Остров Эпиорнис

Герберт Уэллс

Остров Эпиорнис

Перевод В. Дилевской

© Леннздат, 1979

Человек со шрамом на лице перегнулся через стол и посмотрел на мой сверток.

Орхидеи? — спросил он.

Да, пустяки, несколько штук, — ответил я.

Киприпедии?

Главным образом.

Что-нибудь новое? Нет? Я так и думая. Я бывал на этих островах лет двадцать пять — двадцать семь тому назад. Если вы ухитрились отыскать там что-нибудь новое, — значит, уж совсем новинка. Я ведь оставил после себя немного.

Я не коллекционер.

Я был молод тогда, — продолжал он. — Боже, как я носился по свету! — Он испытующе посмотрел на меня. — Два года я прожил в Восточной Индии и семь лет в Бразилии. А затем отправился на Мадагаскар.

Мне известны имена некоторых исследователей, — заметил я, предвкушая «охотничий рассказ». — Для кого вы собирали?

Для Даусона. Интересно знать, вам не приходилось слышать фамилию Бутчер?

Бутчер... Бутчер? — Фамилия смутно маячила у меня в памяти. И вдруг я вспомнил: «Дело Бутчера против Даусона». — Ну как же! — воскликнул я. — Так вы тот самый человек, который старался отсудить у них жалованье за четыре года и был выброшен на необитаемый остров?..

Ваш покорный слуга, — промолвил, кланяясь, человек со шрамом. — Забавный был случай, не правда ли? Это именно я копил маленький капиталец там, на острове, — это получалось как-то само собой, — а они даже не могли уволить меня. Мысль об этом очень забавляла меня, когда я там жил. Я высчитывал свое состояние — огромное состояние, — расписывая красивые узоры по этому чертову острову.

Постойте, как это произошло? — спросил я. — Я что-то не очень помню...

Ну!.. Вы слышали об эпиорнисе?

Конечно... Эндрюс с месяц тому назад, как раз перед моим отъездом, рассказывал мне о новой породе. Они раскопали берцовую кость длиной около ярда. Ну и чудовище!

Еще бы! — воскликнул человек со шрамом. — Она и была чудовищем. Синдбадова птица Рох — пустяк перед ней. Но когда же они нашли эти кости?

Года три-четыре тому назад, как будто в девяносто первом. А что?

Как что? Да ведь это я нашел их лет двадцать назад. И если бы Даусон не валял дурака с этим жалованьем, мы бы уж наделали шуму! Я-то не виноват, что эту проклятую посудину унесло течением. — Он помолчал. — Думаю, это то самое место. Вроде болота, миль девяносто к северу от Антананариво. Вы, может, слышали о нем? Туда надо плыть на лодках вдоль побережья. Вспоминаете?

Нет, не помню. Впрочем, Эндрюс, кажется, что- то говорил насчет болота.

Должно быть, оно и есть. На восточном побережье. Там вода такая, что в ней ничего не портится. Она пахнет креозотом. Мне так и вспомнился Тринидад. А им удалось раздобыть еще яиц? Те, что я нашел, достигали полутора футов. Там кругом сплошное болото, понимаете, и к тому месту не проберешься. А вода почти всюду соленая. Дда... И досталось же мне там! Я нашел эти штуки случайно. Мы отправились за яйцами, я и два туземца, на одном из их допотопных челнов, и тогда же нашли кости. У нас была палатка и провизия — дня на четыре, вот мы и расположились на твердом местечке. Как сейчас слышу этот странный смолистый запах. Чудная работа! Идешь шаг за шагом, прощупывая болотную слякоть железным прутом. Обычно яйцо разбивается вдребезги. Интересно знать, сколько времени прошло с тех пор, как жили эти эпиорнисы. Миссионеры говорят, что туземцы рассказывают легенды о тех временах, но я сам ничего такого не слышал (сноска 1). Одно несомненно, яйца, которые мы нашли, были такие свежие, как будто их только что снесли. Свеженькие! Перенося их в лодку, один из моих негров уронил яйцо на камень, и оно разбилось. И задал же я трепку этому негодяю! Но яйцо было свежее, как будто и в самом деле только что снесенное, а ведь мамаша сдохла этак лет четыреста назад. Этого парня, видите ли, укусила сколопендра! Однако я не о том... Нам пришлось копаться ягрязи целый день, но мы вытащили яйца в целости, вымазались в премерзкой черной пакости, и, конечно, я злился. Насколько мне известно, это были единственные яйца, которые удалось извлечь без единой трещинки. Впоследствии я отправился посмотреть на такие же в Лондонском зоологическом музее. Там они все потрескались, слиплись, как мозаика, и кусочков не хватало. Мои были великолепны, и я собрался раззвонить о них по всему свету, когда вернусь. Конечно, я рассердился на этого идиота, — ведь три часа работы пропало из-за какой-то сколопендры! Ему здорово влетело от меня.

Человек со шрамом вытащил глиняную трубку. Я протянул ему мой кисет. Он машинально набил трубку,

А как с остальными? Вы доставили их домой? Я не помню...

Вот тут-то и начинается самое интересное. Уменя оставалось еще три. Три вполне свежих яйца. Ну-с, мы положили их в лодку, и я отправился в палатку сварить кофе, а моих язычников оставил на берегу; один из них возился со своей раной, а другой помогал ему. Я никак не думал, что эти пройдохи воспользуются положением, в какое я попал, и затеют со мной ссору. Но, вероятно, яд сколопендры и пинок, которым я наградил его, обозлили одного из них, — он вообще был презлющий, — а другого он уговорил.

Помню, я сидел, курил и кипятил воду на спиртовке, которую я всегда беру в такие экспедиции. А заодно любовался закатом на болоте. Оно было все полосатое, какое-то черное и красное, как кровь, просто картина! А вдали этакие горы — туманные, серые, и над ними небо, как огненная печь. А в пятидесяти ярдах

1Ни один европеец не видел живых эпиорнисов, за сомни- тельным исключением Мак Андрю, который посетил Мадагао кар в 1745 году. (Прим. Г. -Дж. Уэллса).

за моей спиной эти проклятые язычники, несмотря на окружающую тишину и покой, готовились удрать к бросить меня одного, с трехдневным запасом провизии, палаткой и одним-единственным маленьким бо чонком воды. Я услышал какой-то вопль позади себя, смотрю — а они уже плывут в челноке (это была не настоящая лодка) ярдах в двадцати от берега. В одну секунду я понял, что случилось. Мое ружье осталось в палатке, и вдобавок не было пуль, а только дробь. Они знали это. Но в кармане у меня был маленький револьвер, я выхватил его и побежал к берегу.

— Назад! — заорал я, размахивая револьвером.

Они что-то залопотали, и тот негодяй, что разбил яйцо, стал издеваться надо мной. Я прицелился в другого — того, что не был укушен и греб, но промахнул- ся. Они захохотали. Однако я еще не сдавался. Понимая, что нельзя терять голову, я снова прицелился. И тут негр подскочил. Теперь он уже не смеялся. В третий раз я угодил ему в голову, и он полетел через борт вместе с веслом. Удачный выстрел для такого револьвера. Прицел — этак ярдов на пятьдесят. Негр тотчас пошел ко дну. Не знаю, застрелил я его или только оглушил и он захлебнулся. Я принялся кричать другому, чтобы он вернулся, но он скорчился н& дне лодки и не отвечал. Тогда я выпустил в него все пули, но ни одна его даже не задела...

Признаюсь, я чувствовал себя круглым идиотом. Я остался один на этом гнусном черном берегу, позади тянулось плоское болото, впереди плоское море, похолодевшее после заката, а дьявольский челнок уходил все дальше в море. Сказать правду, в ту минуту я проклинал на чем свет стоит и Даусона, и Джемраха, и музеи, и все прочее. Я орал негру, чтобы он вернулся, и наконец стал неистово вопить.

Оставалось одно — поплыть за ним, рискуя встре- титься с акулами. Я открыл нож, взял его в зубы всбросил одежду и вошел в воду. Но едва я очутился в воде, как тотчас потерял челнок из виду, хотя, как мне казалось, я плыл ему наперерез. Я надеялся, что человек в лодке слишком ослабел и ему не до руля, а лодка сама по себе не изменит направления. И вдруг она снова показалась на горизонте, где-то на юго-западе. Последние отблески заката погасли, и подкрадывался ночной мрак... В синеве проступили звезды.

Я плыл, как чемпион на состязании, хотя руки и ноги у меня ныли от усталости.