Век

— Я подумал, что ваша сестра вышла замуж вопреки светским нормам, и, как реакция на это, вы должны были найти такого мужа, против которого никто бы не мог возражать. Но, видите ли, вы сделали большую ошибку. Выходить замуж надо сердцем, а не головой. Думаю, сердце ваше не увлечено Томми. Ужасный бифштекс, не так ли?

— Я не думаю, что вы должны всюду раздавать советы людям, которых не слишком хорошо знаете.

— А почему бы и нет? Советы ведь дают бесплатно. А вдруг я прав? Вдруг вы должны сделать что-нибудь нетрадиционное, как мой отец или ваша сестра?

— Например?

Он положил на стол вилку и нож и взглянул на нее:

— Поедемте со мной в Мексику, — выговорил он тихо. — Возможно, после того, как мы узнаем друг друга, мы поймем, что у нас любовь.

Она улыбнулась:

— Мне показалось, что вы не любите кино. Такая сюжетная линия может случиться только в фильме.

— Какая? Поездка в Мексику с незнакомым человеком? Готов поспорить, такое происходит каждый день.

— Вы просто не знаете меня, Карл. Я не принадлежу к подобному типу женщин.

— Неужели? — Он заглянул в ее глаза. Потом пожал плечами. — Ну вот, теперь вы обиделись. Прошу прощения. И все же... я попытался.

Он снова принялся за бифштекс.

— Но, — прибавил он, — мне бы очень хотелось, чтобы вы поехали со мной в Мексику.

Лорна не ответила. Она была поражена тем, что ей очень захотелось принять это предложение.

ГЛАВА 27

В первый день основной съемки «России» все пошло наперекосяк. Моррис построил новую студию на бульваре Санта-Моника недалеко от студии «Юнайтед артисте»; с технической точки зрения его оборудование было лучшим в Голливуде. Открытые съемочные площадки уже казались допотопными, они вынуждали актеров и рабочих сцены затаскивать мебель внутрь павильонов во время проливных дождей. На студии Морриса имелось целых шесть крытых площадок. Написанный им сценарий «России» разбух до внушительных трехсот страниц и включал в себя множество эпизодов, которые нужно было снять вне павильонов, на натуре — на ранчо в долине Сан-Фернандо. Но Вилли фон Гаштайн хотел сначала отснять сцену оргии в павильоне, и Моррис с Барбарой оба присутствовали на площадке номер один, когда великий режиссер начал снимать великую эпопею.

Сцена изображала один из печально известных распутинских вечеров в Санкт-Петербурге, на которых мужик-гипнотизер то и дело соблазнял десятки женщин из высшего света. Фон Гаштайн сгорал от нетерпения снять именно эту сцену, так как разложение аристократии было его фирменным блюдом. Распутина играл высокий бородатый английский актер Майлс Пирсон, чей кокни[64], к счастью, не мог умалить достоинств его игры без слов. Оргия происходила во дворце князя Кропоткина, которого изображал русский граф из иммигрантов, получивший от фон Гаштайна гонорар в десять тысяч долларов за крохотную роль просто потому, что был — или утверждал, что был, — графом. Вперемежку с элегантно одетыми гостями-актерами здесь находилось с полдюжины настоящих европейских аристократов. Так это было или нет (хотя пресс-релизы Нэта Фингера, разумеется, утверждали, что это именно так), Моррис Дэвид был удовлетворен тем, что все они выглядели аристократически. И павильонные декорации, прогибавшиеся под тяжестью позолоты и четырех — да, да, четырех хрустальных люстр, — определенно, выглядели как интерьер дворца. Если фон Гаштайн и тратил деньги Морриса мешками, то по крайней мере позолоту Моррис получал на полную катушку!

— А теперь, леди и джентльмены, — гремел в мегафон фон Гаштайн, причем слово «джентльмены» звучало у него как «чентльмены», — я скажу вам о секрете оргий, который заключается в том, что начинаются они спокойно, и напряженность нарастает, пока наконец не взрывается буйством чувств.

— Это правда? — прошептал Моррис жене на ухо.

— Откуда мне знать? — пожала плечами Барбара. — Никогда не бывала на оргиях.

— Следовательно, первая съемка, — продолжал фон Гаштайн, — будет утонченно-элегантной. Все вы — сливки российского общества, и я хочу напомнить, что лакеи будут разносить настоящую икру и настоящее шампанское — спасибо за это нашему продюсеру, мистеру Дэвиду, — и разумеется, настоящие аристократы пьют шампанское маленькими глотками, а не проглатывают его одним махом. Как было на репетиции, мы начнем с общего плана всех присутствующих, и потом камера медленно наезжает на лицо Распутина. Мистер Распутин, конечно, будет лакать шампанское, так как он — крестьянин, и при этом поглаживать зад великой княгини Ксении — Лауры Кайе. Все на своих местах? Прекрасно! Синьор Гарда, музыку, пожалуйста! — Он взмахнул рукой, трио музыкантов — скрипач, пианист и арфист — начали играть «Я люблю твои бледные руки, помимо садов Шалимара». — Лакеи готовы? Превосходно! Итак, леди и джентльмены, мы начинаем съемки «России». Камеры! Начали!..

— О, Моррис, — шепнула мужу Барбара, взяв его за руку. — Это такое волнующее зрелище! Удачи тебе, дорогой!

Она поцеловала его в щеку, в этот момент три камеры на штативах начали с различных точек снимать сцену, а главная камера, с которой работал известный шведский оператор Нильс Свенсон, на тележке медленно поехала по направлению к Распутину, возлежавшему на диване в стиле Людовика XV.

— Все разговаривают! — закричал фон Гаштайн. — Все беседуют! Вы говорите о войне, о царе, царице, о Распутине... Это семнадцатый год... Говорите... вот так! Графиня Голицина — засмейтесь... вот так, но не слишком, выдайте нам утонченный декадентский смех. СТОП!

Он завопил так громко, что Барбара в буквальном смысле слова подпрыгнула. Фон Гаштайн вскочил со своего полотняного кресла и ринулся на площадку.

— Разве так смеются? — закричал он в ярости на побелевшую от страха актрису, игравшую графиню Голицыну. — Я сказал, — декадентский смех! Утонченный, усталый смех! Ты считаешь, что утонченный и усталый смех — это значит задрать голову и вопить, как ослица? Ты думаешь, графиня может так смеяться? Я показал тебе на репетиции, как надо смеяться! Пятьдесят, сто раз я показывал это вам всем! Как тебя зовут?

— Графиня Голицына, — дрожа, ответила девушка.

— Безмозглая шлюха, как твое настоящее имя?

— Винифред Джонс.

— Винифред Джонс, — отличное вульгарное имя! Как я получил актрису высшего разряда с таким вульгарным именем? Откуда ты?

— Канзас-сити, штат Миссури.

— Канзас-сити? — завопил фон Гаштайн. — И что, шлюха по имени Джонс из Канзас-сити должна знать, как играть графиню! Грязная потаскушка, ты уволена! Убирайся с площадки. Убирайся! Проститутка!

Девушка разразилась рыданиями и убежала из павильона. Барбара была поражена:

— Моррис, но ты не можешь позволить ему так обращаться с людьми!

— Что я могу сделать? Он гений!

— Гений? Вздор какой! Он чудовище!

— Тишина! — взревел фон Гаштайн, бросив свирепый взгляд на Барбару. — Миссис Дэвид, я хочу напомнить вам, что на моей площадке никому, кроме режиссера, не разрешается разговаривать!

Барбара вся кипела от гнева:

— Извините, мистер фон Гаштайн, но я хочу напомнить вам, что мой муж является продюсером этой картины. Я также хочу напомнить вам, что это актеры и живые люди, к которым надо относиться с определенным вниманием и уважением!

У фон Гаштайна от ярости глаза чуть не вылезли из орбит. Он бросил свой рупор и сбежал с помоста.

— Я ухожу! — заорал он. — Ухожу навсегда! Я отказываюсь подчиняться приказам всяких буржуа. Найдите себе ковбоя, чтобы он поставил вам этот кусок дерьма.

— Вилли! — закричал Моррис. — Ну вот, ты добилась своего, — прошипел он жене и кинулся за режиссером. — Вилли, все мы нервничаем, давай не будем пока сходить с ума... Давай поговорим...

Пока Моррис и Вилли кричали друг на друга, Барбара уселась в кресло, а Сонни — любимый пудель Лауры Кайе выскочил из рук ее костюмерши, подбежал к «пауку» (одной из мощных электрических розеток на полу сцены), поднял перед ним ногу и помочился. Посыпались искры, половина ламп погасла, а визжащий пуделек был отброшен на середину сцены, где с перепугу цапнул Распутина за лодыжку. Майлс Пирсон завыл, чтобы привели доктора и сделали ему укол против бешенства, а Лаура устроила истерику из-за своего песика и потребовала послать за ветеринаром.