Страница 11 из 82
— Друг мой, доверившись мне, вы заслужили моё сердце.
— Раздевайтесь же скорее.
— Нет, моя тётка дома, дверь не запирается, и она может войти, но я обещаю, что завтра вы будете довольны мною. Всё-таки я должна переодеться. Идите в другую комнату.
Я быстро нашёл в двери небольшую щель между створками и, забравшись на табурет, прильнул к ней. Прямо перед собой я увидел, как Лия раздевается, сидя на канапе. Она сняла рубашку и полотенцем обтёрла сначала груди, а потом ноги, настала очередь панталон, и она осталась голой, как ладонь. В эту минуту одно из её колец вроде бы случайно упало и закатилось под канапе. Чтобы дотянуться, она вынуждена была стать на колени и наклониться. Потом продолжила обтирание, так что ни одна даже самая малая часть её прелестного тела не осталась тайной для моего алчного взора. Она, конечно, прекрасно знала, что я оказался свидетелем всего ритуала и какую бурю возбудило это в моём столь легко воспламеняющемся организме. Наконец, когда туалет был окончен, и она впустила меня, я обнял её и сказал:
— Я всё видел.
Она изобразила недоверие, но, не обращая на это внимания, я хотел тут же воспользоваться своими законными правами, но вошёл проклятый Моиз. Обладая даром зрения, он не мог не видеть, в какое состояние привела меня его дочь, однако же подошёл ко мне с изъявлениями благодарности и, протянув расписку в получении денег, сказал:
— Мой дом в полном вашем распоряжении.
Я простился с ним и ушёл рассерженный. У меня росло раздражение против Лии, и я решил не видеть её более. Сладострастные её позы произвели на меня слишком сильное действие, но гнев — смертельный противник любви.
В святой четверг с самого раннего утра ко мне явились Моиз и Лия. Я не ожидал этого визита, но принял их самым любезным образом. Во время святой недели евреи не смеют показываться на туринских улицах, и я предложил им провести три дня в моём доме. Старый мошенник навязывал мне довольно красивое кольцо, и я, сообразив, что на сей раз уговорить их будет не очень трудно, сказал, что приму это кольцо не иначе, как из рук самой Лии.
Услышав мой ответ, Моиз улыбнулся, рассчитывая, видимо, что она получит его в виде подарка. Однако я уже поклялся себе не исполнять их ожидания. Отдав должное отменному обеду и ужину, гости отправились в отведённую им прекрасную комнату с двумя кроватями. Я мог бы поместить их в разных местах, чтобы Лия ночевала рядом с моей спальней, и имел бы тогда возможность нанести ей ночной визит. Но я уже слишком много истратил на неё, и меня устраивал только один исход — чтобы она сама пришла ко мне.
На следующее утро Моиз, сославшись на дела в городе, попросил у меня экипаж на весь день и сказал? что к вечеру вернётся забрать свою дочь. Я велел заложить лошадей и, когда он уже собирался уезжать, купил за шестьсот цехинов кольцо. Как только отец уехал, я завладел дочерью. В течение всего дня я пользовался её несравненным телом всеми законными и незаконными способами, и она проявляла не только послушание, но и готовность удовлетворить любые мои желания. Вечером отец нашёл её немного усталой, однако он был доволен мной. Лия надеялась получить кольцо, но я только сказал, что оставляю за собой удовольствие самому привезти подарок к ней домой.
А в пасхальный понедельник мне принесли вызов в полицию.
Это приглашение, не предвещавшее ничего хорошего, сильно удивило и огорчило меня. Не имея возможности уклониться, я велел подать экипаж и отправился в присутственное место викария, директора полиции. Он принял меня, сидя за громадным столом, окружённый стоящими людьми, числом не менее двадцати. Это был мужчина лет шестидесяти, непередаваемо безобразный: огромный нос, наполовину изъеденный язвой, который закрывала чёрная шёлковая повязка, толстые губы и удивительно маленькие кошачьи глазки с густыми, почти совсем седыми бровями. Сей омерзительный тип без промедления обратился ко мне:
— Вы кавалер де Сенгальт?
— Да, это моё имя, и я хотел бы знать, что вам угодно.
— Я призвал вас, чтобы сообщить о приказе покинуть город не позднее чем через три дня.
— Но у вас нет ни малейшего права отдавать подобный приказ, и я уеду, когда мне заблагорассудится.
— Придётся силой выставить вас за ворота.
— Как вам угодно. Я не могу сопротивляться силе, но, надеюсь, вы передумаете. Из цивилизованного города не выбрасывают человека, который ничем не нарушил законы и который имеет у банкира сто тысяч франков.
— Всё это очень хорошо, но трёх дней вполне достаточно, чтобы уложить багаж и привести в порядок дела с банкиром. Советую повиноваться, это приказ короля.
— Если я уеду, то сделаюсь сообщником вашего беззакония, а потому отказываюсь повиноваться. И раз вы упомянули имя короля, я незамедлительно отправляюсь к Его Величеству. Он или опровергнет ваши слова, или же отменит несправедливый приказ.
— По-вашему, король не вправе заставить вас уехать?
— Силой — да, но не правосудием. Точно так же может он лишить меня жизни. Но для этого понадобится палач, так как невозможно принудить меня покончить с собой.
— Вы хорошо рассуждаете, но придётся исполнить приказ.
— Рассуждению я учился не у вас, и можете не ждать от меня повиновения.
С этими словами я повернулся и, не поклонившись, вышел. Меня душил гнев, и я был готов открыто сопротивляться полицейской шайке подлого викария. Однако, успокоившись в скором времени, я призвал на помощь всю свою осторожность и, вспомнив о кавалере Раиберти, с которым познакомился у содержавшейся им танцовщицы, отправился к нему за советом. Он был первым чиновником департамента иностранных дел. Я рассказал ему все обстоятельства и закончил просьбой устроить мне аудиенцию у короля. Этот честный человек рекомендовал обратиться сначала к кавалеру Осорио, занимавшему тогда пост министра иностранных дел и имевшему доступ к королю в любое время. Совет показался мне дельным. Я тотчас поехал к сему вельможе и был принят им с отменной любезностью. Изложив своё положение, я просил поставить обо всём в известность Его Величество и добавил, что считаю распоряжение викария ужасающе несправедливым и покорюсь одной лишь силе. Он обещал исполнить мою просьбу и велел приехать на другой день.
Утром кавалер Осорио встретил меня выражениями самого искреннего расположения и сообщил, что сказал королю и графу Аглие о моём деле, и теперь я могу оставаться сколько пожелаю. Этот граф Аглие оказался никем иным, как тем самым отвратительным викарием. Кавалер сказал, что я должен явиться к нему, и он определит мне такой срок, какой я сочту необходимым, чтобы закончить в Турине все свои дела.
— Вы полагаете, здесь нет других дел, кроме как тратить деньги в ожидании инструкций от португальского двора касательно предполагаемого в Аугсбурге конгресса, где я буду представлять Его Величество короля Португалии?
— А вы думаете, сей конгресс состоится?
— В этом никто не сомневается.
— Некоторые считают, что дело кончится одними разговорами. Впрочем, я очень рад быть полезен вам, и мне будет интересно узнать о вашем свидании с викарием.
Я чувствовал себя довольно неуверенно, но сразу же отправился к викарию, радуясь возможности торжествовать свою победу. Однако мне не пришлось насладиться его неудовольствием — люди такого сорта никогда не краснеют. Завидев меня, он произнёс:
— Кавалер Осорио уведомил нас, что дела вынуждают вас провести в Турине ещё несколько дней. Вы можете остаться, но благоволите сообщить мне, сколько вам ещё понадобится времени.
— Как раз этого я совершенно не в состоянии сделать.
— Отчего же, разрешите полюбопытствовать?
— Я ожидаю инструкций португальского двора касательно конгресса, имеющего быть в Аугсбурге, и чтобы определить время моего отъезда, понадобилось бы спрашивать о том Его Величество короля Португалии. Полагаю, что выеду в Париж в течение месяца. Если этот срок окажется недостаточным, я буду иметь честь уведомить вас.
— Вы меня крайне обяжете.