Страница 73 из 82
В начале лета я сделался героем маленького приключения, которое изрядно позабавило весь город. У Монти я познакомился с неким графом Страсольдо, красивым юношей, другом наслаждений и расточительства, но почти нищим и обременённым долгами до такой степени, что он передвигался по улицам Триеста только верхом на лошади, дабы с большей поспешностью спасаться от своих заимодавцев. В остальном это был весьма любезный и остроумный человек, понимавший толк в искусстве наслаждения жизнью. Я не раз обедал у него вместе с консулом и бароном Питтони. Он держал для услужения молодую словенку из Каринтии, которая всех нас очаровала, однако же я опасался делать ей авансы, зная, что граф влюблён в неё и непомерно ревнив, а поэтому позволил себе в её присутствии только поздравить Страсольдо с обладанием подобным сокровищем. Состоявший с ним в родстве граф Ауэрсберг вызвал его в Вену и доставил ему место капитана в Польше. Страсольдо тайком продал всю обстановку и собирался уехать, не попрощавшись с заимодавцами. Мы не сомневались, что он увезёт свою прекрасную словенку. Вообразите моё удивление, когда, возвратившись вечером домой, увидел я её в своей комнате! Она подошла ко мне и без обиняков сказала:
— А я жду вас.
— Но как же граф?
— Он отправится без меня. Я не хочу ехать с ним в ту дурную страну. Лучше остаться в Триесте у честного господина. Вот я и пришла к вам. Не будьте столь жестоки и не гоните меня.
— Боже сохрани, моя милая! С твоей красотой тебя везде примут. У меня ты будешь в безопасности, и, клянусь, никто не войдёт в эту комнату, пока ты пожелаешь оставаться здесь. Мне весьма лестно быть твоим покровителем, но ежели правду говорят, что граф влюблён в тебя, он никогда не уедет один, а, скорее всего, задержится ещё на день и будет повсюду искать тебя.
— Повсюду, но не здесь. Обещайте мне, сударь, не выгонять меня, даже если мой злой гений подскажет ему прийти сюда.
— Даю слово. Но у меня только одна постель, как же мы устроимся?
Она улыбнулась и опустила глаза. Сему новому подарку судьбы обязан я был моей счастливой звезде и случаю. Мы провели восхитительную ночь, и эта очаровательная особа позволила мне вкусить уже давно не испытанные мною наслаждения.
Как я и предполагал, Страсольдо был у моего дома уже в девять часов утра. Его сопровождал Питтони. Я вышел к ним как раз в ту минуту, когда они разговаривали с хозяином. Сей последний упредил меня знаком, что ничего не сказал им. Однако же юный граф при содействии Питтони не пожелал отступиться от своих розысков. Они вошли в столовую залу, осматривали кухни и даже чердаки. Наконец, стали просить постояльцев допустить их в комнаты. Я сказал моей словенке, которую звали Ленчица, что и нам не избежать гостей.
— Я отдалась под вашу защиту.
— Знаю, моя милая. Ты увидишь, как я встречу твоего преследователя.
Через мгновение Страсольдо уже стучал в мою дверь.
— Я не открываю.
— Почему?
— Здесь контрабанда.
— Это моя словенка?
— Совершенно верно.
— Наконец-то я поймал её.
— Пока ещё нет.
— Надеюсь, вы не будете удерживать её без моего согласия?
— Вы хотите, чтобы я поступил вопреки её воле? Сего не будет, я дал честное слово, что никому не позволю употребить силу в моём доме.
— Но кто говорит о силе? Только откройте, чтобы я мог поговорить с ней, и она сама пойдёт со мною, вот увидите.
Слышавшая всё Ленчица сказала мне: “Пусть войдёт, я всё скажу, как надо”.
И вот перед нами разъярённый, но вынужденный удерживать себя граф и невозмутимо улыбающийся Питтони. Ленчица спрашивает Страсольдо, не украла ли она что-нибудь и не обязана ли ему каким-либо контрактом. Наконец, имеет ли право уйти от него. Граф ответил нет на первые два вопроса и да на последний.
— Ну, так я ухожу! — воскликнула девица.
— Господин граф, — обратился я к нему с некоторой торжественностью, — вы сами вынесли себе приговор.
— Но причина? Пусть она скажет причину!
— Таково моё желание, — отвечала Ленчица. — Я не хочу ехать в Вену и уже восемь дней твердила вам об этом. Если вы честный человек, отдайте мой сундук, а что касается платы, у вас сейчас ничего нет, отдадите мне потом.
При сих последних словах графский гнев как рукой сняло, и он изобразил вид раскаяния, каковой, впрочем, не вызвал во мне ни малейшего сочувствия. Он унизился до жалких молений и слёз, надеясь смягчить свою служанку. Кто бы мог подумать, что дворянин может столь низко пасть! Я послал к чёрту Питтони, который с обычным своим легкомыслием советовал мне прогнать девицу.
— Она в здравом уме, чего нельзя сказать про вас, коли вы решаетесь учить меня.
— Не сердитесь из-за такого вздора. Просто я не предполагал, что вы безумно влюбились в неё и, надо думать, этой ночью кое-чего уже добились.
Наконец, Питтони увлёк за собою графа, который никак не хотел оставить в покое мою словенку. Когда они ушли, она осыпала меня благодарностями. Поскольку тайна нашей связи уже открылась, я велел подать обед на двоих. Самое смешное, что несчастный граф никуда не уехал, а просидел в своей карете возле моего дома до шести часов вечера. Я обещал прелестнице не оставлять её одну, пока он не уедет из города. Вечером ко мне пришёл Марко Монти, которому граф во всём открылся, и добрейший консул предложил себя в качестве парламентёра. “При всех ваших дипломатических талантах, миссия ваша обречена на неуспех”, — и я рассказал ему про сие приключение. Он согласился со мной и назвал Страсольдо безумцем. Впрочем, таковое безумие неудивительно, так как Ленчица воистину блистала очарованием. Мне было тяжело расставаться с нею, но она хотела уехать обратно в Лайбах к своей тётке, и я проводил её за два лье от города.
Бедный Страсольдо дурно окончил свою жизнь: получив хорошее место в Вене, он опутал себя новыми долгами, и мания брать взаймы довела его до того, что он запустил руку в казённые деньги. Покровители его не смогли замять дело. Страсольдо пришлось бежать в Турцию. Он надел там тюрбан и как истый мусульманин побывал на могиле пророка в Мекке. Кончил он тем, что сделался не то двухбунчужным, не то трёхбунчужным пашой и за какие-то неизвестные мне проступки был удавлен.
Около того времени в Триест с визитом к губернатору графу Вагенсбергу прибыл венецианский генерал Пальманова, высокородный патриций из фамилии Рота. Его сопровождал прокуратор Эриццо. Я был представлен губернатором, и оба они весьма удивились, встретив меня в сём городе. Пока мы беседовали, явился консул и сказал, что фелука готова для прогулки по воде. Мадам Лантиери и её отец пригласили меня поехать вместе с ними. К их просьбам присоединились и трое знатных венецианцев, один из которых был мне неизвестен. На эту учтивость ответствовал я лишь отклонением головы, что не означало ни да, ни нет, и спросил у консула, какова сия предполагаемая прогулка.
— Мы хотим осмотреть военный корабль Республики, стоящий при входе в порт.
— А этот синьор, — указал я на неизвестного, — верно и есть его капитан? — После сего вопроса, оборотившись к графине, я продолжал:
— Мадам, долг лишает меня удовольствия сопровождать вас. Мне строжайше запрещено вступать в венецианские владения.
При этих словах все принялись уговаривать меня: “Да что же такого вам бояться? Никто вас не выдаст, здесь все честные люди, и ваши опасения даже оскорбительны”.
— Все это прекрасно. Пусть тогда кто-нибудь из Превосходительств, здесь находящихся, подтвердит мне, что инквизиторам Республики не донесут о моём участии в сей прогулке.
Превосходительства ничего не ответили, а прочие только переглянулись, и больше уже никто не настаивал. Капитан, тот самый неизвестный мне венецианец, отозвал этих господ в сторону и о чём-то говорил с ними, понизив голос. Мы церемонно раскланялись, и все они ушли.
На следующий день Марко Монти рассказал мне, что капитан одобрил мою осмотрительность, и, конечно же, он не выпустил бы меня со своего корабля, если бы только услышал моё имя. Прокуратор Эриццо подтвердил всё сказанное и присовокупил, что доведёт до сведения господ членов трибунала сие свидетельство моего благоразумного поведения и рассудительности.