Страница 13 из 18
— Привет, дружок! — приветствовал он меня. — Эта дурацкая детская коляска мне осточертела, и я позволил себе вытянуться, чтобы правильно распределить напряжение.
— А что, мы вернулись к двукратному?
— А? Ну конечно. У нас сейчас перегрузка двукратная.
— Очень жаль, что я отключился. И долго это продолжалось?
— Нет, не очень. А как вы себя чувствуете?
— Отлично. Просто удивительно хорошо отдохнул.
— Да, такой побочный эффект известен. Особенно при больших ускорениях, я хочу сказать. Ну как, посмотрим картинки?
— Что ж, с удовольствием, если вам так угодно, доктор.
— О'кей! — он вытянул руку — и свет в каюте погас.
Я собрал всю волю в кулак, зная, что сейчас он начнет показывать мне марсиан. Про себя я решил, что паниковать ни за что не буду. В конце концов, бывали же случаи, когда мне удавалось представить, что их просто не существует. А ведь это — кино, оно никак не может мне повредить — просто в тот раз они уж очень внезапно появились.
Это действительно были стереоизображения марсиан как с Бонфортом, так и без него. И тут обнаружилось, что я могу смотреть на них как бы отвлеченно — без страха или отвращения.
Внезапно я понял, что мне приятно смотреть на них. Я издал какое-то восклицание — и Капек остановил фильм.
— Опять затруднения?
— Доктор, вы загипнотизировали меня?
— Так вы же разрешили.
— Но меня нельзя загипнотизировать!
— Весьма прискорбно это слышать.
— Но… но вам удалось! Я же не настолько туп, чтобы не заметить очевидного. — Я был поражен. — А может быть, мы еще раз прокрутим эти кадры? Мне просто не верится…
Он снова включил проектор, а я смотрел и удивлялся. Марсиане вовсе не были омерзительны, если смотреть на них без предубеждения. Их даже нельзя было назвать некрасивыми. Они обладают каким-то пикантным изяществом — ну, как китайская пагода, что ли.
Это верно, что по форме они не похожи на человека, но ведь и райская птица тоже не похожа на него, а она — одно из чудеснейших явлений природы.
Я начал понимать, что их псевдочлены могут быть очень выразительны. Их неловкие движения чем-то напоминали мне поведение добродушного щенка. Теперь я знал, что всю жизнь смотрел на марсиан сквозь призму ненависти и страха.
«Конечно, — размышлял я, — к их запаху надо привыкнуть, но…» И тут я внезапно обнаружил, что я обоняю их, я ощущаю этот ни с чем не сравнимый запах — и не имею против него ровным счетом ничего! Больше того, он мне нравится.
— Доктор, — пристал я к нему, — а у проектора есть приставка для передачи запахов?
— Что? Кажется, нет. Да и как ей быть — для яхты она слишком велика.
— Нет, есть! Я же чувствую их аромат, чувствую совершенно отчетливо!
— Ах, вот оно что! — Он выглядел весьма смущенным. Знаете, дружок, я должен повиниться перед вами, кое-что мне все же пришлось сделать, что, надеюсь, не доставит вам особого беспокойства.
— Не понимаю вас, сэр!
— Да пока мы зондировали ваш мозг, мы выяснили, что ваше невротическое отношение к марсианам во многом определяется запахом, присущим их телам. Ну, времени для внесения глубоких изменений у меня не было, так что пришлось этот запах просто заглушить. Я попросил Пенни — девицу, что занимала эту койку — одолжить мне духи, которыми она пользуется. Боюсь, дружок, что с нынешнего дня марсиане будут пахнуть для вас, как парижский парфюмерный салон. Если бы у меня было время, я бы воспользовался каким-нибудь более простым и приятным запахом — например, земляники или горячих пышек с сиропом. Однако пришлось импровизировать.
Я принюхался. Да, действительно, пахло сильными и дорогими духами. Черт побери, они и в самом деле отдавали запахом марсиан.
— Мне это нравится.
— А куда ж вам теперь деваться!
— Но вы, пожалуй, разлили тут целый флакон духов. Каюта прямо благоухает ими!
— Что? Нет-нет. Просто полчаса назад я поводил затычкой флакона у вас под носом, а потом вернул флакон Пенни, и она его убрала. — Он принюхался. — Да и запах-то уже выветрился. «Страсть в джунглях» — так написано на этикетке. По-моему, там слишком много мускуса. Я даже намекнул Пенни, что она собирается довести весь наш экипаж до любовного безумия, но она только хихикнула. — Доктор потянулся и выключил проектор. — Хватит пока. Надо заняться более важным делом.
Когда изображение погасло, вместе с ним стал слабеть и аромат, точно так же, как это бывает с приставками для запахов.
Мне пришлось доказывать себе, что все это лишь мое воображение.
Умом-то я это быстро усвоил, но когда несколькими минутами позже в каюту вошла Пенни, она благоухала точно марсианка.
И я пришел в полный восторг!
Глава 4
Мое дальнейшее обучение происходило в той же самой комнате.
Оказалось, что она служила мистеру Бонфорту гостиной. Я совсем не спал, разве что отдыхал под гипнозом, но, по-видимому, никакой нужды в сне не испытывал. Док Капек или Пенни всегда были рядом, готовые помочь, чем можно. К счастью, человек, которого мне предстояло играть, фотографировался и снимался на пленку куда чаще, чем многие другие политические деятели, а кроме того, я пользовался всесторонней помощью близких к нему людей. Материала была масса и проблема заключалась в том, сколько его я смогу усвоить как бодрствуя, так и под гипнозом.
Не знаю, в какой момент я почувствовал, что перестал относиться к Бонфорту с предубеждением. Доктор Капек уверял — и я ему верил — что никаких внушений на этот счет под гипнозом не было. Сам я об этом не просил, а что касается Капека, то я абсолютно уверен в его щепетильности и порядочности в вопросах этики врача и гипнотерапевта. Подозреваю, что это просто результат вживания в образ — думаю, что проникся бы симпатией даже к Джеку Потрошителю, если бы мне предложили его сыграть. Взгляните на это дело глазами актера: чтобы по-настоящему войти в роль, необходимо на время стать тем человеком, которого играешь. А человек либо нравится себе, либо кончает жизнь самоубийством — другого пути тут нет.
«Понять — значит простить», а я уже начал понимать Бонфорта.
Во время торможения мы получили возможность отдохнуть при нормальной силе тяжести, как и обещал Дак. Состояние невесомости не наступало ни на минуту. Вместо включения тормозных двигателей, к чему космолетчики не любят прибегать, корабль проделал то, что Дак назвал стовосьмидесятиградусной петлей.
Этот маневр позволяет двигателям работать в прежнем режиме, проделывается очень быстро и оказывает весьма странное действие на организм, как бы нарушая чувство равновесия. Называется это эффектом то ли Кориолана, то ли Кориолиса.
Все, что я знаю о космических кораблях — это то, что те из них, которые взлетают с Земли, хоть и являются настоящими ракетами, но вояжеры их зовут «чайниками» из-за той напоминающей пар струи воды или водорода, с помощью которой они движутся. Их нельзя считать настоящими атомными кораблями, хотя нагрев и производится атомным реактором. Межпланетные же корабли, как, например, тот же «Том Пейн», пользуются формулой, где то ли E равно mc в квадрате, то ли m равно EC в квадрате. Ну словом, той штуковиной, которую изобрел Эйнштейн.
Дак изо всех сил старался разъяснить мне все это.
Вероятно, это действительно интересно для тех, кто такими делами занимается. Я же, откровенно говоря, в толк не могу взять, какое дело настоящему джентльмену до таких вот вещей. По моему мнению, всякий раз, когда эти ученые парни со своими логарифмическими линейками берутся за что-нибудь, жизнь сразу же становится еще сложнее. И что им не понравилось в этом мире, каким он был раньше?
За те два часа, что мы пробыли при нормальной силе тяжести, я перебрался в личную каюту Бонфорта.
Там я надел его костюм и постарался во всем походить на него, а все окружающие обращались ко мне «мистер Бонфорт», или «Шеф», или (как доктор Капек) «Джозеф», чтобы помочь войти в роль.