Страница 16 из 22
— Ну, смотри, курвa, соврала — всю красоту сотрем, на аптеку работать будешь…
После их ухода я бросилась к телефону и позвонила Алке. Мне хотелось услышать нормальный голос нормального человека, который меня любил. Но муж мрачно сказал, что ее увезли в больницу.
— Что случилось?
— Кровотечение. На сохранение положили.
Я охнула. Алка беременна и ничего мне не сказала! На секунду нечто похожее на зависть шевельнулось во мне. Но только на секунду.
В школе
Утром я поехала на работу, совершенно не думая, чему посвящен очередной урок-фикция. Я не могла научить школьников разговаривать по-английски. а они не желали тратить время на бесполезную грамматику и адаптированные тексты.
Как всегда, я опаздывала и оглянулась в поисках такси.
Время поджимало, и я подняла руку перед частником. Хотя в класс я влетела с последним звонком, настроение улучшилось. Мы работали над рассказом О’Генри «Последний лист», когда явилась секретарь директора и срочно вызвала меня в его кабинет.
Я попросила учеников подготовить перевод двадцати строк рассказа О’Генри и пошла по коридору, механически прислушиваясь к монотонным голосам, доносившимся из классов.
Застав в пустом кабинете директора Юрку Гаврилова, с которым мы учились на параллельных курсах в университете, я страшно удивилась. Он был с юрфака, и наши компании часто перекрещивались…
— Привет светилу юриспруденции! Что ты тут делаешь?
— Жду свидетеля… или глупого подозреваемого.
Его простецкое твердое лицо за восемь лет подсохло и постарело, он уже не напоминал плакат с портретом образцового комсомольца, призывающего крепить интернациональную дружбу черных, желтых и красноватых человечков. Зато фигура раздалась, плечи отяжелели, а свитер толстой вязки делал его похожим на отставного футболиста…
Кажется, меня он вычислил точно, потому что спросил в лоб, без обычных формальностей:
— Почему ты сбежала, позвонив в милицию?
— Растерялась.
— Ты-то? За робкую индюшку я тебя никогда не держал.
— Хотелось самой разобраться…
— Ох, твои петли только прибавили мне работы! А главное — впустую, ничего ведь не узнала, только под ногами крутилась. И все время после твоих визитов случались несчастья. Вот и «тетю Лошадь» убили именно после твоего ухода…
— А ее за что?
— Разбираемся…
— Из-за коллекций?
— Все может быть…
— А все-таки, кем ты работаешь, не темни?
— Следователем прокуратуры по особо важным делам.
— А, «важняк»! — сказала я, мучительно перебирая в памяти, что я могла сделать или сболтнуть, из-за чего так страшно пострадала «тетя Лошадь».
— Грамотная — без улыбки перебил мой старый знакомый, сидевший в цивильном свитере за столом директора. — Ладно, кончим шутки. Когда ты последний раз видела Карена живым?
Я стала подсчитывать. До аукциона четыре дня жила у матери. Аукцион происходил в субботу, значит, труп я застала дней через пять после нашей ссоры…
— Почти неделю назад.
— А почему ты удрала к матери?
Значит, с ней уже говорил и мама не поступилась принципами, выложив все честно…
— Поссорились.
— В каких вы были отношениях?
— Босс и секретарша.
Он так на меня посмотрел, что я невольно взялась за свою рыжую гриву и свернула волосы в пучок, вспомнив, что в сумке через плечо лежат мексиканские зажимы, которые привез в прошлом году Карен.
— Ты догадываешься, из-за чего его пытали?
— Не понимаю, — сказала я искренне. — Он так пренебрегал «деревянными» деньгами, что мог откупиться от любых рэкетиров. Да и антиквариата были целые полки, не говоря о цацках в тайнике.
— Значит, от тебя они не таились.
— Он мне показывал, как его открывать.
— И ты туда не лазила?
— Меня не волнуют чужие вещи.
Он помолчал и что-то записал.
— Да, твоих отпечатков там не оказалось.
Прозвенел звонок, урок закончился, но мне еще надо было провести два. В кабинет заглянула наша толстая директриса:
— Ох, простите, я думала, вы уже кончили…
Я фыркнула, но Юрка остался «при исполнении».
— Мы еще немного задержимся, если позволите…
Она замахала толстенькими короткими ручками:
— Бога ради, сколько хотите… — и осторожно прикрыла дверь собственного кабинета.
Тут я сообразила, что на обыкновенное убийство не бросают следователя по особо важным делам… Значит, в этой истории много «гитиков», как любил говорить мой бывший супруг.
— Вы поймали убийцу?
— Это не кино, в «пятнашки» никто не играет. Лучше объясни, почему тебя носило к Марату, к Степе? Заподозрила их как наводчиков?
Я кивнула, ощущая свою глупость. Горе-конспиратор! Как быстро прошли они по моим следам…
— А тех черненьких рэкетиров вы хоть взяли? Марат жив?
— Пока не знаем, его куда-то увезли… Слушай, а о каких запонках все время ходят слухи?
— Слушай, — передразнила я его, — ты можешь мне популярно сказать, кем был Карен?
— Он совмещал много ролей. Был и генеральным директором совместного предприятия, и толковым консультантом СЭВа, и любителем антиквариата…
— И мафиози?
— Деловые люди его ценили, а он снабжал их подлинными произведениями искусства…
— А бандиты у него были на прикорме?
Я вдруг решила, что мною интересовались представители разных групп… Марата, наверное, посетили дружки Карена, а в мою квартиру залезли люди Кооператора.
— Ну выкладывай, что дошурупила?! Что это за запонки, и сколько они могли стоить, если из-за них угрохали твоего босса?
— Он говорил — тысяч сто, но, наверное, приуменьшил. Ведь они считались раритетом, личные запонки последнего императора…
Юра поднялся и сказал, что вызывает меня назавтра в прокуратуру, что повестки надо читать, что в случае неповиновения меня доставят с помощью милиции…
— Какие повестки?
— Которую ты бросила возле своей квартиры, даже не заглянув в нее, а ведь она спасла тебе жизнь. Твои гости прикинули, что квартира может быть под колпаком, и смылись, когда их фокус с оперативниками не удался…
— Значит Карена убили из-за этих дурацких запонок?
— По-видимому.
— Им было мало Шагала?
— С картиной не все ясно, а вот запонки могли бы неплохо сыграть за бугром…
Я вспомнила Федьку. Неужели я подставила и его? Но, кажется, мой визит к нему пришел бесследно, о наших отношениях все давно забыли.
— А как убили «тетю Лошадь»?
— Часов в двенадцать ночи к ней заехала «Скорая», она сама ее вызвала. Но застали ее в агонии, она не могла говорить. Квартира была уже раскурочена… Бригада сразу перезвонила в милицию, но пальчиков мы не нашли…
Тут я вспомнила ресторанного скрипача и рассказала о его звонках.
— А в каком ресторане он играл?
Я напряглась. Она столько говорила, хвасталась, смеялась. Скорее всего это была «Варшава», рядом с аукционом…
— Ты ей поверила?
— Она были рисковой и азартной, да и подвыпила…
— А вообще пила?
— Останавливалась трудно, но всегда могла взять себя в руки.
Он что-то быстро записал я блокноте, потом закрыл его и сказал:
— Не лезла бы ты дальше, будь человеком… — Забыв попрощаться, он ушел. А я долго ходила по улицам, ощущая, что странная грусть мучает меня при мысли о «тете Лошади». И жульничать любила, и никому добра бескорыстно не делала, а шумела, ссорила людей, а что-то таилось в неухоженной, неприбранной душе, невостребованное.
Я вспомнила, как она гордилась, что с ней считаются музейные работники, что третьестепенные поэтики посещают ее дом, выпрашивая подачки, что продавцы антикварных магазинов раскланиваются с опаской, но уважительно… Больше ей нечем было хвастать, хотя прожила она почти семьдесят пять лет.
А ведь умела и вязать бисером, и вышивать, и рисовать так, как не всякий реставратор, и готовить, и фантазировать, да и проработала не шелковой фабрике сорок лет, начав еще ткачихой… Она прожила жизнь, так и не реализовав своих возможностей. А в результате — нелепая смерть. Смерть закоренелой эгоистки…