Страница 60 из 88
пользовались ею повара для пирожного. Эту-то библиотеку, в которой все книги были в
дорогих кожаных переплетах, купил Лукьянович за 300 руб.; книги перевезены были в
Марьинское на 7 паровыцях, и для них отведены две комнаты в обширном доме владельца.
Проживая у Лукьяновича, Шевченко постоянно пользовался ею.
1 Документы, известия и заметки // Киевская старина. — 1899. — № 1. — С. 5.
Сначала Александр Андреевич очень хорошо обращался с крестьянами и очень редко
наказывал их; во время пребывания Шевченка наказаний даже совсем не было. Потом, под
старость, помещик сделался очень строгим. Когда, бывало, кто-нибудь его рассердит или же
когда он бывал в дурном расположении духа, то все /128/ дворовые трепетали,
предостерегали друг друга и прятались, чтобы не попасться ему на глаза. В такие дни во
всяком встречном всегда, бывало, он найдет какую-нибудь вину и назначит жестокую
«секуцию» на конюшне. «Вы не барин, а кат», — сказал ему один из переселенных его
отцом «руських»; за это дерзкого страшно высекли, а потом, по выздоровлении, сдали в
солдаты.
Лукьянович ни в чем себе не отказывал, жил как «царек» в Миргороде и у себя в
Марьинском. Он постоянно выписывал разные товары из Полтавы, Харькова и даже,
несмотря на тогдашнее бездорожье, из-за границы. Сам он часто уезжал в Полтаву и другие
124
города, где жил очень широко. Дома он часто устраивал роскошные пиры чуть не для всего
уезда — для этого вина бочками выписывались из Франции. Он был завзятым охотником,
содержал большую свору собак и множество верховых и выездных лошадей. Устраиваемые
им охоты отличались многолюдством и пышным угощением.
[На такую жизнь средств его не хватило; скоро после освобождения крестьян он
лишился своего имения. Жена еще раньше оставила его и поселилась в своем имении в
Ананьевском уезде, Херсонской губ.; мужу она выдала вексель на 80 тыс. руб., но
последний был похищен у него, так что после смерти жены он ничего не мог взыскать.
После нее у него оставалось еще право на вдовью часть, но сам он по старости и болезни не
мог добиться утверждения в правах наследства, поэтому он уступил его своему бывшему
сослуживцу по полку, поляку Терлицкому, который обязался за это до смерти содержать его.
Терлицкий повез его к себе в Ананьевский уезд, но потом, когда брачного свидетельства не
могли разыскать и когда поэтому оказалось очень трудным осуществить право на вдовью
часть, Терлицкий отказался содержать его. Больного и немощного старика Лукьяновича взял
теперь к себе помещик Оринкин; в виду сильных и частых припадков падучей болезни,
Оринкин для ухода за больным нанял отставного солдата. Однажды последний, желая
удалиться на всю ночь, с вечера связал Лукьяновичу руки и ноги лосиной кожей; в таком
виде утром нашли его мертвым 21 г. тому назад.]
Когда Лукьянович навсегда уехал из Марьинского к Терлицкому, печальная судьба
постигла и принадлежавшую ему библиотеку; ее вынесли из дому и свалили на чердак, в
коморе и в конюшне; там всякий мот брать книги, и вскоре библиотеку растащили; Татарчук
взял всего одну книгу, которая доныне сохранилась у него — это «Предсказатель,
составленный Мутом, в переводе на российский язык», изд. в С.-Петербурге в 1778 г. Что
касается портретов, писанных Шевченком, то их забрала София Александровна, бывшая
замужем за Крыжановским; дальнейшая судьба г-жи Крыжановской, по рассказам
Татарчуков, была не совсем обычной и очень печальной.
Вот приблизительно все, извлеченное мною из рассказов Татарчуков о пребывании
Шевченка в Марьинском и об А. А. Лукьяновиче. Это очень немного, но и это немногое
теряет свой колорит в моем пересказе — не смог я передать того горячего чувства симпатии,
даже поклонения, которые слышатся в каждом слове этих глубоких стариков, когда они
вспоминают о Шевченко; это неостывшее с годами сочувствие становится еще ярче по
контрасту с враждебным чувством, которым проникнуты их воспоминания о бывшем их
владельце.
Чем снискал Шевченко такую благодарную память этих неграмотных людей? Зависело
это, как мне кажется, от особенностей отношений его к меньшей братии, особенностей,
резко отличавшихся от отношений к ней в те времена других интеллигентных людей.
Освещение отношений Шевченка к простонародью и их историческая и этическая оценка
лежит на обязанности будущих биографов незабвенного Кобзаря. Любовь к крестьянской
массе, сочувствие к ее горькой доле, неволе, страданиям и бедности живым ключом бьет в
его произведениях. Но эта любовь сказывалась не только в его произведениях, она
постоянно проявлялась и в его поведении. Он не только не скрывал своего крестьянского
происхождения, что встречается редко и теперь, а 50 лет тому назад было самым
незаурядным явлением, но, напротив, неизменно подчеркивал это происхождение свое,
гордился им. Любовь свою к народу он выказывал всегда и словом и делом. И меньшая
братия глубоко ценила это необычное отношение к ней земляка, вышедшего в паны. Если из
воспоминаний г-жи Крапивиной мы знаем, как полюбили «дядьку Тараса» дети, к /129/
которым он выказывал такую доброту и любовь, если из многих воспоминаний нам
известно, как, знакомясь с поэтом, ценили его лучшие люди того времени, то на
простолюдинов личность Шевченка и отношения его к ним должны были производить
прямо-таки неизгладимое впечатление, тем более, что ничего подобного они не видели со
стороны других панов. Автор «Граматки» любил крестьянство не только в его
125
совокупности, но и в каждой отдельной личности из крестьянской среды, он знакомился и
сближался с нею, всегда находил подходящий материал для бесед, советов и утешений.
Приведу лишь случайно дошедшие до меня сведения, обрисовывающие отношения
Шевченка к землякам — простолюдинам.
Покойный В. М. Юзефович в 1863 г. рассказывал мне, что Тарас Григорьевич был в
большой дружбе с Василием, лакеем его отца М. В. Юзефовича. В годы, предшествовавшие
ссылке 1847 г., Шевченко вместе с Костомаровым и Кулишом был желанным гостем в
салоне М. В. Юзефовича и в его кабинете помощника попечителя Киевского учебного
округа. Часто бывая здесь по приглашению, Шевченко познакомился и подружился с
Василием, и вот он стал посещать последнего, проводить с ним в передней целые часы,
немало шокируя этим «господ». Иногда, направляясь по приглашению к последним, он в
передней вступал в разговор с Василием, беседа затягивалась, и Шевченко слишком поздно
являлся в гостиную. Об этом знакомстве Шевченко не забыл и во время продолжительного
невольного отсутствия: после возвращения из ссылки, он, будучи в Киеве, ни разу не сделал
визита Юзефовичу, но с Василием он возобновил знакомство, посетил его и приглашал к
себе.
[Припоминается мне еще эпизод, в котором также выразились особенности общения
Шевченка с простолюдином и сильное влияние, которое он оказывал на него. В 1864-м году
я проживал летом на даче в Китаеве (в окрестностях Киева). Здесь 6-го августа в храмовой
праздник всегда собирается много народу из Киева, преимущественно простого. После
богослужения усаживаются в лесу на голой земле небольшими группами, являются
самовары, угощение, пение и другие развлечения. В том году я заметил в одном месте
сравнительно большую толпу, человек около 30-ти; подойдя ближе, я увидел, что посреди
толпы на пне срубленного дерева стоял небольшого роста и слабого сложения человек в
коричневом сюртуке и обыкновенной фуражке; с виду ему было около 40 лет, лицо его, в
этот момент очень красное и сильно вспотевшее, было выбрито, кроме усов. Громко и
внятно обращался он к окружающим с украинской речью, говорил он с чрезвычайным