Легендарь

Как им это удавалось — совершеннейшая тайна…

Впрочем, если не кривить душой, на пользу это никому не шло, поскольку столь роскошное житье-бытье лишь провоцировало многие планеты победнее тоже показно куражиться — да только на пустом, в конечном счете, месте.

Все решения Конгрессов силы ни малейшей не имели и существовали как бы втуне, для оправдания помпезности собраний, каковые, по соображениям престижа, сделались такой традицией, что отказаться от нее уже никто не мог.

Это был бич Вселенной, пострашней тарпетов-гамаксобиев, воспринимаемый повсюду, точно пряник, который неизвестно кто невесть кому усиленно заталкивает в рот.

Созвать у себя очередной Конгресс почиталось делом величайшей чести.

Вот почему Цирцее-28 — в виде компенсации за срыв войны, способный, безусловно, разорить планету, если очень постараться, — в неких кулуарах (без особенной огласки, но при этом твердо) посоветовали ублажить в очередной раз ПОВСОНАЦ.

Трудно сказать, до какой степени именно Цирцея-28 была готова к эдакой торжественной напасти, — о состоянии планетной экономики никто из ее жителей не ведал: ни высокое начальство, ни простые поселяне. И потому все ликовали как могли.

Все эти подробности Крамугас узнал здесь, в фойе конференц-зала, пока шел антракт, а заодно выяснил, что председателя, лично которому загодя следовало адресовать здравицу, избрали только час назад, в первом отделении, так что теперь ему, Крамугасу, представится счастливая возможность созерцать председателя живьем.

Кстати, редкий случай — не исключено, потом уже не повторится никогда.

Глядишь, нечаянно зарежут председателя как не сумевшего удачно оправдать возложенные на него надежды, или ненароком потеряют где-нибудь в дороге вместе с багажом и накладными, или просто на Конгрессы приглашать не станут, чтобы не мозолил впредь глаза.

Короче, уникальная возможность. Упускать нехорошо.

— Кто нынче председатель? — с любопытством глядя на собравшихся в фойе, осведомился Крамугас.

— Какая разница!.. Никто не знает. Это-то и славно! Темная лошадка, человек со стороны… Всем, по большому счету, наплевать. Ни склок, ни затяжных интриг, ни продвиженья чьих-то шкурных интересов… Просто — председатель. Так и надо. Если не сорвется, не напакостит народам, не возьмется воровать, то будет даже уважаемой фигурой…

— Ну, а что там — на повестке дня? — спросил небрежно-деловито Крамугас. — Какие, собственно, вопросы собирается решать Конгресс?

— Вот — председателя избрали…

— Это не вопрос, — парировал немедленно мохнатый, столь похожий на объеденного молью льва. — Это — проблема. Ею можно пренебречь. А на вопросы надо отвечать!

— Действительно, — поддакнул Крамугас.

— Вопросы… Да зачем же сразу — много?! Хватит и единственного. Быть или не быть — вот в чем вопрос! — громким хором ответили ему.

— Это в каком таком смысле? — опешил Крамугас. — Тут вариантов, знаете, довольно много…

— Да в самом общем! — радостно вскричал мохнатый. — Со всех точек зрения, во всех аспектах. Откуда ни взгляни — важнее нет! Вечная и потому злободневная проблема! Сейчас, во втором отделении, вы сами все услышите. А за статью — спасибо! Просветитель вы наш!..

— Вот уж — и впрямь!.. — загомонили отовсюду.

Пока длились разговоры, антрактная толчея незаметно вынесла Крамугаса на середину фойе, но теперь это уже его не смущало, и приказание — гнать всех врагов из темного угла — как-то само собой забылось…

Он внезапно ощутил неведомые ему ранее уверенность и силу, с удивлением поймав себя на том, что сознает за собой право больше не таиться, но, напротив, быть постоянно на виду, вступать в любые разговоры и дискуссии, с внимательной снисходительностью выслушивать чужие мнения и с достоинством высказывать свои, как и подобает значительному, всеми почитаемому человеку — пусть даже почитаемому просто так, из мелкого подхалимажа, нуда в том ли суть!..

Теперь уже не важно, как друзья или завистники его воспринимают за глаза, — ведь за глаза все сделки и толковые контакты с ним, что там ни говори, осуществить нельзя!.. Только при личной встрече… И вот это — основное!

Неожиданно какой-то человек с бульдожьей челюстью, подслеповатыми живыми глазками и сразу двумя плешами на голове игриво, пальчиком, ткнул Крамугаса в бок.

— Я тоже… знаете… к перу привязан. С детства. Мертвой хваткой! — сообщил двуплеший очень радостно. — Но только не статьи пишу — романы!

— Ну и что? — не понял Крамугас.

— Да вы ведь, как я слышал, несравненный критик!

— Кто сказал?

— Мир слухом полнится…

— Н-ну, может быть, и так, — решил не ввязываться в споры Крамугас.

— Вот-вот! — обрадованно подхватил двуплеший. — М-да уж… Видите насквозь, в такую глубину!

— И еще дальше, — усмехнулся Крамугас.

— Как вы сказали? — изумился собеседник. — А, вполне возможно, я не отрицаю…

— Что вы от меня хотите? — вяло осведомился Крамугас.

— Я только что большой роман закончил — «Повесть о неразделенной дефлорации»! — поведал жарким шепотом двуплеший. — Прямо сказка! Язык, повороты сюжета!.. Все в запой читают. Даже есть эпиграф из Ясирки Бахрюноскэ: «Давай-ка отбацаем танчик, милашка, но будь начеку — под ногами какашка!». Правда, остроумно? Весь роман — как на ладони. Написали бы о нем, а?

— Да, право… я литературной критикой — в последнее-то время…

— Бросьте! Кто поверит?!.. У меня в запасе есть и кое-что похлеще, да! Богатая трилогия с пикантнейшим названием: «Ужо!..». Я даже не отдал пока в печать — сегодня только завершил. Ну как, возьметесь написать — хотя бы предисловие, а? Комментариев не надо, это уже блажь… А от трилогии отстегивают крепко! Почти сериал, вы сами понимаете… Почти проект!

— А почему проект? — пожал плечами Крамугас. — Ведь вы же — написали! Завершили вещь!

— Вот это в наши дни проектом и зовут. Мол, в принципе-то — сделано, продукт имеется, но сколько еще можно довертеть!.. Свершение — когда немного, а добавить нечего. На это смотрят косо. Уловили? Я-то сам по складу приквелист, а тут — трилогия… И сиквела не надо! Сразу — хипвел. Куча-мала! Всякого… И снова повторяю: за трилогии, за разные проекты — щедро оделяют!..

— Прежде — может быть. А нынче, всем известно, денег нет. Нигде. И не морочьте голову, — сурово отозвался Крамугас. — И не ходите в штанах вовсе нараспашку — здесь гуляют сквозняки… А что касается трилогии… Вот напишите новую — «Исчо!..» — тогда я, может, и подумаю…

— Смеетесь… — оскорбленно закивал двуплеший. — Разумеется, вам можно, вы теперь в фаворе… Полагаете, что это — так, пустяк… А ведь роман отбацать — труд большой, особенно трилогию!..

— А вы его — как танчик, о котором ваш эпиграф. Можно даже — и с милашкой… — посоветовал глумливо Крамугас, гордясь собой безмерно.

— Что ж, теперь мне все понятно, — прошипел двуплеший и исчез.

Вот — у меня уже есть настоящий враг, подумал Крамугас. И это хорошо. У настоящего таланта, как я слышал, их должно быть много — крови алчущих врагов…

Но почему-то радостней от этого не стало…

Тотчас откуда-то сбоку, из толпы, выскочил ушастый человек с невообразимо длинными усами и, весь цветя, в приветственных поклонах припадая то на левую, то на правую ногу, галантно подлетел к Крамугасу.

— Вот и прекрасно, что вы тут! — вскричал он, широко раскидывая руки. — Здравствуйте! Давно мечтал иметь такую, с позволенья, честь…

Крамугас без особенного энтузиазма поклонился в ответ, мучительно гадая, что же этому-то горлопанящему типу срочно нужно от него.

— Позвольте вас спросить, — не унимался человек, — остановились — где?

— В казенном доме. С крышей. И с окном, — ответил скромно Крамугас. — Так поселили…

— Поселили… Ах, как это несерьезно! — всплеснул руками ушасто-усатый. — Просто… срам, да-да! Такая знаменитость — и черт знает где!..

— Ну уж и прямо, знаменитость… — нее еще не в состоянье побороть свою природную стеснительность и полусветскую зажатость, пробормотал Крамугас. И с неожиданным вызовом добавил: — А куда еще прикажете деваться?!