Век

— Доброе утро, отец.

— Доброе утро, Дрю.

Дрю сел на стул перед его столом, гадая, о чем будет разговор. У Виктора не было привычки вызывать сына в офис для пустых бесед.

— Дрю, — наконец начал Виктор, — мне не надо напоминать тебе, что отношения между отцами и сыновьями могут быть трудными. Об этой проблеме написано столько пьес и поставлено столько фильмов, что она стала казаться национальным бедствием, даже если это и не так. И проблема еще больше усугубилась из-за ваших современных взглядов, которые кажутся моему поколению шокирующими. С другой стороны, я понимаю, что ты считаешь меня старомодным старичком...

— Ни в коей мере, — прервал его Дрю. — Я всегда думал, что ты весьма темпераментный мужчина, особенно в отношениях с женщинами.

— Уверен, ты считаешь это комплиментом. А я полагаю, что это — наиболее уничтожающая характеристика, данная моему образу жизни, и в этом мы очень отличаемся друг от друга.

— Брось, отец. Нет ничего плохого в том, что тебе нравятся женщины. Вы с матерью не сошлись характерами, поэтому вполне естественно, что ты развлекаешься на стороне.

— Это, наверное, естественно, однако не очень-то достойно восхищения. В любом случае не буду притворяться, что я был идеальным отцом или мужем. Но моя жизнь уже не представляет особой важности, в отличие от твоей. Ты — будущее, Дрю. Я хочу, чтобы ты был хорошим, уважаемым человеком, чтобы ты был лучше, чем я. Намного лучше. Думаю, в этом есть элемент самооправдания: мне хотелось бы через тебя загладить некоторые свои слабости. Наверное, это эгоистично, но я хочу этого. Я горжусь тобой, Дрю, ужасно горжусь. Ты мог бы превратиться в богатого, испорченного маменькина сынка, но, думаю, этого не произошло. Насколько я могу заметить, тебе по душе твоя работа в банке?

— Я бы хотел иметь более ответственную работу.

— Это можно понять. Хорошо, что у тебя есть честолюбие. Я хочу, чтобы ты был честолюбивым. Но вчера, Дрю, я узнал кое-какие новости, которые меня чрезвычайно встревожили.

«О-хо-хо, — подумал он, — начинается!»

— На Уолл-стрит ты носишь гордое старинное имя, — продолжал Виктор, — это имя принял я, но ты унаследовал его через свою мать. Ты никогда не видел своего двоюродного деда — Огастеса, с которым я часто воевал, иногда именно в этой комнате. Но Огастес Декстер, при всех его недостатках, был изумительно честным человеком, который никогда бы не стал иметь дело в человеком, сомнительным хоть в малейшей степени. Я старался вести себя так же во время работы в банке. И ожидаю от тебя такого же поведения. — Он помолчал, пристально разглядывая сына. — Это правда, что ты вложил деньги в фонд Сержа Виттгенштайна?

Дрю почувствовал дискомфорт.

— Даже если это и так, неужели я не имею права вкладывать свои деньги туда, куда захочу?

— Нет, не в фонд такого человека, как Виттгенштайн.

— Благодаря ему я сделал состояние! Я утроил свои деньги!

— На игре на повышение цены акций «Америкэн хотел»? Боже милостивый, как бы я хотел, чтобы ты потерял все свои деньги! Неужели ты не понимаешь, что этот человек принадлежит к отбросам финансового мира? Что он самый обычный вор, вытягивающий сбережения у тысяч инвесторов?

— Брось, отец, он же не один такой! Весь рынок акций — это игра, в которой грабят дураков. Любой парень с головой знает это!

— О да, бешеные деньги! А что будет, когда эти дураки прозреют, а, Дрю? Ты когда-нибудь думал об этом? Так легко относиться с презрением к тем неизвестным людям в Огайо, кто покупает акции и облигации! Однако они не дураки, Дрю. К тому же они еще и костяк нации, и я не позволю своему сыну наживаться за их счет! Ты понял меня?

Дрю бросил на него гневный взгляд:

— Я не «наживался». Я получил законную прибыль и не вижу в этом ничего дурного. Играл я на собственные деньги, причем мог бы их проиграть, однако выиграл. Не понимаю, почему ты обрушиваешься на меня, когда вся система работает на то, чтобы я занимался этим! Ведь капитализм — это и есть игра!

— Игра — да, но не рэкет! Ты знаешь, что фонд «Америкэн хотел» был жульническим от начала до конца. Неужели ты не понимаешь, что ты и я не можем себе позволить быть связанными с людьми, подобными Виттгенштайну? — Виктор перевел дыхание. — Я хочу, чтобы в свое время ты стал во главе банка. И ты знаешь это. Но, Дрю, хотя ты и мой сын и я тебя очень люблю, но, если в дальнейшем ты будешь иметь какие-либо дела с Сержем Виттгенштайном, мне придется пересмотреть вопрос о твоем будущем. Я не люблю угрожать, но в этом случае, чувствую, у меня нет альтернативы. Тебя, вероятно, возмущают мои слова...

— Возмущают? — взорвался Дрю. — Ты прав, черт побери, они возмущают меня. — Он встал и оперся на стол. — Послушай, отец, времена изменились, но ты не изменился вместе с ними. Ты сражался за своих мелких итальянских инвесторов, и ты победил. Я же сражаюсь за самого себя. И если ты думаешь, что я хуже тебя, тогда ты просто не знаешь своего сына. Так что, отец, можешь забрать себе свой «Декстер-банк» и подавиться им. Я ухожу!

Он ринулся к двери. Виктор был ошеломлен случившимся.

— Дрю! — закричал он. Это был скорее крик боли, а не гнева.

— Что?

— Послушай меня, это безумие! У нас нет причин быть такими неразумными! Вернись, мы сядем и все обсудим.

— Отец, нам нечего обсуждать. Только один человек будет контролировать мою жизнь, и это будешь не ты. Этот человек — я.

Дрю вылетел из офиса.

«Да пошел он к черту! — подумал Виктор. — Пошел к черту! Он сыграл со мной ту же дьявольскую шутку, которую я когда-то сыграл с Огастесом... Но, Боже мой, я не могу потерять сына...»

Он нажал на кнопку внутренней связи и приказал секретарше:

— Соедините меня с Сержем Виттгенштайном.

— Твой отец пытался подкупить меня, — сказал Серж в тот же вечер Дрю, когда они играли в покер в задней комнате клуба «Хотча».

Дрю оторвался от только что сданных карт:

— Что ты имеешь в виду?

— Он позвонил мне сегодня утром. Наверное, сразу же после того небольшого драматического эпизода, о котором ты рассказывал. Он был сильно взволнован, я представлял мистера Декстера совсем не таким. Он спросил меня, сколько я хочу получить за то, чтобы оставить тебя в покое. Я был потрясен. Это выглядело очень эмоционально.

— Какое нахальство! Надеюсь, ты послал его к черту?

— Наоборот. Я сказал ему, что сделаю то, о чем он просит, бесплатно.

Дрю швырнул карты на стол.

— Что ты сделаешь?

— Дорогой, твой отец абсолютно прав. Ты не должен иметь никаких дел со мной, по крайней мере в биржевых операциях. Надеюсь, мы сможем остаться друзьями на уровне светского общения.

В отчаянии Дрю замотал головой:

— Черт побери, я не могу вырваться от него! Именно из-за этого разгорелся спор сегодня утром — он пытался контролировать меня! А теперь ты, от которого я меньше всего этого ожидал, соглашаешься с ним!

— Твой отец — очень влиятельный человек. У меня нет желания наживать себе врага в его лице.

— Так вот в чем дело! Ты защищаешь собственную шкуру...

— Частично да. Вряд ли ты можешь осуждать меня за это. Но он на самом деле прав. Ты должен остаться в банке и быть столпом общества.

Дрю оттолкнул стул от покерного стола и начал расхаживать по комнате.

— Мне надоело быть сыном мистера Виктора, мне надоел банк... Почему я должен провести всю жизнь в качестве образца морального совершенства? Ты думаешь, что он Санта-Клаус? Нет, черт возьми. Если выстроить всех его любовниц, получается шеренга длиной в милю...

— Это другое дело.

— Почему?

— Потому. Не будь дураком. Людям все равно, если банкиры спят с собаками. Но один лишь намек на жульничество в финансовых делах приводит их в ярость. Поэтому твой отец прав. Ты не должен участвовать в биржевых играх — это слишком заметно. Возвращайся в банк и будь паинькой. Если тебе хочется развлечений на стороне, что ж... У меня есть и другие интересы помимо биржи. Гораздо более прибыльные и незаметные. Если хочешь, я могу посвятить тебя в некоторые из них.