Век

— Я был вынужден дать ему лучший стол, — сказал Фернандо, понизив голос. — Но такую пьяную свинью, как он, и в отель-то нельзя было пускать.

Он провел Фаусто через зал, заполненный немцами. В конце зала, у старого черного рояля фирмы «Бехштайн», сидел почтенный седовласый пианист, исполнявший вальсы Штрауса под аккомпанемент виолончелиста, худого, как Паганини. Фернандо усадил Фаусто. Генерал Мальцер, известный немцам и римлянам как «король Рима», уже изрядно подвыпивший, расправлялся со второй бутылкой «Ла Таче». Немецкий комендант Рима, который любил держать орхидеи в своем офисе и носил берет лихо сдвинутым на ухо, пьяным жестом приветствовал Фаусто.

— Спада! — обратился он к нему на гортанном итальянском. — Рад, что ты смог присоединиться к нам. Ты знаком с полковником Каплером? — И он указал на человека с костлявым лицом слева от него. — Оберштурмбанфюрер СС Херберт Каплер, глава службы СД в Риме.

Тридцатисемилетний Каплер, родом из Штутгарта, любил Рим, итальянскую историю и этрусские вазы, которые он коллекционировал. Он был местным представителем гестапо.

— Да, конечно, — ответил Фаусто.

— Фернандо, принеси еще шампанского для остальных. И мое бургундское тоже исчезло со скоростью света. Лучше принеси еще одну откупоренную бутылку.

Фернандо поклонился и ушел. Мальцер взглянул на Фаусто.

— Ну, мой дорогой приятель, я давно тебя не видел. Альбертелли здесь рассказывает, что ты проводил много времени в доме терпимости. Вы, итальянцы! Мой Бог, все, о чем вы думаете, как бы отдаться. Нет ничего удивительного в том, что вы проиграли войну.

Фаусто понял, что Мальцеру не хотелось упоминать о своем визите в «Ла Розина» в декабре. Альбертелли откашлялся:

— Генерал, мы не проиграли...

— Не вешай лапшу на уши, — прервал его Мальцер, подавая знаки официанту наполнить его стакан. — Вы проиграли, и ты знаешь это. А если не знаешь, то ты дурак. Это сегодняшнее празднование — двадцать пятая годовщина — чего? Большая глупость. Знаешь, Спада, эти идиоты собирались устроить большое представление в театре Адриано, но я запретил. Зачем рекламировать труп? А это как раз и есть то, что представляет собой фашистская партия: она мертва, мертва, мертва. И труп начинает даже немного пованивать.

— Генерал, я должен протестовать...

— Альбертелли, заткнись. Вы, кретины, должны были потихоньку спустить все на тормозах, вместо того чтобы устраивать большой шум. Зачем становиться мишенью для Гапписти? Вы что, думаете, я не знаю, что происходит в городе? Все говорят, что сегодня что-то произойдет из-за этого громкого празднования фашистской годовщины. Ну, пусть только эти ублюдки попробуют. Они узнают, из чего мы, немцы, сделаны.

— А из чего вы сделаны, генерал? — вежливо спросил его Фаусто.

Мальцер в сотый раз поднял стакан вина.

— Из стали, — ответил он.

Он выпил, затем повернулся и уставился на пианиста.

— Это проклятое старье, — сказал он. — Он играет только вальсы Штрауса... он думает, нам, всем немцам, нравится это слушать. Эй, ты! — закричал он через весь большой зал. — Пианист!

Все смотрели на него в изумлении. Старый пианист стал мертвенно-бледным.

— Сыграй что-нибудь современное! — промычал Мальцер. — Твой Штраус очень хорош, мил, но он надоел мне! Сыграй... — Он на мгновение задумался. — Сыграй «Снова влюбиться». Ты знаешь ее?

Пианист поднялся на своей единственной тонкой ноге и поклонился:

— Да, генерал.

Он сел и подал знак виолончелисту. Они начали вымучивать песню Дитрих. Мальцер улыбался:

— Это лучше. Что мы закажем?

Он жестом подозвал Фернандо.

Росарио Бентивенья, переодетый мусорщиком, подходил к улице Раселла. Улицы Рима были полны людьми; даже война не смогла помешать древнему городу ожить под лучами раннего весеннего солнца. Понятно, что Росарио, толкающий перед собой сорок футов тротила, был возбужден, но его живот подвело еще сильнее, когда он увидел двух настоящих мусорщиков, приближавшихся к нему.

— Привет! — сказал один из них. Они подошли со стороны улицы XX сентября. — Что ты здесь делаешь? Это не твой район.

— Ничего... — ответил Росарио, лихорадочно соображая, как правдоподобнее объяснить свое присутствие. — Я... везу цемент.

Он готов был убить себя за невероятно неправдоподобное объяснение, которое слетело у него с языка.

Оба мусорщика тем не менее понимающе ухмыльнулись.

— О, ясно, — сказал один из них. — Черный рынок. Проходи.

Вздохнув с облегчением, Росарио продолжал свой путь к улице Раселла. За углом, на площади Барберини, в кинотеатре Барберини показывали шведскую картину под названием «Любовник в полумраке» о злоключениях молодого хирурга. В Ватикане похоронные службы готовились к проводам шофера Папы, который был убит бомбой союзников, когда вез на грузовике ватиканские тарелки для сбора пожертвований. Его смерть была разрекламирована Ватиканом в кампании, которая велась против бомбежек союзников. Где-то в другом месте люди читали о происшедшем этим утром извержении вулкана Везувий, который во второй раз за неделю изрыгал лаву толщиной в двенадцать метров на деревни над Неаполитанским заливом.

Росарио повернул со своей тележкой на улицу Раселла. На солнечной стороне улицы старинные здания раскалились до красно-коричневого цвета; на теневой стороне они были серыми. Росарио направился к дому номер сто пятьдесят шесть — дворцу Титтони, — третьему по счету зданию, если идти по улице сверху. Этот дом до прихода Муссолини к власти принадлежал министру иностранных дел Италии Томмазо Титтони. С определенной долей иронии Муссолини и сам какое-то время жил в пятикомнатной квартире этого дворца, готовясь к предстоящим событиям.

Росарио остановил свою тележку около края тротуара напротив дворца. И начал ждать. Он ожидал появления приблизительно ста пятидесяти человек третьей роты одиннадцатого батальона СС полицейского полка «Бозен». В течение последнего месяца этот полк частями переводили из Южного Тироля в Рим, для того чтобы бросить его против римлян, становившихся все более непокорными.

В два часа дня, когда немцы, по расчетам, будут проходить по улице Раселла, Росарио должен поджечь огнем своей трубки фитиль тротилового заряда в тележке для мусора. Пятьдесят секунд спустя, если все пройдет хорошо, немцы будут вознесены в Валгаллу.

— Теперь, Спада, — сказал генерал Мальцер, расправляясь со своим бифштексом, — я объясню причину, по которой мы пригласили тебя на обед. Нам в самом деле надо разобраться в этой смешной ситуации с твоим тестем. Французский бифштекс был великолепен, правда?

— Очень хороший, — честно ответил Фаусто. Это было лучшее из того, что он ел в последние несколько недель. — Что вы имеете в виду, говоря «разобраться в ситуации»?

— Ну, полно, Спада. Твой тесть прячется у Папы под подолом. Мы, конечно, знаем, что в Ватикане собралось много евреев, разве не так? Его святейшество ведет двойную игру, но Бог знает, что он не первый обманщик среди пап, не так ли? К счастью для него, мой командир, фельдмаршал Кессельринг — истинный католик из Баварии, — настоял, чтобы мы с уважением относились к нейтралитету Ватикана, если это можно так назвать. К счастью для нас, Папа — sehr deutschfreundlich. Как это по-итальянски? Германофил? Как вы знаете, нынешний Папа был папским нунцием в Германии в течение двадцати лет, свободно говорит по-немецки, и мы уверены, о нем нельзя сказать, что он нам не сочувствует. В любом случае он предпочитает нас коммунистам. Итак, ничья. Пий бранит американцев за то, что они бомбят Рим, который мы любим. Но он укрывает евреев, таких, как твой тесть, которых мы не любим. Следовательно, я решил, что сейчас самое время прийти к какому-нибудь компромиссу.

— Например?

— Твой брат, кардинал Спада, поместил синьора Монтекатини в Ватикан. Вероятно, кардинал Спада мог бы и попросить его оттуда.

— С чего бы моему тестю уходить оттуда? Он попал туда для того, чтобы избежать концентрационного лагеря. Извините меня, генерал, за упоминание о неприятных для вас вещах, но мы слышали о вашей дурной привычке убивать евреев.