Не убоюсь я зла (с илл.)

— Не думаю, что ему часто приходилось быть одному, — задумчиво проговорила Джоанна.

— Наверное, нет. Но Джо не стал бы спать даже с Прекрасной Еленой, если бы ему не нравилось ее к нему отношение. Вы говорили о своих парнях-телохранителях, тех, что доставили вас сюда; и у вас есть еще двое, не так ли? Один такой большой, Хьюго?

— Вы знаете Хьюго? — радостно спросила Джоанна.

— Нет, никогда его не встречала. Он похож на африканский миф. Я знаю о нем только две вещи. Джо хочет его нарисовать… и Джо любит его, любит как человека. Хотя я уверена, что Джо переспал бы с ним, если бы тот захотел…

(— Ему придется стать в очередь! Я первая увидела Хьюго.

— Умолкните, вы, ненасытная.)

…Думаю этого никогда не случится. Да и Джо с ним не заигрывает. Хотя он и со мной не заигрывал, и я с ним не заигрывала. Первый раз мы переспали, не обмолвившись словом, и подошли друг другу, как гайка и винтик…

(— Ну и везет некоторым. Мне же пришлось прилагать усилия.

— Вы более похотливы, дорогая, чем Гиги.

— Босс, вы дорого заплатите за эту шутку!)

…Я уверена, Джо не настаивал на том, чтобы Хьюго ему позировал. Он предпочел бы иметь его как друга, а не только как модель — хотя Джо говорил мне, что хотел бы нарисовать с него две картины. Одну, где Хьюго изображался бы рабом, которого продают с аукциона, со всеми атрибутами рабовладения, крупным планом, в полный рост. Хьюго — терпеливый и усталый, а вокруг него белые работорговцы. И белые женщины смотрят на него во все глаза.

Но Джо говорит, что такую картину рисовать нельзя, поскольку она воскресит в памяти самый мрачный период нашей истории и проблемы, связанные с ним. Вторую картину он просто сгорает от нетерпения нарисовать. На ней будет только один Хьюго, большой как гора и без всяких сексуальных символов… хотя этот огромный жеребец не может не выглядеть сексуально, как мне кажется. Один Хьюго, сильный, мудрый и любящий, преисполненный чувства собственного достоинства. Джо хочет назвать эту картину «Иегова».

— Гиги! Может быть, я смогу помочь.

— Как? Не прикажете же вы Хьюго, чтобы он позировал для Джо. Джо этого не одобрит.

— Дорогая, я не так глупа. Но может быть, я смогу убедить Хьюго, что в том, чтобы позировать для Джо, нет ничего плохого. Попытка не пытка…

(— Босс, скажите Хьюго, что вы позировали Джо голой. И пусть-ка он это переварит.

— Конечно, Юнис, но зачем размениваться по мелочам?

— Близняшка! Уж не хотите ли вы совратить Хьюго? Черт возьми, даже по моим понятиям это уж слишком, оставьте Хьюго в покое.

— Юнис, я не настолько глупа. Хьюго может получить от меня все, что захочет: ведь это он убил подонка, который убил вас. Но я никогда не стану предлагать ему того, что он не захочет принять. Если бы я это сделала, думаю, что он бы оставил меня… и стал бы молиться за мою душу. Пусть уж лучше он достанется Джо. Я принимаю Хьюго таким, какой он есть, и не хочу его ни к чему принуждать,

— Вы бы и не смогли. У него руки больше, чем наши ноги.

— Когда я говорила «принуждать», я имела в виду психологически, близняшка, и вы это знаете.)

…Только одно условие, Гиги. Джо должен отказаться от этого названия.

— Вы знаете Джо, Джоанна. Он ни за что не изменит названия.

— Тогда ему не следует говорить об этом Хьюго. Он так же непреклонен в своих взглядах, как и Джо. Он не согласится, чтобы картина с его изображением называлась «Иегова». В его глазах это будет святотатством. Но если Джо согласится не говорить никому названия картины, то, думаю, я смогу предоставить ему Хьюго во плоти. Поговорите об этом с Джо. Но вы мне так и не сказали, где Джо обучался живописи.

— О, Джо всегда умел рисовать; я уверена, он мог бы научиться и читать — он помнит все, что увидит. Когда ему было около четырнадцати лет, его задержали на ночь в полицейском участке с другими парнями и дежурный сержант случайно увидел зарисовки, которые Джо делал, чтобы убить время в ожидании предупреждения от судьи. Одна из зарисовок была портретом дежурного сержанта, которого он видел всего несколько минут.

И это была его удача. Дежурный сержант вычеркнул его имя из списка задержанных и отвел к священнику, а затем они вместе отвели его к местному художнику и показали ему зарисовки Джо.

Тот художник удачно сочетал в себе талант и коммерческое чутье, денег у него было много. И еще он сочетал в себе, как устрица, пристрастие к обоим полам. Может быть, его и не поразили зарисовки Джо, но он все-таки заключил сделку. Джо должен был ему позировать. За это он мог находиться в его студии, пользоваться его материалами и делать зарисовки с его моделей. Они оба выиграли от этой сделки: вы же видите, какой Джо красивый, а в четырнадцать лет он был красивее любой девчонки. И устрица это, конечно, заметил.

После этого Джо ел и спал в той студии и полностью стал независимым от матери. Это самое лучшее, что случилось с ним за его жизнь. Джоанна, в той студии была лишь одна кровать, как и в этой.

— Вы хотите сказать, что Джо стал его любовником? Гиги, вы меня этим не шокируете. Хотя мне и девяносто пять лет, я стараюсь думать по-современному.

— Джоанна, я никак не могу поверить, что вам столько лет; мне трудно это представить, как и миллион долларов. Но я сказала «устрица», а не «гомосексуалист». У того художника была не то жена, не то любовница. Одна из его натурщиц. В любом случае, она Джо многому научила, хорошо к нему относилась и нянчилась с ним. И их тройка была счастлива.

Но тот художник — мистер Тони, как называет его Джо, — хотя и разрешил Джо пользоваться его студией, столом, кроватью и женой, все же был строгим мастером. Он не позволял Джо рисовать широкой кистью, делать неточности в рисунке или абстрагировать… он заставлял его учиться рисунку. Изучать анатомию, композицию, технику работы кистью, цветовые гаммы. Это была настоящая академическая школа. К тому же он заставлял его мыть кисти и подметать студию. Джо многим обязан мистеру Тони. Джо понял, что он может делать, что он хочет делать, и научился этому. Но он научился не тому, что делал его учитель, а нашел себя, хотя его обучение и было академическим. Он постиг все это через труд. Конечно, он может иногда схалтурить, но он может рисовать и по-настоящему — что он и делал после нашего последнего перерыва,

— и то, что он рисует, будет фотографически точным, если он захочет, или наоборот, полной абстракцией.

— …Я никогда не говорила, что быть бедной лучше, чем богатой, Гиги; это не так. Но и у богатых, и у бедных есть определенные трудности. Пожалуй, лучше быть где-нибудь посередине, если не приходится выполнять при этом какую-нибудь скучную работу. Но послушайте, Джо охраняет вас, когда вы идете за продуктами?

— Конечно нет. Иногда, правда, он идет со мной и помогает нести продукты. Ну, еще он спускается со мной в лифте, если это такое время, когда он может быть пустым. Он не глуп, да и я тоже. Я не ищу приключений на свою голову. Если я возвращаюсь позже, чем обещала, то он ждет меня внизу, у лифта. Но по городу я обычно хожу одна. Просто я знаю, куда и когда не следует ходить.

— Гиги, я уверена, что вы не глупы, поэтому думаю, что вряд ли вы когда-нибудь ходите в парк…

— Я не бываю там даже в полдень: меня один раз изнасиловали, и мне это не понравилось. Я стараюсь не нарываться на групповики, когда они делают это по очереди, а остальные держат тебя. Все парки в городе надо бы сровнять с землей.

— А еще лучше — весь город. Но, Гиги, вы передвигаетесь довольно-таки свободно, а я не могу этого делать. Даже с телохранителями я никуда не могу пойти без чадры. Я не могу позволить, чтобы меня узнали. Мне постоянно приходится быть осторожной. Конечно, вы запираете дверь. Но мой дом должен быть настолько крепким, чтобы выдержать взрыв бомбы. С тех пор как я его построила, это случалось несколько раз. Я должна быть начеку из-за всяческих похитителей, убийц и просто желающих до меня дотронуться.

Я говорю не только о том, как мне приходилось жить теперь, но и о том, как жила, будучи Иоганном. Слишком большие деньги притягивают преступников, и тут уж ничего не поделаешь, приходится держать телохранителей денно и нощно, жить в крепости вместо обыкновенного дома, стараться, чтобы тебя не узнали, и забыть о том, что называется нормальной жизнью. Кроме того, Гиги, вы можете представить, какое это для меня удовольствие, если мне позволяют помыть посуду?