Век

В самом особняке какое-нибудь привидение восемнадцатого века чувствовало бы себя как дома. Оноре запретил использовать электричество в этот вечер, и доэдисоновские свечи волшебно мерцали в золотых подсвечниках и хрустальных люстрах. Слуги в ливреях принимали у гостей шляпы в стиле Директории и такие же пальто, после этого гости медленно поднимались по изящной лестнице на второй этаж в танцевальный зал, где их приветствовали хозяева дома. На Люсиль было просвечивающее платье, являющееся точной копией платья мадам де Рекамье [73]. Оно было более скромным, чем у Милли, тем не менее выгодно подчеркивало ее фигуру, сохранившую благодаря диете стройность. Оноре решил, что на фоне остальных его жена должна выделяться и вместо обязательной алой ленточки на ней будет тоненькое ожерелье из рубинов, которое он заказал для нее в ювелирном магазине «Ван Клиф и Арпельс». Люсиль подумала, что это будет уже излишеством, однако, как всегда, уступила его желаниям. Во все возрастающем одиночестве своей блестящей, но лишенной смысла жизни Люсиль обнаружила, что не может обходиться без модных мужей, подобно тому как наркоманы не в состоянии прожить без героина. И, как наркоманы, она была готова заплатить за это любую цену.

Бал открылся кадрилью, которую лишь немногие гости умели танцевать. Поэтому Оноре мудро решил ограничиться лишь одним танцем восемнадцатого века, и оркестр вернулся в двадцатое столетие, перейдя к чарльстону. Тут же число танцующих быстро увеличилось, и Дрю с Милли отдались этому стремительному танцу.

— Ну и что ты думаешь обо всем этом? — спросил Дрю, с упоением хлопая ладошами под коленками.

— О, это умора! И твой отчим тоже уморителен. Он что, гомик?

— Не думаю. Почему ты так считаешь?

— Он такой изнеженно-элегантный, что напоминает гомика.

— Мать — его третья жена.

— Это ничего не значит.

— Для девушки, которая впервые переспала с мужчиной только в прошлом месяце, ты, безусловно, набралась самой экзотической информации.

— Жизнь в Гринвич-вилидж научила меня многому, к тому же я быстро все схватываю.

— Это я заметил.

— Например, недавно ко мне приставала лесбиянка.

— О Боже, ты слишком быстро все схватываешь. Где это случилось?

— На литературном вечере с коктейлями. Подружка Элли открыла книжный магазин в Гринвич-вилидж и устроила вечеринку в честь этой бразильской романистки, которая написала роман о лесбийской любви. Очень шокирующий. Так вот, у этой писательницы был монокль, челка, как у Луизы Брукс, и твидовый костюм — все классное, — и она спросила, не пересплю ли я с ней.

— Надеюсь, ты этого не сделала?

— Конечно нет. Женщины не интересуют меня в этом плане. Кроме того, — она улыбнулась, — у меня есть ты.

Они пили шампанское в библиотеке на первом этаже. Была уже полночь, ночной ветерок лениво колыхал легкие занавески на распахнутых окнах. Милли уютно расположилась на диване и закурила. Глаза Дрю пожирали изгибы ее тела. Потолок сотрясался от топота толпы, танцующей наверху.

— Я говорил тебе о Серже Виттгенштайне, — сказал он, — из-за него у меня неприятности с моим стариком.

— Какие неприятности?

— Оказалось, что у нас с Сержем есть сообщник — бутлеггер по имени Винни Тацци, они использовали меня, чтобы получить кредит в отцовском банке.

— А ты не знал, что они тебя используют?

Дрю отвел глаза в сторону:

— Знал.

— Ты знал, что эти негодяи обманывают твоего отца, и согласился на это?

— Это не было обманом в точном смысле слова. А, черт! Ну да, это был обман, и я на это согласился.

— Но почему?

— Я пытался нанести удар по отцу и по всем его принципам. Ты не знаешь, что это такое — все время выслушивать его проповеди! — Дрю начал остывать. — Как бы то ни было, я очень поругался со стариком, ты можешь представить, как это было. Потом я начал думать о себе, о жизни и прочем и пришел к выводу, что хочу жениться. На тебе. Как ты смотришь на это?

Она медленно выдохнула дым:

— Ты серьезно делаешь мне предложение?

— Вполне.

— Но ты же говорил, что не испытываешь никаких чувств ко мне. Ты сказал, что любовь — это для школьников.

— Наверное, я ошибался. А может, просто шутил. Ну так что ты думаешь?

— Твое предложение звучит очень небрежно.

— Зато оно искренне.

— Мне противно думать, что ты хочешь жениться на мне только потому, что зол на своего отца.

— Это только одна из причин, хотя допускаю, что она существует. Думаю, что, если я женюсь и у меня будут дети, я смогу хоть немного избавиться от его опеки.

— Но ты не любишь меня? — холодно спросила Милли.

Он посмотрел на нее:

— Думаю, что люблю, Милли. Я не считаю, что во мне большой запас любви, но тот, который имеется, принадлежит тебе. А ты любишь меня?

Она отложила сигарету в сторону:

— Я должна подумать об этом.

«Пусть он немного попотеет, — подумала она, торжествуя, — пусть теперь он приползет ко мне!»

* * *

Дрю не заметил черный «бьюик», выехавший с Шестидесятой улицы.

Он довез Милли до ее дома в Сент-Льюк'с-плейс и только что свернул на Шестьдесят вторую улицу, направляясь к своему гаражу недалеко от Второй авеню. «Бьюик» встал у обочины и стоял там, пока он не вышел из гаража. Дрю пошел в западном направлении к своей квартире. «Бьюик» приехал следом по пустой улице. Задняя дверца открылась. Из машины выскочили двое и побежали за ним. Он услышал их шаги и обернулся.

Один из них схватил его за руку.

— Какого черта?..

— Пошли, желтые портки. Господи, ты глянь только на этот чертов наряд!

Дрю начал сопротивляться. Второй мужчина выхватил из кармана дубинку и ударил его по голове.

Дрю потерял сознание.

Миссис Джулия Ломбардини Риццо наводила порядок в небольшой жилой комнате своего дома в Бруклине, когда раздался звонок в дверь. Она взглянула на часы, стоящие на камине, — было чуть больше десяти часов утра. Раздумывая, кто бы мог нанести ей визит в такое раннее время, она подошла к окну и посмотрела на парадное крыльцо. Высокий, худощавый, седой мужчина в безупречном костюме и в черной шляпе стоял у двери. Сначала она не узнала его, а когда узнала, бросилась к зеркалу посмотреть на себя. Джулии было сорок шесть лет, она тоже начала седеть, но сохранила фигуру и привлекательность. Коричневое домашнее платье, в котором она была сейчас, не относилось к лучшим в ее гардеробе, но сменить его уже не было времени. Джулия вышла в холл и открыла дверь.

— Привет, Джулия, — сказал Виктор, снимая шляпу.

Она не видела его почти двадцать лет, но смогла вымолвить лишь:

— Привет, Виктор.

Я понимаю, что это выглядит несколько странно, но могу я поговорить с тобой? Случилось кое-что...

— Конечно. Входи.

Она бросила взгляд на длинный черный «паккард», уже привлекший к себе группу детишек из соседних домов, явно принадлежавших людям среднего класса. Виктор вошел в холл. Она закрыла дверь и указала ему на жилую комнату.

— Я как раз прибиралась в ней, — проговорила она, чувствуя себя дурочкой.

Он вошел в комнату и огляделся: мебель, радиоприемник, ковер на стене — все куплено в долг. Ему тоже приходится сейчас платить долги... Сначала Винни Тацци, теперь Джулия. Виктор посмотрел на нее, и прошлое нахлынуло на него.

— Могу я присесть?

— Пожалуйста.

Положив шляпу на кресло, он сел на мягкий диван с плюшевой обивкой и кружевными салфетками на спинке. Джулия уселась в кресло с деревянными подлокотниками. Позади нее торшер с черной жестяной стойкой наклонил над ней свой абажур, словно любопытный фламинго.

— Мы давно не виделись, — сказал Виктор.

— Двадцать лет, не так ли? Или почти двадцать.

— Я прочитал о смерти твоего дяди. Очень жаль. Он был прекрасным человеком.

— Он был старик.

— А твой муж...