Век

Чтобы Адель выглядела еще красивее, Габриэлла начала рисовать для нее платья. Потом, естественно, она решила попробовать сама сшить одно платье. Она взяла коробочку для шитья у фрау Грюнвальд и стала искать по дому подходящий материал. Она задумала платье для коктейлей песочного цвета. Случилось так, что одно из кресел в библиотеке было покрыто бархатной накидкой такого цвета, который был нужен Габриэлле. Трясясь от страха при мысли о том, что будет, когда родители вернутся домой, она схватила один из подлокотников и начала орудовать ножницами. В результате появилось кукольное платье, выглядевшее ужасным, но эксперимент заинтересовал ее. Если она научится, то сможет сшить целый гардероб для Адель!

Габриэлла попросила домоправительницу научить ее шить. Она оказалась способной ученицей и быстро освоила различные виды швов и даже основы шитья, так как фрау Грюнвальд со старомодной бережливостью сама сшила большинство своих платьев.

После уроков шитья Габриэлла вернулась в спальню и принялась за осуществление своего грандиозного проекта.

Она открыла воображаемый парижский салон «бутик» под названием «У Габриэллы» и нарисовала целую коллекцию для Адель, включая и обязательное свадебное платье. У Адель была всего лишь одна пара обуви, поэтому коллекции не хватало определенного блеска; а так как Габриэлле приходилось еще делать домашнюю работу для школы, составление коллекции заняло несколько недель. Но она отдалась этому занятию со всей энергией, и было что-то трогательное в этой толстой мешковатой девочке, сидящей в спальне на полу и рисующей одно за другим великолепные платья для вечно прекрасной куклы Адель, которые та будет носить на воображаемых балах и празднествах, где ей, конечно, встретится прекрасный принц.

Но когда настало время шить платья, Габриэлла поняла, что не сможет использовать подлокотники от кресел. Она подсчитала, что ей, чтобы купить материал для шитья, понадобится по крайней мере двадцать долларов. Был январь 1929 года, ее родители уехали на гастроли в Южную Америку. Еженедельное содержание Габриэллы составляло пять долларов, которые ей выдавала фрау Грюнвальд (которой, в свою очередь, платил менеджер Карла Мария, занимавшийся домашними расходами, когда пианист бывал на гастролях). Габриэлле, однако, не нравилась идея скопить деньги за счет месячного содержания. Она хотела сшить платья сейчас. Поэтому холодным субботним утром она отправилась за шесть кварталов на Пятую авеню, где жил ее дед. У дедушки Виктора, она знала, было доброе сердце.

Виктору был всего шестьдесят один год. Но предыдущей осенью у него случился сердечный приступ, который его врач счел настолько серьезным, что настоял на том, чтобы Виктор ушел в отставку. Мысль об отставке поразила Виктора, однако Джулия поддержала врача, и Виктор с большой неохотой и грустью ушел с поста президента банка, на котором находился четверть века, и занял пост председателя правления. У него были серьезные сомнения относительно того, чтобы сделать Дрю своим преемником, — в его памяти все еще было свежо участие сына в махинациях Сержа Виттгенштайна. Кроме того, в банке были достойные претенденты на президентский пост. Но Дрю был его сыном, и он был Декстер. Дрю и Милли казались счастливой семейной парой, сейчас Милли ждала ребенка. Люсиль, все еще бывшая женой графа де Бомон, решительно поддержала кандидатуру сына. Виктор подумал, что как председатель правления он сможет контролировать Дрю: так в возрасте двадцати восьми лет Дрю Декстер стал президентом банка и трастовой компании «Декстер». Кроме того, он стал одним из самых влиятельных молодых банкиров на Уолл-стрит.

Когда Виктор объявил об этом своем решении, за один лишь день акции банка упали на четыре пункта.

Дворецкий проводил Габриэллу в апартаменты ее деда и сообщил ей, что мистер Виктор сейчас беседует с мистером Дрю и что она может подождать его в гостиной. Габриэлла удивилась, так как знала, что дядя Дрю обязательно уезжает на уик-энды в Коннектикут, даже в зимнее время, но послушно отправилась в гостиную, чтобы посмотреть, как падает снег в Центральном парке. Парк и город казались волшебными, она засмотрелась на двух малышей, бросавших друг в друга снежками, как вдруг услышала крик деда, что было тоже необычно:

— Черт побери, Дрю, ты — банкир, а не биржевой маклер! Поймешь ли ты когда-нибудь эту разницу?

Заинтригованная, она подошла к двери в библиотеку и прислушалась. Виктор снова заговорил спокойным тоном, поэтому она не могла услышать все, но было ясно, что дедушка и дядя ссорятся. Она только поняла, что ее дядя хочет создать что-то, называемое инвестиционным фондом, и уверен, что банку это под силу, а дедушка яростно выступает против этого. Дядя Дрю продолжал настаивать, что банк сможет получить миллионную прибыль; дедушка продолжал возражать, что это пахнет спекуляцией, что игра на повышение биржевых цен, что бы ни говорили, не может продолжаться вечно и что инвестиционный фонд — вещь опасная. Габриэлла ничего не знала о банках и бирже, и это ее мало волновало. Но то, что дедушка все время повторял слова «опасный» и «возможная катастрофа», заинтриговало ее. Она подумала: что же это такое — «катастрофа»? Однако вскоре этот спор ей надоел, и она вернулась к окну наблюдать за игрой в снежки, что было гораздо интереснее.

Разговор в библиотеке продолжался, и когда дядя Дрю наконец вышел, он выглядел сердитым.

— Привет, Габриэлла, — сказал он отрывисто, надевая свое длинное пальто.

— Привет, дядя Дрю.

Габриэлла снова вспомнила о собственной некрасивости, как это было всегда, когда она встречалась со своими красивыми родственниками, и замкнулась в себе. Она чувствовала, что, хотя дядя Дрю, так же как и тетя Милли, были всегда вежливы с ней и дарили ей красивые подарки на Рождество и день рождения, никто из них не любил ее. Габриэлла приписывала это своей полноте и «странности». С детской проницательностью она угадала истину: они действительно не любили ее. А сейчас дядя Дрю был, очевидно, в таком гневе, что даже не счел нужным быть вежливым с ней. Схватив котелок, он хлопнул дверью и исчез.

Габриэлла подождала мгновенье, потом вошла в библиотеку, где дедушка сидел в кресле с высокой спинкой. Ей подумалось, что он выглядит усталым, но когда он увидел ее, то, как всегда, улыбнулся и протянул к ней руки:

— Габриэлла! Что заставило тебя выйти из дома сегодня, в этот снегопад?

Она подбежала и поцеловала его. Виктор обнял ее за толстенькую талию. Из всех своих внуков он особенно любил эту девочку, главным образом потому, что она была другой. Габриэлла напоминала ему самого себя, когда он был еще мальчиком, привезенным в новый мир — такой отличный от нынешнего мира — и брошенным в семью, где все считали его «другим».

— Ну, я хотела увидеть тебя, — сказала она честно. — А потом я хотела проверить, дашь ли ты мне в долг двадцать долларов.

— Двадцать долларов? И для чего же тебе нужны такие большие деньги? — Он ласково погладил ее по голове.

— Ты помнишь ту красивую куклу, которую ты подарил мне в прошлом году? Ту, которую я назвала Адель? О, дедушка, она самая лучшая кукла в мире! Я просто люблю ее, правда!

— Хорошо. Рад это слышать.

— Тебе, наверное, будет смешно, но я придумала для нее гардероб.

— Правда? Это замечательно.

— Знаешь, я хочу сшить платья для нее. Но мне нужно купить материал. Думаю, мне понадобится двадцать долларов, а у меня их нет. Но если ты мне дашь в долг, я верну их тебе. Я могла бы скопить денег из моего содержания. Не знаю, сколько времени для этого потребуется...

Он снова улыбнулся, и Габриэлла подумала, что у ее дедушки самая замечательная улыбка в мире.

— Знаешь, что я тебе скажу? Я дам тебе двадцать долларов.

— Правда? Ой, дедушка, спасибо!

Она поцеловала его, а он засмеялся:

— А теперь скажи честно: ты знала, что я дам тебе денег, так ведь?

Она смутилась:

— Ну, я подумала — может быть...

Виктор встал с кресла:

— Все нормально. Для чего же еще существуют деды, как не...