Век

Она была настолько ошеломлена, что единственное, на что она была способна, это автоматически произнести «до свидания». Он ушел по коридору, а она, вернувшись в комнату, закрыла дверь и заперла ее.

Баронесса проговорилась и теперь была мертва. Урок был наглядным, и преподал его сам принц Асака.

ГЛАВА 48

Она вернулась в Лос-Анджелес на следующий день. У нее не было намерений идти в ФБР. Правда, Америка разорвала с Германией дипломатические отношения еще два года назад, в знак протеста против преследования евреев нацистами, но Америка не была в состоянии войны ни с Германией, ни с Японией. Габриэлла не только боялась за свою безопасность, но и вообще не знала, что можно сделать в этой ситуации. У нее не было никаких доказательств, только собранные воедино подозрения и предположения. Если на девяносто процентов она была уверена в своей правоте, то десять процентов оставалось на сомнения. А что, если Ник был прав и вся эта история была не более чем плод ее воображения? Правда, смерть баронессы фон Манфреди слишком хорошо вписалась в цепочку событий, но это могло быть и совпадением. Самолеты все-таки иногда разбиваются. Кроме того, если она сообщит в ФБР, то начнется расследование и произойдет одно из двух: если Ник окажется виновным, то его повесят, а если нет, то его карьера все равно окажется под вопросом.

Поэтому она не стала делать ничего. Она снова начала работать на студии, готовить по ночам эскизы для гардероба Эрики и пыталась выбросить из головы Ника, принца Асаку и Акапулько.

Помимо этого у нее была еще одна проблема: Эрика. Съемки фильма «Ангел желания» шли к концу, и она видела Эрику на студии почти каждый день. Белокурая звезда не упускала ни одного случая, чтобы не пригласить ее в свою артистическую уборную, на ленч, коктейль или обед. У Габриэллы всегда находилась какая-нибудь отговорка, но самой убедительной из них была та, что срочная работа над моделями и шитье туалетов совершенно не оставляли ей времени. Так оно и было на самом деле. Однако она видела, что терпению Эрики приходит конец и ей все равно придется принимать решение. Наконец, через месяц после возвращения из Акапулько, она позвонила Эрике на ее виллу в Малибу и сообщила, что заказанная ею одежда готова к примерке.

— Чудесно, дорогая! — сказала она. — Ты сможешь привезти все это во второй половине дня? А я приготовлю ужин. Я превосходно готовлю. Ты не хочешь бифштекс?

— К сожалению, я уже набрала несколько фунтов и поэтому сижу на диете.

— Великолепно! Я тогда тоже посижу на диете. Будет салат и немного вина. Встретимся в пять?

— Хорошо, в пять.

Габриэлла положила трубку и вздохнула. События неотвратимо надвигались.

Эрика была убеждена в том, что привилегии и само положение звезды и, кроме того, заработок в двести тысяч долларов за съемки в каждом фильме позволяли ей жить в роскоши. У нее были четыре огромных автомобиля, включая темно-синий «роллс-ройс», подаренный ей Моррисом после феноменального успеха фильма «Крах», соболя и норки, а также завидная коллекция драгоценностей. Будучи дочерью профессора, она унаследовала от него тягу представителей среднего класса к надежному размещению капитала и поэтому скупала недвижимость с жадностью Джона-Джекоба Астора[81]. Эрика понимала, что успех в кино так же недолговечен и эфемерен, как и физическая красота, тогда как недвижимость в Лос-Анджелесе все еще была дешевой. Поэтому то, что у нее оставалось от основных расходов, она щедро тратила на свой загородный дом на берегу океана. Она сама его спроектировала в смешанном стиле, который кто-то назвал «M.G.M. Colonial»[82], но он тем не менее был самым привлекательным в городке, где эклектичность в архитектуре была нормой.

Габриэлла припарковала свой «шевроле» у гаража и отнесла три большие коробки к двери. На ее звонок вышла Эрика в широких брюках и белой блузе.

— А, вот и ты, — воскликнула она. — Давай я помогу тебе внести эти коробки.

Она взяла верхнюю, и Габриэлла последовала за ней в гостиную. Это была небольшая, но обставленная со вкусом комната. Вид из нее на пляж и океан сквозь стеклянные двери в конце комнаты был великолепен. Пол был почти белым, а обитые вощеным мебельным ситцем софа и стулья оживляли интерьер: его дополняли несколько стульев от фирмы «Бидермейер», купленные в антикварном магазине на улице Ла Чьинега. Над белым камином висел портрет Эрики, изображенной в облаке белого тюля.

— Я сгораю от нетерпения посмотреть, что ты сделала, — проговорила Эрика, поставив на стол коробку. — Что мне примерить сначала?

— Поскольку мы в Малибу, почему бы не начать с купальных костюмов?

— Почему бы и нет?

— Они в этой коробке. Вам помочь?

— О нет, дорогая. Я переоденусь в библиотеке и устрою тебе показ моделей.

Она взяла коробку и, к облегчению Габриэллы, ушла в соседнюю комнату. Габриэлла была рада, что ей удалось избежать близкого общения с Эрикой, неизбежного во время примерки ее туалетов. Но у нее сосало под ложечкой при мысли, что Эрика начнет помогать ей снимать свою собственную одежду. Однако если Эрика и была агрессивно настроена в сексуальном плане, то она до сих пор этого не показывала.

Последовавшее затем шоу заставило Габриэллу забыть о своих волнениях, так как она буквально купалась в потоке льстивых похвал Эрики. Звезде очень понравились почти все туалеты, и она выражала свое одобрение восторженными словами. Габриэлла особенно нервничала из-за финала — вечернего свободного платья, которое было задумано как новаторски смелое и даже «вызывающее». Оно было сшито из черной тафты, узкие рукава которого с буфами наверху при взгляде спереди придавали платью неовикторианский вид. Спина у платья практически отсутствовала, откровенный вырез от плеч опускался почти до самых ягодиц.

— Боже мой, дорогая, — рассмеялась Эрика, входя в гостиную, — если я прислонюсь к холодильнику, я превращусь в сосульку.

— Что, слишком глубокий вырез?

— Нет, он мне подходит. У меня великолепная спина, так почему бы ее не показать? Чуть-чуть духов «Шалимар» на открытые части спины — и любой мужик в Голливуде вцепится в меня. Это чудесно. Вся коллекция просто замечательна. Мне она очень нравится. Сколько я тебе должна?

— Ну... ткань стоила тысячу двести долларов, мои модели и работа стоят триста долларов. Так что — полторы тысячи всего.

— Но ты же сама себя обсчитываешь! Ты, должно быть, работала как вол, чтобы все это создать!

— Для меня это удовольствие, потому что я люблю это дело. А то, что именно вы будете носить мою одежду, для меня имеет такое значение, что мне вообще не следовало бы брать с вас денег за работу.

— Не говори глупостей. Послушай, дорогая, первая заповедь работы кутюрье над моделями: брать деньги за все, что можно продать. Если снизить цену на платье, то большинство женщин подумает, что оно низкого качества. Однако, — добавила она поспешно, — я лучше сначала выпишу тебе чек, а потом уже буду давать советы. Что-нибудь выпьешь?

— Нет, спасибо.

— Да оставь! Это надо отметить. У меня в холодильнике есть бутылка отличного «шабли». Ты не нальешь нам по бокалу, пока я выписываю чек?

Габриэлла вошла в безукоризненно чистую кухню и налила вино. Когда она вернулась в гостиную, Эрика подала ей чек:

— Voila! Вот и положено начало для состояния Габриэллы фон Герсдорф. Почему бы тебе не открыть свой магазин, дорогая? Тебе, наверное, надоело отупляющее шитье на студии, тем более что это ведь растрачивание твоего таланта.

Она взяла вино и села перед камином. Габриэлла устроилась напротив.

— По сути дела, я давно вынашиваю эту идею. Но я не была уверена, хватит ли мне денег. Немного мне досталось в наследство от родителей и бабушки, но все они вложены в облигации...

— Мой Бог, твой дед был банкиром, а ты не знаешь, где достать деньги? Возьми взаймы у Морриса. Он гораздо богаче, чем это допускается законом.

— Я бы не смогла этого сделать.