Страница 12 из 39
Ключ был небольшой, но сильный.
Казалось, земля дышала здесь, и от этого вода расходилась плавными кругами.
Напившись, Бунчук повернулся к пулеметчикам.
— Я так думаю… Человеческая душа — как родник, ее можно замутить, а вот когда расчистишь — такие ключи забьют, где и отвага возьмется и сноровка!
Тихон был взволнован. Он хотел сказать, что впервые был в большом бою. Сам того не понимая, малость оробел, слишком медленно переползал и поднес патроны с опозданием. Но больше такого не случится!
Командир роты, как бы угадав его мысль, ободрил:
— Разве такой гвардеец, как Тихон Селиверстов, струсит в будущих боях? Да никогда в жизни! На этом и разговор кончаю. — Бунчук взглянул на протоптанную тропинку, чуть лоснящуюся в густой грязи и сбегающую с высотки, словно второй ручей, радостно крикнул: — Петро, каким это ветром?
— Принимай гостя, Бунчук. Все бросил, все дела по шапке, решил тебя навестить. — Высокий офицер поскользнулся.
— Чтоб не хитрил, Петро! Не будь тумана, так тебя и арканом с НП не вытащить, — посмеивался Бунчук. — Сотников, сбегай к повару, скажи, чтобы завтрак на двух приготовил. Пусть яичницу зажарит.
Высокий офицер взял разгон, взбежал по тропинке.
Поздоровавшись, он заглянул в траншею.
— Одобряю… Сухо!
— А ты думал, мы лягушки, хуже твоих разведчиков живем.? — ответил Бунчук.
— Молодцы… У вас вчера работка была… Я видел с НП. Что-то участилась разведка боем. Туман… Как бы снова не было вылазки. Враг активничать начал!
— Мы его тут привели в чувство…
— Вчера не меньше взвода наступало.
— Пьяные, черти, шли. Эсэсовцы. Мы их нарочно поближе подпустили, а потом всыпали!
— Они сейчас злые, какую-нибудь каверзу устроят. Будь наготове, Бунчук.
Наполнив ключевой водой фляги, офицеры спустились по тропинке. Тихон Селиверстов вспомнил: недели две тому назад, будучи связным, он относил ночью записку Бунчуку. Высокий офицер — знаменитый разведчик гвардии лейтенант Синенко. У него вся грудь в наградах.
Туман таял, обнажая вдали черные бугры. Тихон, навалившись грудью на камень, следил за неясными очертаниями села. Селиверстов напрягал слух, стараясь уловить звук, уже несколько секунд тревоживший его. Он заметил: офицеры остановились. Командир роты подозвал связного, отдал ему какое-то распоряжение. Потом Бунчук и Синенко быстро сошли с тропинки, прыгнули в окоп.
Командир пулеметного расчета сержант Телушкин поднял руку:
— Так и есть — танки!
Гвардейцы приготовились. Селиверстов достал из ниши запасные коробки с пулеметными лентами. Телушкин мельком взглянул на Тихона: «Руки у него не дрожат».
С каждой минутой нарастал рокот моторов. Когда из тумана показались танки, Телушкин прошелся по ним пулеметной очередью. Немецкие десантники соскочили с машин, шлепнулись в грязь, поползли. Из-за бугра показалась пехота.
— На полную железку! — И Телушкин дал длинную очередь.
Гитлеровцы рванулись вперед.
— Отсекать их от танков, отсекать! — кричал Телушкин.
Дружно заработали пулеметы, и в тумане затряслись огненные языки. Внизу у ручья взметнулось пламя. Бронебойщики и артиллеристы вступили в бой с танками. Гитлеровцы не пошли за своими танками, залегли.
— Есть, горит один! — воскликнул Тихон. — Эх, черт…
Три новых танка атаковали позиции бронебойщиков. Тихон видел: головной танк наехал на окоп и стал его яростно утюжить. Потом танк выдвинулся вперед и, стреляя на ходу, пошел на окоп командира роты.
Тихон схватил противотанковую мину. Выскочив из окопа, он поскользнулся и съехал вниз. Танк приближался к окопу Бунчука, сверкая выстрелами.
Селиверстов пополз вдоль ручья. По дрожанию земли почувствовал, что танк близко. «Только не пропустить бы!»
Держа наготове плоскую мину, он приподнялся. В нескольких шагах от него лязгала грязная гусеница. И видя одну только эту черную змею-гусеницу, Тихон бросил под нее мину.
Он упал в ручей, прильнул к намытому водой песку. Пламя взрыва опалило Тихона, со свистом пронеслись осколки. Он чуть привстал, ощупал себя: «Жив!» К нему подползал со связкой гранат забрызганный грязью сержант Телушкин.
— Ты, Тихон, с того света списан! Смотри, что сделал…
У ручья стоял танк с развороченным днищем. Селиверстов рукавом шинели отер пот с лица.
— Не «тигр»? Нет?
— Ты, брат, разохотился…
— Говори громче, в ушах звенит…
— Это их обыкновенный T-III. Но и то штучка. Орешек! — крикнул Телушкин.
8
Бобрышев проснулся рано. По привычке завел часы, взглянул на светящиеся стрелки: «Пора!» В землянке догорала свеча. Дмитрий что-то переписывал в толстую тетрадь. Возле времянки на походной кровати крепким сном спала Катя. Бобрышев оделся и, сложив вещи в рюкзак, подошел к Дмитрию.
— Я готов! Не хочется уезжать, но ничего не поделаешь. Приказ редактора. Надо спешить в Малоархангельск.
— Катю будить не надо. Ну что ж, пошли. Я тебя провожу.
Они вышли из землянки. В овраге разлив тумана подступил к верхушкам высоких кленов. Казалось, черные всадники бесшумно переплывали белесую реку. Подвесной мосток, перекинутый через ручей, качался под ногами. Ручей, недавно робко точивший снега, теперь набух и превратился в шумную речку.
За мостком на снегу Дмитрий заметил желтую пыльцу.
— Орешник зацвел.
— А вот и подснежник! — Бобрышев нагнулся, сорвал цветок.
По дороге, собрав букетик подснежников, они незаметно подошли к перекрестку. Дмитрий взглянул на указатель..
— До Малоархангельска двадцать четыре километра. Ты на попутной?
— Меня заберет почтовая машина, Я условился.
Сквозь туман пробились солнечные лучи. Все вокруг ожило, повеселело. По широкому полю покатились то сизые, то золотисто-белые волны. Они текли, таяли и снова бесшумно наплывали на бугры. Но солнечные лучи оказались слабыми, они потухли. Игра света и тени прекратилась. Послышался сигнал грузовика, и в то же мгновение от сильного удара вздрогнул воздух.
— Вылазка! — насторожился Дмитрий.
— После того как фашисты снова взяли Харьков, они обнаглели.
— Эх, Харьков, Харьков…
— Мы его вернем, Дмитрий, вот отшумит весна — он будет наш!
Остановив грузовик, шофер распахнул дверцу, козырнул:
— Кто едет, товарищи офицеры?
Бобрышев стал прощаться. Прислушавшись к грохоту боя, шофер зло сплюнул:
— Сегодня Гитлер рано проснулся, вилы ему в бок!
Бобрышев полез в кабину.
— Ты мне почаще пиши, Дмитрий…
— Обязательно!
— Передай привет Кате. — И Бобрышев помахал рукою.
Проводив товарища, Дмитрий поспешил на гул боя. Он свернул с дороги, пошел напрямик. Ему пришлось взять разгон и перепрыгнуть через узкий, но глубокий ручей. Он ускорил шаг и остановился на берегу нового ручья. Рыхлый снег мешал прыжку. Но возвращаться назад Дмитрию не хотелось.
Он ступил на льдину и провалился. К счастью, место было неглубокое, но он все-таки набрал в сапоги воды.
Артиллерийская гроза стихла так же внезапно, как и началась. «Теперь спешить некуда», — подумал Дмитрий. Переобувшись и тщательно выкрутив мокрые портянки, он быстро побежал к высотке. «Надо согреться!»
Его окликнули. По дороге шагал Курбатов, беседуя с каким-то проворным полковником. Тот легко, словно кузнечик, перепрыгивал рытвины, залитые мутной водой. Позади шел порученец генерала, знакомый Дмитрию молоденький лейтенант в новеньких ремнях.
Комкор остановился.
— Вовремя подоспел корреспондент. Писать есть о чем. Знакомься с командиром полка, это подполковник Федотов. Я был у него на КП, когда противник сделал вылазку, и вот решил все на месте проверить. — Курбатов поправил пенсне, зашагал, — Так продолжим наш разговор, подполковник… Мы должны построить оборону, тщательно все продумав — она должна быть глубокой, активной, противотанковой. И на войска, на всю нашу технику наденем шапку-невидимку. Только так!
— Сейчас в ротах, товарищ генерал, мы уделяем особое внимание маскировке.