Страница 70 из 82
XLIII
БЛАГИЕ НАМЕРЕНИЯ И ПРЕВРАТНОСТИ ЛЮБВИ
1772 год
Накануне первого дня нового года я приехал в Болонью и остановился у “Св. Марка”. Сделав на всякий случай визит графу Марулли, тосканскому поверенному, явился я к легату-кардиналу Бранкафорте. Мне довелось знавать его в Париже, где он тогда занимался делами, ничего общего с апостолической миссией не имевшими. При рождении внука Людовика XV, герцога Беррийского, папа Бенедикт XIV возложил на сего кардинала обязанность поднести версальскому двору освящённые пелёнки для августейшего дитяти. Маленький принц (в последствии Людовик XVI) получил благословение двух величайших в свете развратников: своего деда и добрейшего кардинала Бранкафорте, который имел обыкновение не вылезать из борделей.
Завидев меня, он кинулся мне на шею и вскричал:
— Per Dio![7] А я ведь ждал вас.
— Ваше Преосвященство ошибались. Меня привела сюда лишь воля случая.
— Так вы совсем забыли своего кума Бранкафорте! Неблагодарный! А как наши любовные дела?
— Pianissimo,[8] Ваше Преосвященство.
— У меня тоже. Я бы и не прочь, но всё-таки не осмеливаюсь.
— Ваше Преосвященство и так слишком на многое осмеливались.
— Это правда. Я предостаточно повесничал, вы кое-что знаете, но будем скромны. Ни слова о нашей молодой жизни.
Я намеревался продолжать в Болонье мирное и уединённое существование, как и во Флоренции. Для сего нет другого такого города во всей Италии, где можно наслаждаться равной свободой и благоденствием. Квартиры, жизненные припасы и вообще жизнь там недороги. Сам город прелестен, кажется, будто это написано красками, а не выстроено из камня, столь он опрятен и украшен. Что касается общества, то мне нечего было о нём и думать. Болонское дворянство очень чванливо и застёгнуто на все пуговицы, особливо перед чужестранцами. Простой народ здесь представляет собой точную копию неаполитанских лаццарони.
В среднем же сословии, хотя людям свойственны честность и добропорядочность, они слишком обыкновенны и ограниченны. Но какое мне было до всего этого дело? Я хотел посвятить себя исследованиям и не искал иных связей, кроме как среди учёных. Во Флоренции наука есть удел немногих, народ там погряз в невежестве. Зато в Болонье каждый щеголяет литературным лоском. Университет сего города насчитывает столько же профессоров, сколько города всей Италии вместе взятые. Недостаточно вознаграждаемые правительством, они находят для себя возмещение, благодаря великому числу учеников. Типографщики берут за тиснение недорого, и хотя инквизиция свирепствует, как ч повсюду, обмануть её не так уж трудно.
Некий аббатик, с которым я свёл знакомство в книжной лавке Тарручи, представил меня семейству Северини, и после сего я потерял всякий интерес к учёным изысканиям. У Северини была сестра тридцати трёх лет, из коих сама она признавала лишь двадцать четыре. Не будучи красавицей, она могла ещё пленять и, к тому же, весьма гордилась своей девственностью, которая начинала уже приносить ей немалые тяготы. Сделавшись предметом её внимания, я ответил взаимностью и открыл дотоле неведомые сей перезрелой деве восторги. Жила она в доме знаменитого тенора Карнали. Пансион стоил мне дюжину цехинов в месяц, а любовница и вовсе ничего. Северини, сам записной развратник, свёл меня со всеми поющими и пляшущими нимфами города. Мы доставили себе несколько прелестных увеселений в тайне от его сестры, непомерно ревнивой, как это всегда бывает при первой любви.
В Болонье я безумно увлёкся одной совсем юной девицей и так как не мог сдерживать свою страсть, приходилось щедростью восполнять разницу в летах. Маленькая Вичиолетта жила в доме старой тётушки, которая следила за ней оком Аргуса. Я впервые увидел сию девицу у Северини, куда почтенная дуэнья приводила свою племянницу учиться музыке. В одном доме с этими дамами обитал некий молодой обладатель тонзуры, истинное назначение которого было весьма далеко от святой обители. Благодаря своей любезности и услужливости, он сумел покорить сердце тётушки. Но я даже не подозревал, что он неравнодушно смотрит на маленькую племянницу. Девица разговаривала с ним тем холодным и учтивым тоном, который у женщин есть верный признак безразличия. Я никогда не встречал более искусного притворства обоих соучастников, открывшегося впоследствии и далеко не без ущерба для меня. В продолжение пятнадцати дней я осыпал прелестницу знаками внимания. Один подарок следовал за другим, и мне уже казалось, что приближается верная победа. Тётушка, первое время косившаяся на мои домогательства, стала выказывать больше терпимости, благодаря одному лишь упоминанию о женитьбе, что неизменно производит своё действие на доверчивые умы. Я ждал лишь оказии встретиться с девицей наедине, чтобы ускорить развязку.
К сему представлялись большие препятствия, лишь разжигавшие моё вожделение. Красавица уже было соглашалась, но предстояло найти в доме какой-нибудь уголок, удобный для наших свиданий. Я знал стеснённые обстоятельства маленького обладателя тонзуры и без дальнейших объяснений предложил ему четыре луидора, если он согласится приискать себе на пару недель другое жилище. Он сильно покраснел и отказался. Я постепенно увеличивал цену и дошёл до двадцати луидоров, но его упорство оставалось неколебимо. В конце концов, он заявил, что не уступит свою комнату и за миллион. Рядом с ним жила одна падуанка, особа довольно располагающая, хотя и не первой молодости. Я заключил, что они прекрасно спелись, и сказал ему:
— Вероятно, сердечные дела привязывают вас к этой комнате. Моё предложение объясняется теми же причинами. Хорошо, оставайтесь на своём месте, но уступите мне его только на одну ночь.
Носитель тонзуры снова покраснел, на сей раз от гнева. Я понял, что обидел его, и не настаивал более. Однако же на другой день он отвёл меня в сторону и с улыбкой сказал, что если мне сгодится чердак, то достаточно лишь подняться на третий этаж.
— Чердак или комната, не всё ли равно! Но как раздобыть ключ?
— Там кладовка синьорины Вичиолетты.
Не теряя времени, я вооружился отмычкой и набором ключей и, без труда отперев дверь, убедился, что в кладовке можно поместить матрац. Когда я рассказал о своём открытии моей красавице, она была несколько удивлена и высказала кое-какие сомнения, которые я с лёгкостью опровергнул. Мы сговорились, что она явится сразу, как только заснёт тётушка. В десять часов я раскланялся с дамами, но вместо того, чтобы выйти на улицу, потихоньку прокрался на чердак, дверь которого показалась мне вратами рая. Через час в коридоре послышался шум. Не сомневаясь, что это сама девица, я приготовился было отворить дверь, но вдруг с той стороны в замок вставили ключ, раздалось “крик-крак”, и я оказался запертым. По всей очевидности я стал жертвой маленького аббата. Поклявшись как следует проучить его, я стал устраиваться, чтобы хоть как-то провести ночь в сей удушающей конуре. К тому же, меня беспокоило то, как вообще выбраться наружу. Но через минуту в дверь вдруг осторожно постучали, и я услышал взрыв смеха. Читатель, посмотри на моё ослепление! Мне даже не пришло в голову, что синьорина Вичиолетта может быть сообщницей аббатика. И поелику положение моё и на самом деле оказалось комическим, её ответ выглядел для меня вполне натурально. После прескверной ночи мне удалось, уже на рассвете, открыть дверь или, вернее, почти выломать её. Вернувшись к себе, я бросился в постель и проспал до вечера. Когда я вновь явился к Вичиолетте, то застал тётушку в страшном возбуждении. Она рассказала мне, что прошлой ночью в дом забрались воры, взломали её чулан, и поэтому теперь ей нельзя ложиться всю ночь. “Я присмотрю за домом вместо вас”, — отвечал я, бросив многозначительный взгляд на племянницу. Добрая женщина приготовила для меня постель у себя в спальне. Я предупредил её, что в полночь сделаю обход дома, и она заснула вполне успокоенная. Я тотчас же поднялся, потихоньку проскользнул в комнату малютки и направился прямо к её кровати. Но там никого не было. Подумав, что она может ждать меня на чердаке, я поспешил туда. Но и там мой стук и призывы остались без ответа. Только теперь у меня зародились подозрения. Всё с той же поспешностью я спустился к комнате маленького аббата и, заглянув в замочную скважину, увидел, что юная чета развлекается игрой в зверя с двумя спинами. Для усиления своих наслаждений они даже озаботились зажечь канделябр. Задыхаясь от гнева и стыда, я побежал и с криком: “Я нашёл вора, он заперся в комнате аббата!” поднял старуху, которая никак не могла понять причину моего раздражения. Я потащил её за собой и, пригрозив любовникам сломать дверь, вынудил их отворить. Как легко догадаться, я навсегда простился с Вичиолеттой. Это было самое нелепое из моих последних увлечений.
7
Клянусь Богом! (ит.).
8
Еле-еле (ит.).