Страница 20 из 20
– Эти две вещи друг с другом никак не связаны.
– Еще как связаны! В том-то и дело, что связаны!
– Нет. Свою семью я знаю давно.
– Дорогая леди, я должен заступиться за Манни. У него верный взгляд на вещи, хотя он, возможно, и не совсем точно его формулирует. Смею ли я спросить? При каких обстоятельствах поступок группы людей будет нравственным, а тот же поступок, совершенный отдельным ее членом – безнравственным?
– Хм… вопрос на засыпку, да?
– Но ведь это же ключевой вопрос, дорогая Вайоминг. Это радикальный вопрос, который отражает корни дилеммы правительства. Тот, кто ответит на него честно и останется верен своему взгляду, невзирая на последствия, знает, что он отстаивает и за что готов умереть.
Вайо нахмурилась.
– Безнравственно для отдельно взятого члена группы… – повторила она. – Профессор, а каковы ваши политические принципы?
– Позвольте сначала услышать о ваших. Если, конечно, вы способны их сформулировать.
– Конечно, способна! Я приверженец Пятого Интернационала, как и большая часть членов организации. Мы не отталкиваем от себя попутчиков, у нас единый фронт. Среди нас есть коммунисты, приверженцы Четвертого Интернационала, краснобригадники и коллективисты, сторонники единого налога, да мало ли кто еще. Но я не марксистка; у нас, у Пятого Интернационала, программа чисто практическая: пусть частная собственность существует там, где это уместно, а государственная – где необходимо. Мы признаем, что стратегия изменяется вместе с обстоятельствами. Словом, никакого доктринерства.
– А как с высшей мерой наказания?
– За что?
– Ну, скажем, за предательство. За действия против Луны, когда вы ее освободите?
– Смотря какое предательство. Пока мне не известны обстоятельства, я ничего решить не смогу.
– Так же, как и я, милая Вайоминг. Я верю в необходимость высшей меры при определенных условиях – только с одним отличием: я не стану обращаться в суд. Я сам проведу следствие, вынесу приговор, приведу его в исполнение и приму на себя всю меру ответственности.
– Но… профессор, кто же вы по убеждениям?
– Я разумный анархист.
– Такой марки я не знаю. Анархо-индивидуалисты, анархо-коммунисты, христианские анархисты, философские анархисты, синдикалисты, либертарианцы[19] – про таких слыхала. А вы кто такой? Может, рандит?[20]
– С рандитами я нашел бы общий язык. Разумный анархист верит, что такие понятия, как «государство», «общество», «правительство», в реальности не существуют. Они являются воплощением действий сознающих свою ответственность индивидуумов. Разумный анархист полагает, что перекладывать бремя ответственности, разделять и перераспределять ответственность вообще невозможно, ибо и ответственность, и вина, и стыд – все они существуют лишь внутри индивидуума и больше нигде. Однако, будучи разумным, анархист понимает, что далеко не все люди разделяют его взгляды, а потому старается приблизиться к совершенству в этом несовершенном мире. Понимая, что результаты его усилий будут далеки от совершенства, он не падает духом от сознания неизбежности ждущей его неудачи.
– Вот-вот! – воскликнул я. – «Далеки от совершенства». К этому я стремился всю свою жизнь!
– И добился своего, – откликнулась Вайо. – Профессор, все это красивые слова, не больше. Слишком много власти в руках индивидуумов… Представьте, например, что водородная бомба попадет в руки какой-нибудь безответственной личности…
– Так ведь самое главное в моей теории то, что каждая личность ответственна. За все. Если водородные бомбы существуют, а они таки существуют, их обязательно контролирует какой-то человек. В сфере морали такого понятия, как «государство», вообще нет. Есть только люди. Индивидуумы. И каждый несет ответственность за свои поступки.
– Кто еще хочет выпить? – спросил я.
Ничто так не способствует расходованию алкоголя, как политические дискуссии. Я заказал еще бутылку.
В споре я не участвовал. Не могу сказать, чтобы я так уж стенал «под железной пятой Администрации». Я надувал ее как мог, а в остальное время забывал о ее существовании. И, уж конечно, не помышлял, как ее уничтожить, ибо уничтожить ее невозможно. Иди своей дорогой, не суй нос не в свое дело, не лезь…
Правда, особой роскоши я тоже не знал. По земным стандартам мы были почти нищими. Импортом не пользовались, нам он не по карману. Сомневаюсь, чтобы тогда во всей Луне нашлась хоть одна автоматически закрывающаяся дверь. Даже скафандры, и те привозили с Терры, пока какой-то хитроумный китаеза, еще до моего рождения, не додумался, как собезьянничать их, а заодно упростить и улучшить. (Бросьте двух китаез в одно из наших «морей», и они разбогатеют, продавая друг другу камни, да при этом еще умудрятся вырастить по двенадцать детишек. А затем появится индус и начнет торговать в розницу тем, что скупит у китайцев оптом: загонит все ниже себестоимости, но с жирной прибылью. Так и живем помаленьку.) Роскошь мне приходилось видеть на Земле. Не стоит она того, чем они за нее платят. Я не имею в виду большую силу тяжести – там к ней привыкли; я говорю о всякой ерундистике. Сплошные kukai moa[21]. Если бы все это дерьмо собачье из одного только земного города вывезти в Луну, проблема удобрений у нас решилась бы на сотню лет вперед. Делай то. Не делай этого. Не выходи из строя. Где твоя квитанция об уплате налогов? Заполни бланк. Покажи лицензию. Принеси шесть копий. Здесь только выход. Нет правого поворота. Нет левого поворота. Встань в очередь и уплати штраф. Не забудь поставить печать. Сдохни – но сначала получи разрешение.
Вайо вцепилась в профа мертвой хваткой, уверенная в том, что ей известны все ответы. Но профа больше интересовали вопросы, чем ответы, и это ставило ее в тупик. Наконец она сказала:
– Профессор, я вас не понимаю. Я не настаиваю на слове «правительство». Я хочу только, чтобы вы четко сформулировали, какие ограничения свободы вы считаете необходимыми для обеспечения равных свобод для всех.
– Дорогая леди, я с радостью приму все ваши ограничения…
– Но вы же, по-моему, не терпите никаких ограничений?
– Верно. Но я приму любые ограничения, которые вам кажутся необходимыми для вашей свободы. Я-то свободен всегда, какими бы ограничениями меня ни окружали. Если я сочту их приемлемыми, я их стерплю. Если они покажутся мне обременительными, я их нарушу. Я свободен, ибо знаю, что только я один морально ответствен за все, что делаю.
– Вы подчинились бы закону, который принят, скажем, большинством народа?
– Скажите мне, что это за закон, дорогая леди, и я скажу вам, буду ли я ему подчиняться.
– Вы увиливаете! Каждый раз, когда я ставлю принципиальный вопрос, вы уходите от ответа…
Проф прижал руки к сердцу.
– Простите меня! Поверьте, прекраснейшая Вайоминг, более всего в мире я жажду угодить вам. Вы говорили о своем стремлении включить в единый фронт всех попутчиков. Достаточно вам того, что я хочу видеть Администрацию низвергнутой и готов отдать ради этого жизнь?
Вайо просияла.
– Конечно, достаточно! – Она несколько раз (очень нежно) ткнула его под ребро, обняла за шею и поцеловала в щеку. – Товарищ! Будем же друзьями!
– Ура! – завопил я. – Подать мне сюда… ик!.. Смотрителя, я его… ик!.. иквидирую.
Я был в восторге от своей идеи. Ничего удивительного – я не выспался и не привык много пить.
Проф наполнил стаканы до краев, поднял свой к потолку и торжественно объявил:
– Товарищи!.. Мы провозглашаем начало революции!
Это заявление бросило нас в объятия друг друга. Но я мигом протрезвел, как только проф уселся и произнес:
– Заседание чрезвычайного комитета Свободной Луны считаю открытым. Нам нужно разработать план действий.
Я всполошился:
– Постойте-ка, проф! Я на такие фокусы согласия не давал! Что за галиматья, какой еще «план действий»?
19
приверженцы философии свободы воли как во взглядах, так и в поведении
20
сторонник сексуальной свободы
21
запреты (полинез.)
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.