Зачарованное сердце

— Как давно она в доме, Роберт? Почему я не видела ее раньше?

— Мне хотелось рассказать вам, — объяснил он, — но я боялся. Слишком важно было хранить тайну ее пребывания здесь.

— Но почему?

— Потому что считалось, что она давно мертва! — ответил Роберт.

Синтия смотрела на него в изумлении.

— Позвольте рассказать вам немного о ее жизни, — продолжил Роберт. — Моя мать была женщиной, любившей жизнь и все лучшее, что эта жизнь могла дать. Она так же любила мужчин, как и мужчины любили ее. Некоторым казалось, что она испорченная, но ведь мы любим людей не за то, какими они должны быть, а за то, какие они есть.

Синтия внезапно заволновалась. Она и сама только недавно пришла к такому заключению. Но она не стала перебивать Роберта. Она слушала, не отрывая от него глаз.

— Моя мать четыре раза выходила замуж, но последний брак оказался роковой ошибкой. Три ее предыдущих мужа до конца оставались джентльменами, четвертый же был наглецом, сочетавшим в себе хорошие манеры, неистовую вспыльчивость и почти изуверскую ревность. Он прогнал меня от матери. Мы многие годы жили вместе с ней счастливо, но он был слишком ревнив, чтобы терпеть ее привязанность ко мне. Он оторвал ее также от друзей и от того образа жизни, к которому она привыкла. А потом и вовсе — увез в Мехико, где имел какой-то бизнес. Там он окончательно довел мать до безумия, устраивая ей сцены по самым нелепым поводам. Здоровье матери уже не было таким крепким, как того бы хотелось. Она разболелась по-настоящему, но этот негодяй по-прежнему не давал ей покоя своей ревностью и подозрениями. В конце концов она прислала мне отчаянное письмо, полное мольбы, и я тут же помчался в Мехико, но прибыл туда слишком поздно. В тот день, как я добрался туда, они отчаянно поссорились, и мать, не в силах больше терпеть, впала в безумие и, схватив стилет, который использовался как нож для бумаг, ударила им мужа в горло. Он умер через два часа после того, как я вошел в дом. Я понял, что есть лишь одна возможность спасти мать — тайно вывезти ее из страны. Учитывая ее состояние, мать вряд ли осудили бы за это убийство. Я прекрасно знал, что ее запрут в психиатрической лечебнице… Я смог увезти ее, но, к несчастью, убитый оказался американским гражданином. Полиция начала задавать неудобные вопросы. Мне посчастливилось купить яхту, и мы сбежали сначала в Восточную Индию, а оттуда уже в Европу. Я сменил имя. Услышав как-то о Бетч-Вейле, я решил приобрести его, и, как вам известно, мне посчастливилось. Приехав сюда, я надеялся начать другую, совершенно новую главу своей жизни, в которой моя мать смогла бы занять свое привычное место. К сожалению, ее нельзя было вылечить. За ней заботливо ухаживала Зелли, и, хотя мать не узнавала меня и тех, кто был рядом с ней, по крайней мере, здесь ей было гораздо лучше, чем в любой лечебнице. Только на прошлой неделе к ней частично вернулась память, и она наконец узнала меня.

— Я рада, — тихо прошептала Синтия.

— Я тоже был рад, — просто сказал Роберт. — Все эти последние недели Зелли и я были рядом с ней днем и ночью, боясь оставить ее в минуту смерти одну. Дела, однако, осложнились. Видимо, из-за болтливости вашей приятельницы полиция начала новое расследование уже по эту сторону Атлантики. Вам известно, что Сара узнала меня. Мы были знакомы с ней еще до того, как я стал Шелфордом.

— Так вот почему вы дали ей деньги! — воскликнула Синтия.

— Да, она потребовала их и в последний свой приезд, — кивнул Роберт. — Но я ей отказал. Я не люблю Сару и не считаю ее хорошим для вас другом. Это правда — я заплатил ей за адрес Питера Морроу, я сам так хотел. Но я не нахожу ничего приятного в том, что меня будет шантажировать всю оставшуюся жизнь такая женщина, как Сара Иствуд. Когда она пришла ко мне в тот день, я дал ей столько денег, чтобы она смогла уехать обратно в Лондон. Не тратьте свое время на сожаления о ней.

— Но теперь вы сами собираетесь уехать? — спросила Синтия, беспокоясь больше о Роберте, чем о Саре.

— Да, я уезжаю, — ответил он. — Этот дом дал приют моей матери. В нем моя дочь, о существовании которой я еще не знал, когда задумывал переехать сюда, обрела счастье. Теперь надобность в нем отпала. Я понял, что чужой здесь. Я никогда не был здесь своим. Это ваш дом, и он не должен принадлежать никому другому.

— Куда же вы отправитесь?

Роберт пожал плечами:

— Откуда я знаю? Когда-то я грезил добиться вашей любви и многому вас научить. Я чувствовал, что вы мало испытали в жизни счастья, и хотел дать вам его. Но к сожалению, я забыл, что грехи мужчин всегда догоняют их в самый неподходящий момент. Я видел ваше лицо, когда вы узнали, что Микаэла — моя незаконнорожденная дочь, и тогда понял, что окончательно потерял вас. Я считал, что живу полной жизнью. Но встреча с вами многое изменила. Все, что значило для меня хоть самую малость, оказалось тленным. Вы же нашли смысл жизни в великодушии и помощи, которую оказываете каждому, с кем соприкасаетесь. Я уезжаю, Синтия. Но я никогда не смогу забыть вас. Я всегда буду вас любить. Я хотел бы оставить вам Бетч-Вейл, но знаю, что вы не примете его от меня. Вместо этого я хочу назначить определенную сумму, чтобы вы от моего имени оказали помощь таким людям, как Нэлли и Джим Харрис. Вы, с вашим сочувствием ко всем, независимо от их положения, непременно найдете возможность осуществить этот план. Это все, Синтия. Такова моя история. Попытайтесь понять и вспоминайте меня иногда в своих молитвах.

Он наклонился, взял ее руку и поднес к губам.

Мгновение Синтия оставалась неподвижной, затем засмеялась. Тихий смех радости и облегчения пробился через броню сдержанности и подавленности, которые так долго господствовали в ней. Услышав ее смех, Роберт поднял голову и озадаченно посмотрел на нее.

— Я смеюсь, потому что счастлива! — объяснила Синтия, чувствуя, как румянец заливает ее щеки. — Так счастлива, Роберт! О, дорогой, ты думаешь, после того, как ты сказал мне все это, я позволю тебе уехать? Если хочешь, можешь продать Бетч-Вейл и уехать, но я поеду вместе с тобой, если, конечно, ты захочешь!

Роберт поражение смотрел на нее. Затем потрясение в его глазах сменилось огнем страсти, той обжигающей страсти, которой Синтия всегда безотчетно боялась.

Теперь же она смело смотрела в лицо Роберту, подчиняясь его магнетизму, которому так долго сопротивлялась.

— Что ты сказала?! — Голос Роберта стал хриплым. — Не играй со мной, Синтия. Я слишком хочу тебя и не смогу выдержать, если ты возьмешься играть с огнем.

— Я не играю. — Слова ее были тихими, но отчетливо прозвучавшими. — Разве ты еще не понял, что я пытаюсь тебе сказать?

— Скажи еще раз! — потребовал Роберт.

Но Синтия молчала. Она не отваживалась вновь произнести признание в любви. Она стояла, тяжело и часто дыша, сцепив на груди руки, как будто пыталась успокоить в своей душе смятение чувств.

— Скажи это! О, моя дорогая, скажи слова, которые я так ждал… так страстно желал… о которых молился…

Теперь Синтия должна была ему подчиниться, и, запинаясь, дрожащим голосом она прошептала:

— Я… люблю… тебя…

С радостным восклицанием Роберт схватил ее в объятия. Он боялся ее отпустить, все еще не веря, что она не исчезнет.

— Ты хочешь сказать, что на самом деле любишь меня?

Синтия уткнулась в его плечо, не смея поднять глаза.

— Я просто не могла себе в этом признаться, — ответила она. — Но теперь поняла, что люблю тебя уже давно.

— Я не в силах в это поверить!

Роберт все крепче и крепче прижимал Синтию к себе. Она чувствовала, будто растворяется в своем любимом, при этом ясно понимая, что его сила не сможет подавить ее, что она тоже имеет над ним власть. Роберт нашел ее губы…

Вспыхнувшая страсть соединила их. Радость, счастье, желание слились воедино.

Поцелуи Роберта становились все настойчивее. Синтии казалось, будто он пьет саму жизнь с ее губ. Прошлое отступило, значение имело только будущее. Она была его… его на всю жизнь…