Страница 45 из 70
Подтверждением этому могут служить традиционные хроники, которые сохранились до наших дней. Как «Тарих ас-Судан», некоторые из них были написаны на арабском языке, другие, например хроники Момбасы и Пате, – на суахили арабским алфавитом, а третьи, например хроника Килвы, – и так и эдак. Уже в 1824 году Эмери обнаружил, что в «Момбасе в основном говорят на суахили». Надо учесть, что его открытие было сделано тогда, когда арабы уже давно обосновались в этих местах и незадолго до того предприняли новое вторжение. И когда именитые граждане этого города подарили Эмери экземпляр хроники Момбасы, она была написана «арабским алфавитом на языке суахили».
Даже позднейшая архитектура побережья, по мнению Мэтью, «отличается от средневековых арабских образцов». Начав археологические исследования на восточном побережье 11 лет назад, вспоминает он, «я предполагал, что развалины в районах, которые я исследовал, представляют собой остатки арабских или персидских колоний вдоль побережья... Но с течением времени у меня возникли сомнения. Сейчас я начинаю думать, что история побережья в средние века становится гораздо более понятной, если считать ее историей африканской культуры, которая подверглась влиянию ислама, а не рассматривать просто как историю исламских колоний, основанных здесь пришельцами с Персидского залива».
«Когда-то, в XIII-XIV веках, – продолжает он, – культура побережья стала в основных чертах исламской, но даже при этом в ней было много негритянских черт». Из слов Мэтью мы можем заключить, что купеческие города и торговые монархии побережья были не арабскими, не персидскими и не индийскими, а африканскими, и главным образом негритянскими, точно так же как Тимбукту, Гао и Дженне, царства хауса, и города-государства Ифе и Бенин.
Путешествие в глубь континента
Последнее обстоятельство следует отметить не только для того, чтобы восстановить родство этих цивилизаций восточного берега, но и потому, что оно имеет прямое отношение к другой очень важной проблеме. Если долгие столетия океанская торговля втягивала эти прибрежные народы в русло средневековой цивилизации, то какое влияние оказала она на народы внутренней Африки? Имеем ли мы вообще право говорить о влиянии? Можно ли в какой-то степени воссоздать историю внутренних районов в период средневековья?
На эти вопросы ответить довольно трудно отчасти из-за скудости археологических данных, отчасти по другим причинам, ибо, как только мы поворачиваемся спиной к берегу и начинаем созерцать горные хребты и лежащие за ними равнины, плоскогорья и леса континентальной Африки, наши свидетельства теряют свою форму и хронологию, пути влияния начинают перемешиваться и стираться, линии роста исчезают вдали.
В остальных главах этой книги делается попытка ответить на заданные вопросы. Там неизбежно встретятся повторы, ибо препятствий на пути к истине остается немало, а проблем, требующих освещения, – великое множество. И все же заняться этим вопросом стоит хотя бы потому, что здесь, в центральных и южных районах африканского материка, мы можем измерить достижения самих африканцев лучше, чем в каком-либо другом месте. Здесь мы можем, отделив наслоения невежества и длительной изоляции, в которой пребывали эти районы, выявить, чего достиг человек в Африке, когда, он вынужден был полагаться только на собственные силы.
В последнее время археология устранила некоторые из этих наслоений или, во всяком случае, уменьшила их число. Работа Кларка в районе водопадов Каламбо помогла установить происхождение железного века в Южной Африке. Другие ученые тоже взялись за решение этой благородной задачи. Кое-где, даже на крайнем севере Эфиопии и на юге Родезии, им удалось обнаружить остатки прежнего величия. Здесь и в некоторых других местах африканские общества железного века оставили яркий след.
Африканские страны в глубине континента никогда не составляли культурного единства. Земляные сооружения в Уганде – одни из самых крупных в мире – указывают на существование там обществ железного века, корни которых лежат во внутренних областях Африки. Развалины в Кении и Танганьике частично связывают историю этих мест с историей побережья, но большей частью – с историей Южной Эфиопии. Тем временем далеко к югу торговые города побережья вели торговлю с новыми цивилизациями внутренних районов, и эти последние являют собой кульминационный момент культуры железного века в Южной Африке, о чем мы можем судить по развалинам Зимбабве, Мапунгубве, Ниекерка, Пеналонга, Ками и других.
Однако если Зимбабве и подобные ему районы знаменуют собой высшее проявление цивилизации железного века в Центральной и Южной Африке, то истоки ее лежат в других районах. Эта цивилизация развивалась в то самое время, когда росла прибрежная торговля, то есть между XII и XV веками. И нет сомнения, что эта торговля частично оказывала влияние на внутренние районы. Но для того чтобы воссоздать их более раннюю историю, необходимо обратиться и к другим источникам.
Еще не совсем ясно, насколько тесно отдаленные цивилизации Юга были связаны с древней Африкой, хотя весь этот вопрос не представляется сейчас таким запутанным, каким он был еще лет десять назад. Сложность этой проблемы объясняется тем, что, хотя государства и цивилизации огромных внутренних районов относятся к различным культурам и периодам, большая часть их свидетельствует о единстве происхождения. При нынешнем уровне наших знаний мы не можем ни отделить их друг от друга, ни объединить. Для того чтобы проследить возникновение этой сложной и запутанной картины, пожалуй, лучше всего будет вернуться опять в древность, в район Аксума и древней Эфиопии, к тем «азанийцам» древней Восточной Африки, о которых греческие и римские купцы получили смутное представление во время путешествий вдоль побережья.
После Аксума
Величие Эфиопии
В 1541 году дон Криштован, пятый сын Васко да Гамы, возглавил экспедицию в Эфиопию.
В своем наряде – «панталоны и жилет из красного бархата и золотой парчи, французский плащ из дорогой черной материи, вытканный золотом, и черная шапочка, украшенная драгоценным камнем», – он, должно быть, очень страдал от жары. В его отряде было около 450 солдат, а также моряки и идальго. Португальцы прибыли по приглашению императора, чтобы помочь ему изгнать мусульманских завоевателей, вторгшихся из Сомали, и тем самым спасти Эфиопию для христианства. Они успешно выполнили свою задачу, хотя на это и пришлось затратить значительно больше сил и времени, чем они предполагали. Победа досталась им ценой жизни самого дона Криштована. Португальцы вышли победителями, потому что у них было больше мушкетов, чем у мусульман, а в те времена мушкеты решали исход сражений. Спустя некоторое время появилось очень интересное описание Эфиопии. Оно принадлежит перу участника португальской экспедиции – Каштаньозы.
Известны более ранние и более подробные описания этой страны, но, пожалуй, ни одно из них не вызывает такого интереса, как рукопись Каштаньозы. Изучив ее, читатель сможет понять самое главное: как горному народу удалось выжить и сохранить независимость в условиях ожесточенной борьбы с завоевателями и соседними народами. Рукопись Каштаньозы свидетельствует об удивлении человека, увидевшего далекую африканскую страну, в которой христианство утвердилось за 1200 лет до его посещения и которая сумела каким-то образом сохранить свою религию и самостоятельность в условиях враждебного окружения.
Преемственность – вот главная черта истории Эфиопии. Слово «негус» – император – встречается еще в III или IV веке н. э. в химьяритском описании Южной Аравии, где содержится упоминание о союзе с Гадаратом – царем хабашанов. Его называют Нагаши и «царем Хабашата и Аксума». Упоминание о хабашанах, основавших Аксум, после того как в течение многих столетий туда вторгались сабеяне и другие племена, появляется уже в ранних надписях XVIII династии (1580-1350 гг. до н. э.), когда речь заходит о торговле со страной Пунт. И хотя легенда, согласно которой усиление Льва Иудейского совпадает по времени с любовной историей царя Соломона и царицы Савской, не что иное, как подделка, в ней все же есть крупица правды: Северо-Западная Эфиопия, страна Хабашат была частью мира «Пунта и ладана» в те далекие времена, когда корабли Хирама, царя Тира, бороздили волны Красного моря, привозя в Израиль сокровища Офира.