Прилив

Водитель надавил на акселератор, потом на тормоз. И машина, привычно взвизгнув тормозами, остановилась возле самого высокого здания на площади.

Как мне показалось, здание представляло собой лишь каркас. Карло провел меня через дверь. Мы оказались в вестибюле, незавершенной голой бетонной коробке с зияющими на противоположной стене проемами для дверей лифта. Я последовал за широкими плечами Карло под арку, в отдельный вестибюль с одним лифтом, который был уже подключен. Над дверями висел указатель расположения квартир по этажам.

— Сюда, — сказал Карло.

Я вошел в лифт. Карло нажал кнопку девятнадцатого этажа. Двери закрылись. Маленькая стальная комнатка, пахнущая маслом для волос и черным табаком, энергично охлаждалась воздушным кондиционером. Лифт со свистом взвился вверх, замедлил ход и остановился. Зашипели, открываясь, двери. Мы вышли в ослепляющий великолепием иной мир.

Это была комната размером с футбольное поле, с выложенными кафелем полами и круглым фонтаном с мягкими скамьями и струёй воды, звенящей под застекленной крышей. В затемненных углах пряталась тропическая растительность, на террасе был устроен плавательный бассейн, а за террасой искрилось в лучах утреннего солнца большое и неспокойное, синее, как сапфир, Средиземное море.

Карло выглядел довольным.

— Здорово, правда? — сказал он. — Двадцать миллионов франков и стоит каждого сантима.

Мне нравился Карло. Он, казалось, испытывал естественную гордость за достижения своего босса. Не его вина, что эти достижения имели свои изъяны.

— Теперь сюда, — сказал Карло. И, распахнув створки испанских сдвоенных дверей цвета грецкого ореха, как бы пригласил войти в длинную прохладную комнату с марокканскими арочными окнами. Полы, покрытые турецкими коврами, были бесшумны. Посреди располагался стол с двумя стульями, на столе — ведерко со льдом, в котором стояли бутылка «Лё Монраше» и бутылка минеральной воды. В стенах были планчатые двери из неполированного кедра. Комната пахла, как ящик с сигарами. Она была прохладной, затемненной — совершенная противоположность выбеленному, пропитанному солью ослепительному блеску девятнадцатью этажами ниже.

— Так, — сказал Карло. — Где-нибудь здесь, я думаю.

Некоторые планчатые двери вели в другие комнаты. Часть из них прикрывала вентиляционные отверстия воздушных кондиционеров. Но за большинством скрывались большие встроенные стенные шкафы. Карло отыскал складной стул у лотка, находившегося в углу большого, облицованного кафелем холла, и поставил его в ближайший к столу стенной шкаф.

— Для вас, — сказал он. И посмотрел на часы. — Надо поторапливаться.

Это скорее был буфет, нежели стенной шкаф. Там находились раковина, тщательно продуманный стеллаж для бутылок и небольшая лампа дневного света. Дверь имела замок. Я вынул ключ с наружной стороны и заперся изнутри, затем подтащил стул к планчатой двери, достал из кармана магнитофон и сел.

Звук из комнаты спокойно проходил через планки. Я слышал шаги Карло по кафельному полу холла, затем, смутно, гудение лифта. Ниже здание представляло собой лишь пустую оболочку, которая усиливала звук подобно корпусу гитары, резонирующему колебания струны. Зашипели, открываясь, двери лифта. Особняк, выстроенный на крыше небоскреба, наполнился голосами.

Я узнал голоса, патрона и Креспи, смешивающиеся с эхом от кафеля холла. Два других голоса раздались уже в комнате для совещания. Они принадлежали Карло и еще одному человеку, которого я знал.

— Дерьмо, — сказал Жан-Клод. — По-настоящему уютное, а?

В кедровом воздухе буфета было прохладно, но я начал покрываться испариной.

— Слишком уютное для такого растрепы, как ты, — сказал Карло.

— Закрой рот, дедуля.

— Постарайся закрыть свой, — парировал Карло. — Много болтаешь.

Похоже, эти двое были в хороших отношениях.

— Проверь помещение, — сказал Карло.

— Нет необходимости, — заявил Жан-Клод. — Я с полуночи наблюдал за домом.

Я ощупал карманы в поисках оружия, но ничего не нашел.

— А, — протянул Карло. — Ну, тогда все в порядке.

— Все в порядке, — подтвердил Жан-Клод.

И я понял, что ни за чем он не наблюдал ночью. Он все знает. Карло переметнулся на другую сторону.

Хлопнула дверь. Вошли патрон и Креспи. Они говорили на второстепенную узкопрофессиональную тему: о строительном объекте, отстающем от графика; потом подошли к столу, послышалось звяканье бутылок о стаканы. Должно быть, свита засуетилась вокруг, наливая вино. Разговор пошел решительно неделовой, большей частью — о футболе: Креспи подумывал о приобретении команды. Я сидел на складном стуле, держа свой скользкий от пота палец на кнопке магнитофона «запись», и ждал.

Им требовалось некоторое время. Карло говорил мне, что у них — пара омаров и немного салата. Затем послышалась неразборчивая болтовня, как если бы люди выходили из кухни. Их голоса гудели как сонные осы.

Наконец патрон сказал:

— Немного кофе?

Где-то зажурчала кофеварочная машина.

— Теперь о деле, — сменил тему патрон.

Я очень плавно нажал кнопку записи магнитофона.

— Нам нужно решить несколько вопросов, — сказал Креспи.

— Каких?

— Я слышал: вам не нравятся мои деньги.

— Я могу поверить, что в те дни вы полагали, что поступаете правильно...

Я представил себе его, старого бездарного актера, делающим почтительный поклон со своей сигарой.

— Tempora mutantur nos et mutamur in illis, — продолжил Фьюлла.

— Что? — не понял Креспи.

— В мои времена можно было делать деньги, заботясь о своих друзьях и покупая дружбу врагов. Теперь же требуется быть крупным мошенником, — ласковым тоном пояснил Фьюлла. — Но, полагаю, существует все-таки одно правило: не совершай ошибок, поскольку они привлекают внимание.

Креспи рассмеялся. Смех был не вполне искренним.

— Ошибки?

— В Ла-Рошели имели место некие хлопоты. Полагаю, я прав, считая, что вы основали страховую компанию как средство для мошеннических исковых заявлений. Агентство «Джотто»?

— Кто вам это сказал? — Голос Креспи звучал все менее уверенно.

— Предпочитаю знать о недобрых замыслах моих партнеров, — сказал патрон.

— Было получено возмещение ущерба, — пояснил Креспи. — Там все будет в порядке теперь.

— Но это судно, — сказал патрон. — «Поиссон де Аврил». Два человека погибли, а затем — и капитан. Мне не нравится быть причастным к убийству.

Креспи рассмеялся. Уже иным, новым смехом: грубым и наглым.

— Господи! — воскликнул он. — И я должен слушать вас, Фьюлла, человека, который подкупил все проклятое министерство туризма?

— Я всего лишь ввел в заблуждение мошенников. Вы же — убили двух невинных людей.

— Двух черных, — уточнил Креспи. — Немного местного колорита. Повар и палубный матрос, ради всего святого! И пьяный грек.

— Во время войны, — сказал патрон, — я был в Сопротивлении, чтобы спасти мир от таких людей, как вы.

— Ты, старый дурак, ни на что не годен с тысяча девятьсот сорок пятого года.

Голос патрона вскипел от гнева и выпивки.

— Ты убил Тибо Леду, — выпалил он. — И англичанина Мика Сэвиджа.

«Ирландца», — мысленно уточнил я.

— Несчастные случаи, — заявил Креспи.

— Случайности имеют обыкновение располагаться в определенном порядке, — сказал патрон.

— Вероятно, иногда нужно слегка подтолкнуть судьбу, — изрек Креспи вкрадчивым, как стамеска, голосом. — Я чувствую, что все мы в наши дни находимся в руках судьбы.

Патрон продолжал гнуть свою линию.

— Судьба не имеет к этому никакого отношения. Мы партнеры. Я не могу позволить, чтобы вы бесчинствовали и прибегали к убийству как средству решения своих проблем. Мы должны кончать с этим.

Даже на слух я ощутил напряженность атмосферы.

— И потому я ставлю условие в наших взаимоотношениях, — продолжал Фьюлла. — Город Сен-Жан существует во благо своих жителей. Он вовсе не является входным отверстием сточной трубы, через которое вы можете вливать в мир свои грязные деньги.