Страница 9 из 9
Я напряг память: итак, попытаемся восстановить, почему же я тогда решил ему позвонить. Кто подал мне эту идею?
– Так-так… Сначала на концерте в парке Горького я встретил Шкафа, и мы вместе выпили ящик пива. Потом позвонил ребятам с постановочного. Помнишь наших соседей по блоку? Ким, Петя и тот длинный, с ушами. Ну и понеслось. У кого-то из них были знакомые в общежитии из числа новых студентов, мы решили окунуться в атмосферу юности. Нас стало в три раза больше, справляли чей-то день рождения, кажется. Тогда-то в первый раз и появилась длинноногая Света…
– И кто же предложил позвонить мне, чтобы позвать в Москву? – источая ехидство, проговорил Заки, прерывая мою тираду.
От напряженного копания в памяти у меня разболелась голова, но такие тонкости как-то не всплывали – все тонуло в фейерверке алкогольного веселья и суеты.
– Убей, не помню, – честно признался я. – Слишком много было людей и суеты. Правда, не вспоминается.
Заки торжествовал. Затем разлил коньяк по рюмкам и предложил выпить за жизнь.
– За то, чтобы всегда оставаться в здравом уме и памяти. Чин-чин.
– Чин-чин.
И мы выпили. За то, чтобы всегда все помнить.
Я опять иду искать
То, что алкоголь – зло, человек понимает в ситуациях, подобных моей. Было только два часа пополудни, птицы щебетали среди деревьев, солнце жарило, а я обливался потом, чувствуя после коньяка сонливость и рассеянную мечтательность. Я знал, что еще могу застать кого-нибудь в редакции «Сэра», побывать дома у Каси, чтобы подробнее узнать о ее смерти, а также принять участие в похоронах Лиманского, дабы под каким-нибудь благовидным предлогом пообщаться с неутешной вдовой. Все это могло быть, но не свершилось, потому что я попросту был пьян.
Для очистки совести скажу, что все-таки попытался произвести некие следственные мероприятия. Конкретно – заманивал на субботний обед нашего давнего знакомца Шкафа, который хоть и быстро свалил с самой первой гулянки по приезду Заки, но все же мог сообщить что-нибудь полезное о Касе, которая приходилась ему троюродной сестрой.
Однако Шкаф, к сожалению, отказался, с печалью сообщив, что на уикэнд вместе с племянницей уезжает в Серебряный бор. На том моя рабочая неделя завершилась, я объявил Заки начало отдыха, в честь чего он отправился на кухню за следующей бутылкой коньяка.
Таким образом, суббота и воскресенье прошли в атмосфере расслабленной благости и милой дружественности: мы с Заки, разоблаченные до трусов (у Заки они были с неприличным рисунком), сидели на солнышке в шезлонгах, пили коньяк, закусывали шоколадом и предавались воспоминаниям о юности. Периодически Васек приятным голосом звал нас кушать, и мы лениво передвигали свои тела к столу на той же террасе. Словом, все было идиллически.
Работа началась в жаркий и душный понедельник. Чувствуя себя достаточно протрезвевшим и освеженным, я вывел свой «Пежо» из гаража и отправился в город.
Для начала подъехал к зданию редакции «Сэра», которая располагалась в высотном здании за компанию еще с несколькими газетами и журналами. Поднимаясь в лифте с двумя взопревшими журналистами, я раздумывал, кем представиться, дабы выудить что-нибудь о покойном редакторе, но случай преподнес мне удачу, завернутую в фольгу и обвязанную шелковой ленточкой.
Едва я вышел из лифта на третьем этаже, как наткнулся на невысокого чудика в огромных роговых очках, задумчиво строчившего что-то в большой линованный блокнот. Чудик стоял посреди длинного коридора, по обе стороны которого шли двери с разнообразными табличками типа «Главный редактор», «Отдел писем» и так далее. Я бы мог полдня ходить из двери в дверь, но парень с блокнотом все это отменял, потому что был моим бывшим сокурсником по литературному институту, прозванным студентами с отделения прозы Лунатиком за способность творить нетленные произведения в любое время суток и в любом месте, полностью выключаясь из окружающего ландшафта. Вот и сейчас Лунатика, судя по всему, посетила Муза. Но я отогнал ее бестрепетной рукой:
– Привет, ты меня узнаешь?
Чудик неохотно оторвался от сочинительства и поднял на меня тусклые глаза, спрятанные за толстыми стеклами очков. Выражения счастья или радости на его лице при этом не появилось – каюсь, в студенческие годы я больше всех глумился над беднягой.
– Ты пришел устраиваться на работу? – не без тревоги спросил Лунатик вместо ответа на мой вопрос.
Я поспешил его успокоить, ласково улыбнулся, тут же взял под руку и повел по коридору в милой беседе.
– Понимаешь, с работой у меня все в порядке – ею меня обеспечивает папа, даже если я того не желаю. Дело тут в другом. Вот у тебя есть хобби?
Лунатик посмотрел на меня с презрением.
– Моя работа – это и мое хобби.
– Восхищаюсь тобой! А вот у меня помимо работы есть хобби – я изучаю случаи насильственной смерти. Так сказать, в метафизическом смысле – не провоцировала ли сама жертва свою смерть предшествовавшей жизнью, своим мировоззрением, образом мысли. Понимаешь?
Чудик остановился и выдернул свою руку из моих.
– Хочешь, чтобы я насплетничал тебе про нашего бывшего редактора?
Хм, быстро схватывает, собака… Я решил зайти с другой стороны.
– Кто занял место погибшего Лиманского?
Лунатик дерзко вздернул подбородок и ткнул пальцем в направлении кабинета с табличкой «Главный редактор».
– Вот сам иди и спроси.
Настала пора решительных действий. Убедившись, что коридор девственно чист и ничьи любопытные ушки из-за дверей не торчат, я схватил Лунатика за грудки, встряхнул и прижал спиной к стенке (вы наверняка неоднократно видели подобное в кино).
– Послушай ты, очкарик недоношенный! Если ты немедленно не расскажешь мне все о Лиманском, я тебе нос расквашу. Не сейчас, так вечером подкараулю в темном переулке, ты меня знаешь.
Он меня знал. Поэтому сердито отряхнулся и направился в конец коридора, к двери с табличкой «Литературный отдел», а я поспешил за ним.
Его кабинет был тесным и неуютным – окна с пыльными жалюзи, металлические стулья, заваленный «шедеврами» письменный стол. Ни цветочка, ни милой безделушки, одни кипы исписанной бумаги. Ох уж мне эти гении…
Лунатик молча устроился за столом, сдвинул бумаги в сторону и мрачно уставился на меня, усевшегося напротив него на таком же безобразном модерновом стуле.
– Ну, что конкретно тебя интересует?
– Все. Каким человеком Лиманский был, сколько имел любовниц, ругался ли с женой, у кого торчал полночи перед убийством, о чем спрашивали сотрудников следователи и кто что отвечал. Ну, ты понимаешь.
Лунатик поморщился.
– Ничего про жену и любовниц не знаю. Мы с шефом редко общались – я просто отдавал ответственному секретарю свои статьи, а потом, бывало, редактор вызывал меня, чтобы сделать замечания или что-то спросить.
– А вопросы следствия?
– Дак так, ничего особенного. «Где вы были в ночь на…», «Не угрожал ли кто…», «Не выглядел ли…» и все в таком роде.
Этот тип начинал меня раздражать.
– Ты что, действительно никого и ничего вокруг себя не видишь и не слышишь? Ведь всегда ходят разные слухи, домыслы, сплетни, люди судачат в курилке…
– Я не курю.
Еле сдерживаясь, чтобы не придушить засранца на месте, я перевел дух.
– Ну а своя версия убийства у тебя есть?
Лунатик неожиданно кивнул и посмотрел на меня строго и внушительно – так начальник смотрит на подчиненного.
– Есть. Это кара божья.
Я чуть язык не проглотил.
– Кара?
– Да, кара. Каждый должен отвечать за свои поступки. Око за око, зуб за зуб. Смерть за смерть. Именно так.
Это уже было интереснее. Лунатик встал и нервно прошелся по комнате, остановившись у пыльного окна.
– В редакции работала девушка, с которой Лиманский поступил крайне непорядочно. Она покончила с собой. Я думаю, ночное убийство – кара за смерть той девушки.
Ого! Оказывается, Лунатик не так уж отрешен от всего земного. Но больше меня потрясло другое – предположение, которое логически следовало после его пылкой тирады в духе эпохи Возрождения.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.