Век

— Да, пожалуйста.

Пока отец Фрассети набирал другой номер, Фаусто сел и с горечью стал обдумывать свою судьбу. Он понимал, что у него нет альтернативы, кроме как принять их условия: Мальцер крепко держал его в руках. Потеря миллионов лир в драгоценностях и половины его состояния — все это ему, конечно, не нравилось. Но если это поможет его семье пережить войну в безопасности, возможно, это была бы и неплохая сделка.

Он проклинал себя за то, что не перевез Нанду и детей в Ватикан раньше.

Часы на стене тикали, минутная стрелка прыгнула вперед, и часы пробили четверть четвертого.

В пятнадцать тридцать Росарио Бентивенья услышал отдаленный топот шагающих немцев.

«Наконец-то! — подумал он, закуривая свою трубку. Вскоре он услышал их пение. Что это было? Песня Хорста Весселя? — Тупые крауты продолжают петь и топать прямо к моему заряду ТНТ...»

Он взглянул вдоль улицы Раселла туда, где она пересекалась с узкой улицей Боккаччо. На углу стоял другой подпольщик, который должен был подать сигнал поджечь запал.

Росарио дымил своей трубкой, чтобы поддержать в ней жизнь, когда уборщик из дворца Титтони вышел из здания на улицу.

— Псс! — прошипел Росарио. — Немцы идут! Мы им сейчас зададим! Убирайся к черту отсюда!

Перепуганный уборщик заторопился прочь.

Как раз в тот момент немцы завернули с улицы Трафоро на улицу Раселла. Они шли колонной по три, сто пятьдесят человек в полевой форме, и пели. Бум-бум-бум...

Когда голова немецкой колонны миновала магазин фототоваров в доме сто тридцать два, подпольщик на углу улицы Боккаччо пошел на другую сторону, приподняв кепку.

Сигнал. Росарио затянулся и приложил трубку к запальному шнуру. Шнур зашипел, как живой. Росарио положил свою кепку на верхушку мусорной повозки — сигнал о том, что все в порядке, — и перешел улицу под носом у приближающихся белобрысых немцев, похожих на огромную вибрирующую машину. Топающие сапоги несли их все ближе к мусорной повозке...

Ужасной силы взрыв потряс весь квартал и был слышен даже в центре Рима. Фаусто и отец Фрассети услышали его из Ватикана и подошли к окну, чтобы посмотреть наружу.

Двадцать четыре немецких солдата были моментально разорваны в клочки. Части их тел взлетели в воздух, и их все еще живая кровь поливала древние каменные стены. Осколки железной оболочки заряда превратились в смертоносную шрапнель, кромсавшую тела немцев. Мертвые и умирающие падали на землю. От взрыва из стен зданий стали выпадать крупные куски бетона. Через огромную дыру, пробитую в каменной стене, хлестала вода. Поток понесся вдоль улицы, обмывая ее и смешивая пыль с плотью и кровью. Одновременно ударная волна от взрыва пронеслась вдоль улицы с силой торнадо и опрокинула школьный автобус.

Генерал Мальцер, все еще находившийся в отеле «Эксельсиор» и пьяный в стельку, слышал взрыв, который раздался так близко и с такой силой, что в окнах задрожали стекла.

— Что это? — спросил он невнятно у Каплера. — Воздушный налет?

— Не думаю, — ответил Каплер, поднимаясь. — Пойду выясню.

Он заторопился в вестибюль. Сквозь стекла парадной двери он видел людей, бежавших по улице.

— Что случилось? — закричал он швейцару.

— Взрыв, господин! Внизу, возле площади Барберини. Наверное, газовая магистраль...

— Газовая магистраль, черт! — пробормотал Каплер. — Подать машину генерала Мальцера! — приказал он и побежал обратно в ресторан.

Подойдя к столику генерала, он доложил:

— Генерал, я думаю, партизаны совершили нападение на наших солдат. Бозенский полк должен был пройти по улице Раселла во второй половине дня, и, очевидно, как раз там и произошел взрыв...

Лицо Мальцера, уже красное от выпитого вина, стало пунцовым.

— Эти ублюдки! — закричал он, пытаясь встать со стула. — Если они ранят хоть одного немца, я взорву весь город! Подать мне машину...

— Она подана, мой генерал.

— Я все взорву! Папу, собор Святого Петра, Колизей... — Мальцер шел через столовую, покачиваясь как лунатик. — Тибр... Я перестреляю всех проклятых итальяшек в этом городе... Если они ранили моих людей, то они пожалеют! Клянусь Богом, они за это заплатят... Они заплатят!

Он бесновался всю дорогу от отеля до машины. Когда они с Каплером приехали на улицу Раселла, ужасающее кровавое зрелище привело его в полное неистовство.

— Месть! — завопил он, глядя на лужи крови. — Месть за наших бедных солдат!

К пяти часам Фаусто был на грани отчаяния. Тони по-прежнему совещался наедине с папой. Паоло нашли и приводили в офис отца Фрассети. Фаусто поведал ему, что произошло, и старик с грустью согласился отдать свои драгоценности.

— Я полностью разорен, — сказал он, опускаясь в кресло. — Разорен. Но какое это имеет значение? Моя дочь, мои внуки — их надо спасти...

Тони появился, когда часы показывали три минуты шестого.

— Случилось нечто ужасное, — сообщил он им. — Зайдите ко мне.

Фаусто и Паоло проследовали за ним в его большой кабинет.

— Партизаны напали на роту немецких солдат на улице Раселла, — продолжал он, подходя к своему письменному столу. — Вы слышали взрыв час назад или около того?

— Да...

— Это он и был. Я был у святого отца, когда ему докладывали. Мальцер, наверное, сошел с ума от ярости...

— Я с ним обедал, — перебил Фаусто. — Он напился.

— Ну, сейчас он совсем пьяный. Он угрожает взорвать целый квартал. Немцы везут взрывчатку грузовиками. Это ужасно, ужасно! Святой отец вне себя. Он говорит, что коммунисты готовы разрушить все. Карательные меры непременно последуют...

— Тони, — сказал Фаусто, — для нас уже все потеряно.

Кардинал сел и в напряженной тишине выслушал рассказ Фаусто. Когда тот кончил рассказывать, он спросил его:

— Что вы будете делать?

Фаусто беспомощно развел руками:

— А что мы можем сделать? Ничего, кроме того, чтобы выполнить их требования. Паоло готов отдать свои драгоценности, а я выплачу им тридцать миллионов лир. Это — колоссальный шантаж, но что поделаешь под дулом винтовки? Жизни Нанды и детей важнее всего.

— Я знаю, — ответил Тони. — Я организую перевод средств. Полагаю, генерал Мальцер примет один из чеков Ватикана?

Когда Фаусто подъехал к своей вилле, его остановили два немецких солдата, поставленные у парадной двери. Он предъявил документы, и ему разрешили войти. Его семья сидела на кухне. Он поцеловал Анну. Ее милое личико было испуганным. Она спросила:

— Папочка, что происходит? Зачем здесь эти солдаты?

Он поцеловал Нанду, сел рядом с ней и спокойно объяснил происходящее. Когда он закончил, все некоторое время молчали. Потом Нанда тоже спокойно сказала:

— Бедный папочка и бедный Фаусто, — и положила руку ему на запястье.

Когда они ложились спать той ночью, она спросила его:

— Ты не жалеешь, что женился на еврейке?

В ответ он улыбнулся:

— Я жалею только о том, что многие годы был таким паршивым мужем.

Он лег в постель рядом с ней и поцеловал ее. Потом выключил свет. Некоторое время они лежали в темноте, прислушиваясь к разговорам немецких солдат под открытым окном. Потом они занялись любовью.

На следующее утро в шесть часов их разбудил сильный стук в парадную дверь.

— Что теперь? — пробормотал Фаусто, поднявшись с постели и направляясь к окну, чтобы посмотреть вниз.

Он увидел одного из немецких солдат у двери. На улице стоял грузовик.

— Что тебе надо? — крикнул он немцу.

Солдат поднял голову:

— Одевайтесь, вы поедете с нами.

— Куда?

— Никаких вопросов. Одевайтесь. Быстро!

Нанда сидела на кровати. Она была напугана.

— Как ты думаешь, что это значит? — спросила она.

— Я не знаю. Но нам лучше сделать так, как они велят. Я разбужу детей.

Когда он выбегал из спальни, его охватил страх перед неизвестностью.

Пятнадцать минут спустя их всех затолкали в кузов грузовика. Стоял такой же прекрасный весенний день, что и накануне, но Нанда заставила Анну надеть голубое шерстяное пальто.