спросил:

— Ты выиграл у Уэлша?

— Да. — Я немного поколебался. — Мы заключили с ним дополнительное пари. Моя доля в нашем деле против его доли. Он больше ее не имеет.

Генри внимательно смотрел на меня. Его голубые глаза казались старыми и пустыми под тяжелыми складками век. И вдруг внезапно они просветлели.

— Дерзкий чертенок, — сказал он. — Ты маленький дерзкий чертенок. Ты не мой сын, но я чертовски хотел бы иметь такого сына.

Я покинул его и спустя некоторое время окунулся в кипящий котел аэропорта Малаги.

* * *

Было семь часов, когда я выбрался из аэропорта Хитроу. В самолете я все обдумал, и мне удалось даже часок поспать. Прохладный воздух Англии освежил меня и прояснил голову.

Я арендовал машину у стойки компании «Герц» и выехал на дорогу М-3. В окрестностях Бейсингстона я остановился и сделал пару покупок. А потом поехал в зеленую страну в окрестностях Винчестера.

Вечер был по-весеннему мягким. На светлых полях зеленели всходы пшеницы, и в низком солнце блестела молодая листва на склонах холмов. Шины взятого напрокат автомобиля зашуршали по гравию подъездной дороги. Было 19.30, когда я свернул в высокие кирпичные ворота Филби-Грендж, резиденции Поула Уэлша.

Кипарисовая аллея вела к зданию, построенному в тридцатые годы в излюбленном стиле биржевых маклеров, которым хоть раз довелось увидеть Хэмптон-Корт. У дома был деревянный фронтон, белые, как сахар, трубы и множество слуховых окон. Отец Поула купил эту усадьбу, чтобы соответствовать тому кругу, в который старался войти.

«БМВ» Поула стоял на дорожке у входа. Капот был еще теплый. В доме — тишина, если не считать далекого плеска воды. Я быстро вошел внутрь. Шум воды усилился.

Здесь, в Грендже, были два плавательных бассейна — один в доме, другой снаружи. Шум шел от внутреннего бассейна, который располагался в большой оранжерее с зеленой черепицей и экзотическими растениями.

Поул только что смыл с себя дорожную пыль. Он был голый и вытирался, сидя на краю бассейна. И так резко оглянулся, услышав мои шаги, что его кудрявые черные волосы разлетелись в стороны.