Замок Пиктордю

Диана чувствовала, что и ее жизнь связывала и разбивала та же женщина, от которой нужно было ежечасно отстаивать ленивый и колеблющийся ум отца. Диана еще недавно была готова раздавить ее своим презрением. Но она сдержалась, потому что имела над собою власть, которой недоставало ее отцу, потому что тайный голос шептал ей, когда она почти не могла сдержать себя: «Ты знаешь, что надо преодолеть себя».

Она вспомнила эти минуты внутренней борьбы и подумала о своей матери, которая, без сомнения, передала ей эту тайную и драгоценную энергию терпения. Она с жаром стала молить этого духа-покровителя проникнуть в ее душу, чтобы указать ей долг ее, подобно тому, как образ его являлся ей в видениях, чтобы показать ей красоту. Должна ли она решительно отказаться испытать высшие наслаждения духа для того только, чтобы не покинуть своего отца? Или должна противиться голосу этой музы-матери, которая поднимала ее и переносила в область красоты и истины, чтобы показать ей тот бесконечный путь, на котором художник не должен останавливаться?

Она шла, размышляя таким образом, и очутилась возле статуи без лица, ее первой учительницы. Она прислонилась к подножию, положив руку на ее холодные ноги. Диане показалось, что она слышит голос, который как будто исходил от статуи и отдавался в ней самой сильным дрожанием и который говорил ей:

«Оставь заботу о своем будущем, о душе твоей матери, которая живет в тебе и над тобой. Мы вместе найдем дорогу к идеалу. Настоящее только перепутье, где, остановившись, ты не перестанешь работать. Не думай, что непременно дол жен быть выбор между долгом и благородным человеколюбием. То и другое должно идти вместе, помогая друг другу. Не думай, что подавленный гнев и перенесенная скорбь враги таланта. Не изнуряют они, но возбуждают. Случалось, что ты находила в слезах образ, который искала, и будь уверена, когда ты страдаешь с мужеством, твой талант растет вместе с твоими силами, хотя ты того не замечаешь. Здоровье ума не в спокойствии, оно только в победе».

Диана возвратилась, проникнутая этим внутренним откровением и, оставя окно открытым, заснула так хорошо, как никогда.

На следующий день она чувствовала сладостный покой во всем своем существе. И терпеливо выслушивала наивности доброго маркиза и пошлости его зятя. Она сообщила свое хорошее расположение духа и Бланш и увела ее, несмотря на сопротивление, осмотреть развалины среди белого дня.

Доктор не ограничился тем, что объяснял своей милой Диане прекрасное в искусстве: он научил ее понимать его и в природе; он дал ей познания, которые придали интерес прогулкам. Он просил ее привезти из своего путешествия несколько редких растений. Диана искала их и находила Она заботливо собирала их для своего старого друга и прибавила еще от себя цветы, менее редкие, но более красивые: гусиную траву скал, прекрасную синюю луговую герань рядом с грациозной коленчатой, мыльную траву, которая пестрила своими бесчисленными цветочками скалистые берега реки, альпийский кочедык, распускавшийся в сырых местах развалин, моннельгаский люпин, усеявший золотыми звездами дерн террасы. Собирая эти цветы, Диана нашла довольно безобразную монету, покрытую толстым слоем ржавчины, и отдала ее Бланш, советуя осторожно очистить ее, чтобы не исцарапать.

— Сохраните ее, — отвечала виконтесса, — если вы видите какую-нибудь цену в этих старых грошах, я не понимаю в эхом ничего, у меня много других, которым я не придаю никакого значения.

— Вы мне покажите их, — попросила Диана, — я смыслю в этом немного и с помощью доктора Ферона, который очень учен, могу отличать более интересные. Кто знает? У меня рука счастливая на находки. Быть может, вы обладаете, сами того не подозревая, маленьким сокровищем.

— Которое я вам от души отдам даром, милая Диана! Все это медь, очень тонкое золото или почерневшее серебро.

— Это ничего не значит! Если там найдется несколько дорогих вещей, я вам скажу потом, и вы назначите цену.

Она рассмотрела медали, собранные некогда маркизом и брошенные в угол его жилища, где их отыскали не без труда. Диана подумала, что не все же они ничего не стоили, и взялась передать их лицам, более сведущим. Она не хотела очищать ту, которую нашла, боясь испортить ее и связывая какую-то суеверную идею со своей находкой. Она завернула ее в бумагу и положила вместе с другими в свой чемодан.

На следующий день она пошла на вершину горы смотреть восход солнца; она была одна и шла наудачу. Она очутилась во впадине скалы против чудного маленького каскада, который, блестящий и светлый, ниспадал между кустами шиповника и шелковистых кистей ломоноса. Солнце косо бросало розовые лучи на эту великолепную картину, и Диана в первый еще раз почувствовала вполне прелесть красок. Так как гора освещалась только сбоку, то Диана вполне отчетливо сознавала эту волшебную жизнь света, то разлитого широкими волнами, то отраженного и переходящего неподражаемыми сочетаниями от яркого блеска к мягкой полутени, от жарких тонов к холодным. Ее отец часто говорил ей о средних тонах.

— Отец, — вскричала она невольно, как будто он был здесь, нет средних тонов, клянусь тебе, их нет!

Она улыбнулась своему увлечению и упивалась на свободе откровением, которое давали ей небо и земля, листва и воды, травы и скалы, заря, сменяющая ночь, и ночь, кротко и покорно удаляющаяся под прозрачными покровами, которые солнце разрывало своими первыми лучами. Диана почувствовала, что она может писать красками, не бросая пастели, и ее сердце забилось радостью и надеждой.

На возвратном пути она остановилась опять около статуи и вспомнила все, что вчера сложилось в душе ее.

«Если ты та, кто говорил со мной, — думала она, — то ты научила меня вчера добру. Ты мне показала, что хорошее решение лучше хорошего путешествия. Я тебе обещала войти, улыбаясь, в тюрьму долга, и я сегодня же сделала в искусстве удивительную победу. Я более чем поняла, я почувствовала, я увидела! Я приобрела новую способность! Свет озарил меня, лишь только воля возвратилась в мое сознание. Благодарю, о моя мать, о моя фея! Я обладаю истинною тайною жизни».

Диана покинула Пиктордю, чтобы провести два дня в Манде. Возвратясь домой, она принялась за свою работу и в то же время попробовала, никому не говоря, писать красками. Она просила снабжать ее картинами великих мастеров и каждое утро по два часа копировала их. Она внимательно следила за работой своего отца, который все-таки время от времени писал для церквей толстых мадонн с ротиком в виде сердечка, но который приобрел большой навык в обращении с красками. Она пользовалась его достоинствами и его недостатками.

Однажды Диана попробовала сделать красками портрет: снимая портреты с детей она создала ангелов.

На другой день разглядели, что картина ее превосходна, и слава ее широко распространилась. Лора поняла, что эта прекрасная девушка, так ненавидимая ею и такая терпеливая, была курица с золотыми яйцами, которую не следует убивать Она притихла, покорилась, притворилась ласковой и, за недостатком истинной нежности, к которой было неспособно сердце, показывала ей внешние знаки уважения и внимания. Она согласилась не проклинать ее более, считать себя очень счастливой и не нуждаться ни в чем, даже пользоваться известной роскошью, — потому что Диана охотно лишала себя платья, чтобы дать ей лучшее, — согласилась наконец не беспокоить более доброго Флошарде, который, благодаря дочери снова стал таким же рассудительным и счастливым, как был при своей первой жене.

Однажды к Диане явилась виконтесса де-Пиктордю и после тысячи любезностей и стольких же околичностей спросила не может ли она получить обратно часть своих медалей. Она призналась, что поправка павильона потребовала более денег, чем она думала, и что муж ее затрудняется заплатить занятую им сумму, в сущности небольшую, но для него очень значительную.

Бланш прибавила, что если Диана все еще имеет страсть художника к развалинам Пиктордю, то она согласна продать их и уступить ей их со всею скалистою частью парка за весьма умеренную цену.